– Черт! Что… что… что ты здесь делаешь?
Это был Кандидо, больной и грязный; он бессильно лежал на бочонках и обливался потом.
– Никому не говори, – прошептал он.
– Ты нездоров.
– Неважно!
Бенито сходил за водой и вернулся с кувшином. Кандидо, не отрываясь, долго пил, он был совсем обезвожен. На полу валялись остатки еды, которую он воровал в кладовых; прямо по нему неспешно прошлась большая крыса. Бенито перепугался.
– Крысы не кусаются, – сообщил Кандидо.
– Как ты сюда попал?
– Ну, с тем торговцем, который на лодке привез сюда бочонки. А на борт мне помог подняться один матрос, я сказал, что потерялся в городе и отстал от всех…
Бенито хорошо себе представлял, как опасно будет выдать взрослым мадридского мальчишку, ему вовсе не хотелось опять подставляться под гнев и месть Кандидо. Он и не собирался ничего никому говорить. В любом случае, поступок Кандидо представлялся ему таким безрассудным и дерзким, таким рискованным и непостижимым, что не мог не вызывать восхищения. На такую самоотверженность обычные люди не способны, это – удел истинных героев. Бенито пообещал беглецу принести часть своей порции еды и хорошей воды, которую подают за столом.
Как только ему удавалось улизнуть из-под надзора матери или из поля зрения других детей, он спускался к Кандидо.
– Почему ты не хочешь вылезти отсюда? – спрашивал он. – Тебе ничего не сделают… ты что, б-боишься, что тебя сбросят за б-борт?
– Нет, но меня накажут.
– И что? Будешь и дальше здесь сидеть – ослепнешь б-без с-света. Кроме того, ты болеешь.
– Я не хочу мыть палубу.
– Тебя отругают, и все, им придется… с-сдаться.
Но Кандидо его не слушал. Он погрузился в размышления.
– Я скажу тебе один секрет, – сказал он Бенито. – Мне бы хотелось, чтобы у меня была мама, как у тебя.
– Моя мама не даст тебя в обиду, это точно.
– Но капитан меня накажет…
Помолчав, Кандидо спросил:
– Каково это, иметь свою собственную маму?
Застигнутый врасплох, Бенито смущенно ответил:
– Ну, это… когда кто-то тебе все время толкует, что тебе надо делать, кто-то постоянно тебя ругает, сердится на тебя, но это быстро проходит…
– А еще?
– Не знаю… Мама – это… это мама. Она заботится о тебе, когда ты болеешь, кормит тебя всякой вкуснятиной, ну и всякое такое… Правда, мама раньше была совсем моя, а сейчас стала приемной. Она мне это сказала, когда мы отплывали из Ла-Коруньи. Но никому не говори.
– Ах, вот как, – Кандидо смерил его взглядом. – Знаешь, усыновить тебя, с твоей-то рожей… Она могла выбрать меня! – промолвил он со слабой улыбкой. – Когда я был маленьким, я долго мечтал, чтобы меня усыновили, но священники говорили тем сеньорам, которые приходили вместе с мужьями, что я слишком нервный… На самом деле они просто не хотели меня отпускать, потому что я пел лучше всех и на мне можно было заработать. Так что сеньоры выбирали кого-нибудь другого, а я оставался с носом.
Веки у Кандидо опустились, и он заснул.
Бенито вел себя очень осторожно, когда навещал беглеца; практически Кандидо выживал, как крыса, ютясь за бочонками и прячась в отстойнике, когда слышал шаги. По наивности он полагал, что сможет продержаться так во время всего плавания; теперь он уже не сомневался, что Бенито его не выдаст. Но мальчик не принял в расчет неожиданного и невидимого противника. По мере приближения к экватору жара становилась невыносимой. Воздух в трюмах пропитался ядом. Наступил день, когда Кандидо был уже не в силах терпеть винные испарения.
– Бенито, я должен выбраться наверх, я задыхаюсь, меня тошнит.
– Хочешь, я сначала п-поговорю с м-мамой?
– Да.
Услышав от сына новости, Исабель не могла прийти в себя от изумления. Как этот мальчуган сумел сбежать из монастыря и тайком проникнуть на судно? Теперь она понимала, почему при их последней встрече Кандидо внезапно перестал плакать и возмущаться. Она приняла его спокойствие за смирение, а на деле все обстояло иначе. Он начал разрабатывать план побега. И в результате добился своего: он все-таки отправился не в Мадрид, а в Америку.
– У нас на борту заяц, – сообщила Исабель, входя в кают-компанию и ведя за руку Кандидо.
Все оцепенели. Кандидо явился вновь, к ужасу галисийских мальчишек и неудовольствию боцмана, который всерьез опасался каверз маленького чертенка. Но его вид уже не мог никого устрашить: перепуганный, слабый, с ножками толщиной с палочку, бледный, с запавшими глазами, он казался тенью себя прежнего.
– Да уж, от этого негодника нам не избавиться, даже кислота не поможет, – высказался штурман.
– Знаешь, что делают на море с безбилетниками? – поинтересовался капитан.
Мальчик в испуге помотал головой.
– Их бросают за борт.
Кандидо с такой силой вцепился в руку Исабель, что она вскрикнула.
