– Прошу… прошу простить меня.
«Ну, наконец-то», – подумала Исабель.
Между ними воцарилось неловкое молчание.
– Ну и как? В смысле, с доном Сантьяго? – Исабель не удостоила его ответом. Бальмис продолжал: – Понимаю, что последние дни плавания выдались очень тяжелыми. Но это логично, что за столько дней путешествия случилось нечто подобное, по закону вероятности, хотя это вовсе не означает, что…
– Я хочу покинуть экспедицию не по этой причине.
Бальмис оторопело посмотрел на нее. Она выдержала его взгляд:
– Только что пришло известие о том, что малыш Хуан Эухенио умер по дороге в Пуэрто-Рико.
Врач какое-то время молчал. А затем произнес:
– Пусть покоится с миром. Наверное, их тоже потрепало штормом. Ребенок хворал с самого начала.
У Исабель вырвался нервный смешок. Слова доктора показались ей верхом цинизма.
– Я вас предупреждала, что его надо оставить дома, а вы настаивали, чтобы взять его с собой. Мы же даже прививку ему не смогли сделать!
– В каком-то смысле, он приобщился к величию экспедиции. Бог это учтет.
– А вот меня Бог не простит.
– Да что вы, простит, конечно. Это же не ваша вина. – Врач еще продолжал что-то неразборчиво бормотать. Исабель подождала, пока не прозвучали последние слова: – В любом случае, ответственность на мне.
Девушку поразило это неожиданное признание; казалось, в Бальмисе проснулось благородство. Но тут же она отбросила эту мысль: такие люди, как он, живут, поглощенные собственным тщеславием.
– Вы помните ребенка, который заболел по дороге из Мадрида в Ла-Корунью? – спросил Бальмис. – Вы еще тогда сразу им занялись, не обращая на нас внимания?
– Да, его звали Андресито.
– Я узнал, что он умер на обратном пути из Ла-Коруньи в Мадрид. Не хотел вам говорить, чтобы не волновать.
Исабель вздрогнула.
– Но смерти Хуана Эухенио можно было избежать, сеньор. Достаточно было не брать его на борт.
– Нам не хватало одного ребенка… Я подстраховался для безопасности.
– Для вашей собственной безопасности, а не мальчика.
– Ради безопасности экспедиции, – упавшим тоном произнес Бальмис. Его донельзя раздражало, что кто-то из подчиненных осмеливается выговаривать ему, причем с полным на то правом. – Скорее всего, этот ребенок в любом случае бы не выжил – неважно, в поездке с нами или же дома в Сан-Хуане.
– Но если вы это знали, то почему меня не послушали? Ведь умер ребенок, доктор… я никак не могу… я здесь не для того, чтобы дети у меня умирали.
Бальмис еще никогда не видел Исабель в таком волнении.
– Я не такая, как вы; вы же и представления не имеете о том, что это значит – иметь ребенка, – продолжала Исабель. – Вы не понимаете, что ради сына можно пожертвовать всем, даже самой жизнью. Когда вы просыпались ночью, чтобы кого-нибудь утешить? Когда были готовы пойти на смерть, лишь бы избавить от боли это невинное существо, которое полностью от вас зависит? Никогда. Для вас дети – это фишки в игре… в гибельной игре. Так что больше не просите меня искать вам еще детей.
Исабель сжала кулаки. Уже несколько дней ее раздирали гнев и тоска – с того момента, когда она смотрела на Сальвани, безнадежно уплывавшего вдаль на борту «Сан-Луиса». «Где он сейчас? – спрашивала себя она. – Застиг ли его тот же шторм? Получается ли у него вакцинировать туземцев?» Как бы ей хотелось быть рядом с ним, а не с деспотичным манипулятором Бальмисом! Впервые в жизни она ощутила в душе протест против своей судьбы.
– Исабель, умоляю вас, успокойтесь и еще раз хорошенько все обдумайте, – промолвил Бальмис. – До сих пор вам удавалось улучшать свою жизнь… Вы выбрались из деревни, покончили с положением прислуги, теперь вы работник с достойной оплатой и участву…
Исабель заткнула уши. Ей было невыносимо вновь выслушивать те же самые словеса обо всех выгодах участия в экспедиции. Она не выдержит еще одной пафосной речи.
– Ради бога, сеньор, не продолжайте!
Для Бальмиса цель оправдывала средства, но не для Исабель. Она могла стерпеть многое: дурной характер и произвол начальника, грубое обхождение матросов, отсутствие личного пространства, нескончаемые дни плавания, огромное количество работы, заигрывания самого крупного на Кубе самовлюбленного работорговца. Но она не в силах была смириться с гибелью детей, находившихся на ее попечении.
– Я хочу вернуться в Испанию, – заключила она.
Бальмис не слишком хорошо понимал, как бороться с этим кризисом, тем более что он ничего подобного не ожидал. Доктор лишь догадывался, что нужно сохранять хладнокровие и действовать со всей возможной тактичностью, которой, впрочем, ему всю жизнь недоставало.
– А пока вы ищете корабль… Где станете жить?
– Я останусь помогать доктору Ромаю с вакцинацией или, к примеру, поработаю в приюте, или в епархии.