Капитан повернулся к своей команде и накинулся на них: как ему позволили пробраться на борт? Как это никто из матросов его не нашел? Что они за моряки, если любой пацан может их облапошить? Затем капитан обратился к Кандидо:
– Мы не станем бросать тебя за борт, потому что мы приличные люди, паренек. Но раз уж ты оказался здесь без разрешения, то тебе придется отработать свое содержание. Коль скоро тебе так нравится трюм, поможешь отчерпывать воду… Немедленно вниз!
– Не надо вниз, я не могу…
– Крыс боишься?
– Нет, – заплакал мальчик, – внизу меня тошнит.
– Ничего, привыкнешь.
Исабель подошла к капитану:
– Я знаю, что не должна вмешиваться, дон Педро, здесь вы главный… Как говорится, где есть капитан, негоже командовать матросу… Но мальчику очень плохо… Дайте ему пару дней, пусть он поправится, и тогда уже наказывайте.
Педро дель Барко бросил взгляд на Кандидо: ярко-синие печальные глаза мальчугана стали еще больше из-за худобы, а честное лицо прямо-таки кричало о том, что он в жизни даже и блюдечка не разбил.
– Ну и пройдоха!
Доктор Сальвани встал из-за стола и обратился к капитану:
– С вашего позволения, я заберу его в медпункт, мальчика надо осмотреть.
Исабель облегченно вздохнула и принялась объяснять капитану причины, почему ребенок не захотел возвращаться в столичный приют. Педро дель Барко смягчился. Исабель верила, что капитан не из тех людей, кто способен затаить злость, и что в конце концов он простит ребенка.
– Голова у парня на месте, – вынужден был признать капитан, – но не потакайте ему, он тот еще шалопай.
Следовало бы, конечно, его наказать, но в душе все восхищались отчаянным подвигом маленького Кандидо. Чтобы совершить подобное, требовались смелость, бесстрашие и немалая сила воли. И к тому же нужно было иметь очень сильное желание не возвращаться в приют, оставшийся в прошлом.
Для Бальмиса тем не менее появление Кандидо означало лишнюю ответственность, лишний рот и лишние траты для экспедиции.
– В Мехико решим, что с тобой делать, – сообщил он Кандидо. – Так что можешь начинать хорошо себя вести уже сейчас, если не хочешь, чтобы тебя высадили раньше.
Благодаря заботе врачей и вниманию Исабель мальчик поправился с той же поразительной скоростью, с какой и заболел. Он понимал, что совершил нечто предосудительное, но в то же время испытывал гордость, когда остальные смотрели на него с недоверчивым изумлением. С тех пор Кандидо старался держаться в рамках приличия, боясь, что капитан вспомнит об обещанном наказании. Хотя ему до смерти хотелось продемонстрировать свою удаль, он отказывался принимать участие в проказах, предложенных Бенито, – например, залезть на бизань-мачту, зазвонить в колокол в неурочное время или же поиграть в прятки в каюте капитана, откуда наверняка их бы выгнал взашей его слуга-мулат.
Жара во внутренних помещениях судна становилась невыносимой, и все проводили много времени на палубе, где матросы установили гамаки для сна. Каждый день тянулся, как вечность, и дети развлекались всеми доступными способами – играли с морскими птицами, залезали в спасательные шлюпки, закрепленные вдоль бортов. Кандидо, подражая матросам, которые славятся умением с поразительной меткостью сплевывать жевательный табак, освоил это искусство и даже организовал соревнования по плевкам. Выиграл Бенито, но от него почти не отставал малыш Томас Мелитон, который так смачно плевался, что не каждому взрослому удалось бы его перещеголять. Он настолько заважничал от похвал, что принялся тренироваться с удвоенным пылом, и поэтому его пришлось увести в надежное место с подветренной стороны, чтобы слюна не угодила в кого-нибудь на палубе.
По вечерам Сальвани учил детей опознавать созвездия на небосводе в тропиках. Дети с раскрытым ртом слушали его рассказы о небесных телах и бесконечности. Врач говорил, что при помощи науки, которая сейчас избавляет людей от оспы, в один прекрасный день человек сможет добраться до Луны… Дети не улавливали связи между этими вещами, но на слово верили ему и смеялись.
Однажды вечером, пока все наслаждались прохладным бризом на палубе, Сальвани одолел такой сильный приступ кашля, какого раньше ему не доводилось испытывать. Он прикрыл рот платком; позже, когда кашель стих, Исабель увидела на ткани пятна крови. Сальвани в испуге тут же спрятал платок в карман. Он понимал, что это означает.
– И давно у вас этот недуг? – спросила Исабель.
Эвфемизмом «недуг» в то время называли туберкулез.
– Никогда прежде у меня не было кровохарканья.
Сальвани рассказал, что болеет уже несколько лет. По его мнению, скорее всего он заразился в свою бытность штатным хирургом в Королевском корпусе Валлонской гвардии[57], потому что с тех самых пор страдал перемежающейся лихорадкой. Когда позднее Сальвани не смог сдать экзамены на кафедре анатомии в университете Уэски, он объяснял эту неудачу утомлением, вызванным болезнью.
– Но раз вы так… – Исабель не осмелилась произнести слово «больны», – почему же согласились участвовать в экспедиции?