Бальмис прекратил расспросы. Суровое путешествие продолжает собирать свою дань, – подумал он, однако не до конца избавившись от подозрения, что Исабель попала в сети дона Сантьяго: этот могущественный господин был способен не только внушить ей чувство уверенности в будущем, о чем мечтает каждая женщина, но и повлиять на ход ее мыслей таким образом, чтобы отвлечь от выполнения долга.
После долгой паузы Бальмис произнес:
– В таком предприятии, как наше, неизбежны потери, так же, как и несчастные случаи, поскольку мы следуем неизведанным путем и вдобавок еще с такими уязвимыми созданиями на борту. У нас нет ни провожатого, ни покровителя, готового просветить нас. Поэтому мы совершаем ошибки и будем совершать их впредь. Но важен лишь конечный результат. За это мы в ответе перед Богом.
И удалился прочь своей неуклюжей походкой, втягивая и вытягивая шею.
Будучи хорошим стратегом, Бальмис не стал беспокоить Исабель в последующие несколько дней. А та, все более утомленная настойчивыми притязаниями работорговца, скучала по Сальвани и печалилась из-за смерти этих двоих ребятишек; в конце концов она впала в глубокую меланхолию. Спасаясь от жары и уныния, девушка растягивалась в гамаке и закрывала глаза, мечтая о свежем воздухе Галисии и прохладных каплях дождя на разгоряченном лице. Иногда перед ее мысленным взором вставали зимние солнечные дни, наступавшие непредсказуемо; это было даже лучше лета, потому что все знали – долго они не продлятся. Исабель, как наяву, вдыхала запах дымящейся похлебки в домах Галисии, слушала цоканье конских копыт по мостовой улицы Реал, любовалась необъятным пляжем, где в небо взметнулась Башня Геркулеса. Ее охватила неизбывная тоска, лишавшая сил и присутствия духа.
Тем временем Бальмис рассылал мольбы и официальные ходатайства в епископат и прочие учреждения, чтобы раздобыть детей; три недели спустя он еще не нашел ни одного ребенка. Он торопился с отъездом, так как предвосхищал куда более громкий триумф в Новой Испании, и поэтому согласился на предложение мажордома того особняка, где расположился на время пребывания на Кубе. Этот управляющий, Лоренцо Видат, убедил его купить трех совсем юных черных рабынь. Самой старшей было не больше десяти лет.
– Это выгодное дельце – купить их здесь и продать в Веракрусе, с каждой получите пятьдесят песо прибыли, – искушал Видат.
Бальмис, внимательно осмотрев девочек, счел их здоровыми и не болевшими оспой. Но и сейчас ему не хватало четвертого ребенка, чтобы обеспечить доставку вакцины. По совету маркиза де Сомеруэлоса он отправился в казармы на поиски какого-нибудь молоденького рекрута; ему удалось уговорить присоединиться к экспедиции юного барабанщика Кубинского полка по имени Мигель Хосе Ромеро.
Когда все было готово, он послал за Исабель и начал разговор на проникновенной ноте:
– Умоляю вас: не покидайте меня сейчас, когда нужно заботиться обо всех этих детях, которые должны вернуться в Испанию. Мы совсем скоро окажемся в Мехико, я прошу вас еще немного потерпеть. Вице-король примет нас со всеми почестями, его уже личным письмом известил о нашем прибытии министр Годой. Там все будет проще, мы сможем решить все проблемы. Но до тех пор, заклинаю, вы должны продолжать путешествие с нами.
– А если опять погибнут дети? Вы используете самых бедных и беззащитных малышей ради собственной славы!
Исабель тут же раскаялась в том, что позволила себе высказать свои мысли. Как она осмелилась нанести Бальмису столь чувствительный удар после того, что наговорила прежде? – в испуге спрашивала себя девушка. Уязвленный врач состроил недовольную гримасу:
– Это не ради моей славы, а ради вящей славы Испании, нашего короля и всего человечества.
Исабель не отважилась продолжать спор. Воцарилось долгое молчание, которое прервал Бальмис, впервые за все время заговорив с ней сухим деловым тоном:
– Напоминаю, что ваш договор с экспедицией заканчивается по прибытии на Филиппины, и только после того, как привезенные нами дети либо будут отправлены на родину, либо будут определены в новоиспанские семьи.
Завершая беседу, Бальмис коротко поклонился, развернулся и ушел. Исабель надолго задумалась. Бальмис вызывал у нее омерзение, пусть при посторонних он и пел ей слащавые дифирамбы. Она ненавидела его за то, что он избавился от Сальвани раньше срока. Ненавидела за то, что он вынудил ее взять на борт больного ребенка. С другой стороны, над ней нависла тень магната-работорговца, и это вселяло беспокойство. Исабель никак не удавалось представить себя вместе с этим мужчиной: она им не восхищалась, невзирая на его богатства, равно как и не любила. Мысль о продолжении путешествия с Бальмисом была ей отвратительна; мысль остаться в Гаване на милость самого могущественного человека на острове вселяла страх. Выхода не было. Ловушка захлопнулась.
Во время плавания через Атлантику Хосеп Сальвани, не испытывая к Бальмису особой симпатии и расходясь с ним во многом во взглядах, старался держаться на заднем плане; это удавалось благодаря таланту руководителя, организаторским способностям и сильной личности начальника экспедиции. Сальвани лишь считаные разы приходилось заменять его. Но сейчас весь груз ответственности лег на его плечи.