В тот день Сальвани не умер, но навсегда ослеп на левый глаз. Путешествие по реке завершилось, и дальше экспедиции предстоял путь по отрогам Анд. Какое счастье все испытали, избавившись от этой давящей жары, пагубной и высасывающей все силы! Прекратились атаки москитов, и Сальвани снова мог вдыхать чистый воздух, наслаждаясь каждым глотком. Но вскоре, по мере подъема, воздух сделался более холодным и разреженным из-за недостатка кислорода. Если раньше основной помехой казалась жара, то сейчас преобладающим чувством стала усталость; отупляющее изнеможение не давало двигаться быстрее. Местные проводники научили врачей бороться с приступами горной болезни при помощи пастилы и шоколада.
Восемнадцатого декабря 1804 года на подходах к Санта-Феде-Богота группа Сальвани встретилась с Грахалесом и Лосано, прибывшими туда накануне. Грахалес и Лосано необычайно обрадовались, увидев Сальвани в живых; они не только волновались за его здоровье, но и искренне восхищались им и питали к нему глубокое уважение. Он ни разу не позволил себе резкостей или невнимательности по отношению к подчиненным, чем постоянно грешил Бальмис. Житейские невзгоды закалили его; чем хуже он себя чувствовал, тем большую стойкость и выдержку демонстрировал.
Местные жители встретили их с восторженным энтузиазмом. Со всех амвонов священники славили подвиг участников экспедиции и призывали к вакцинации. Вице-король отвел под прививочную кампанию большой зал в больнице Сан-Хуан-де-Диос, но Сальвани воспротивился:
– Ваше превосходительство, боюсь, будет неправильно, если люди станут связывать прививки с мыслями о болезни и смерти.
Первым делом, чтобы подать добрый пример, Сальвани вакцинировал вице-короля и всю его семью. И он не только организовал Совет по вакцинации, но замахнулся и на более серьезные новшества, основав Совет по общественному здравоохранению: в его цели входила забота о здоровье общества в целом, поскольку, помимо оспы, бытовали и прочие смертельные заболевания, такие как желтая лихорадка. Когда восьмого марта 1805 года, почти через восемь месяцев после отправления из Картахены, группа Сальвани покидала Санта-Фе-де-Богота, муниципальные власти подсчитали, что количество вакцинированных составило поразительную цифру в пятьдесят три тысячи триста двадцать семь человек.
Когда волна гнева против Бальмиса немного улеглась, Исабель Сендаль представила себе возвращение в тот мир, который она оставила; ей вспомнилось униженное положение одинокой матери, предрассудки, заставляющие ее сына страдать из-за внебрачного происхождения, унылое нищенское прозябание в приюте в Ла-Корунье. Ей не хотелось возвращаться, хотя, вне всяческих сомнений, дон Херонимо Ихоса был бы счастлив видеть ее снова. Помимо прочего, ей пришлось бы провести немало времени на Кубе в ожидании корабля, идущего в Испанию, а это означало неминуемую угрозу в лице дона Сантьяго.
Было и третье соображение: негоже нарушать договоренность, а Бальмис свою часть обязательств выполнил: сделал ее «доньей Исабель». Что бы подумали Игнасия или Хакобо, которые всегда учили ее блюсти данное слово? Или Сальвани? Недавно пришли новости о его полном превратностей путешествии, о кораблекрушении и прибытии в Санта-Фе-де-Богота. Но это было официальное сообщение, ничего личного в нем не звучало, за исключением перечисления пережитых бедствий. Главное – это тот факт, что все добрались живыми. Итак, что бы сказал Сальвани, если бы Исабель разорвала свой договор с экспедицией? Ее борьба с Бальмисом означала бы борьбу с Сальвани, с погибшей от оспы матерью, с доньей Марией-Хосефой Ихоса, со всеми жертвами пагубного недуга, которые встретились ей на жизненном пути. И также с двумя подкидышами из Мадрида, двенадцатью сиротами из Ла-Коруньи и пятью безобразниками из Сантьяго, отнявшими у нее столько времени и сил. Договор был заключен в ее сердце, а сердце принадлежало детям и экспедиции.
Бальмис с облегчением выдохнул, завидев Исабель в окружении воспитанников при посадке в лодку, которая должна была переправить их на рейд, где стояла «Мария Пита». «Слава Всевышнему, она не упала в объятия этого богатея дона Сантьяго», – подумал Бальмис. Исабель едва кивнула ему и сразу прошла в свою каюту. Хорошая жизнь закончилась. На прощание маркиз де Сомеруэлос пригласил ее на ужин, где присутствовала его супруга с подругами, помогавшими Исабель сменить гардероб. Больше она никогда не станет носить черное, Галисия осталась далеко позади. Ужин при свечах был сервирован в великолепном саду, вокруг без устали сновали лакеи в ливреях. То, что Исабель отвергла всемогущего представителя гаванской знати, привлекало к ней интерес и наделяло ореолом загадочности для одних; другие же считали ее недалекой галисийской крестьянкой, упустившей свое счастье по причине недоумия. В любом случае ее было сложно понять. И ведь никто из них даже представить себе не мог, что творится в ее сердце!
Когда на палубе «Марии Питы» Исабель увидела новое пополнение – трех девочек-рабынь и юного барабанщика, – у нее душа ушла в пятки. Девочки держались за руки и рыдали, потому что не хотели разлучаться с родными.
– Вы скоро вернетесь, на этом же корабле… – попыталась их утешить Исабель.
Это была ложь во спасение: девчушки были товаром, и Исабель знала, что Бальмису, дабы восполнить свои потери, придется продать их тому, кто предложит лучшую цену.
Едва подняли якорь, Бальмис сделал прививку двум девочкам. Они перепугались, увидев ланцет. Сколько им ни объясняли, бедняжки все равно считали, что их используют для черной магии. Исабель как могла утешала их, поселила в своей каюте и глаз с них не спускала всю дорогу, охраняя от похотливых взглядов матросов. Судно неспешно продвигалось под слабым попутным ветром, жара усиливалась. От зноя и качки обстановка на борту накалилась.
Несколько мальчишек, осатанев от скуки, начали задирать барабанщика – стройного, как тростинка, мулата; он двигался плавно, словно танцуя под ритм своих барабанов.
– Ты не негр, ты белый, как мы, сейчас сам увидишь!
Все вместе они столкнули беднягу в трюм и спрятали около отстойника. На этот раз ни Кандидо де ла Каридад, ни Бенито не принимали участия в этой варварской выходке. Верховодил парень по имени Гонсало, который до этого случая не был замечен в дурном поведении.
– Теперь я здесь главный, – заявил он, подражая Кандидо, и подошел к мулату с куском пакли в руках. – Сейчас я сотру с тебя краску.
Он тер паклей лицо мальчика, пока остальные держали его, зажав ему рот. Раззадорившись под науськивания приятелей, Гонсало потерял контроль над собой и начал скрести так рьяно, что до крови содрал кубинцу кожу.
– Если вылезешь отсюда или позовешь на помощь, я тебе все тело почищу, – пригрозил Гонсало.
Целый день несчастный барабанщик просидел в самом грязном и вонючем углу трюма.
Все утро Исабель безуспешно пыталась найти его:
– Вы не видели барабанщика? Надеюсь, он не свалился за борт. Бенито, ты не видел?
Она спрашивала несколько раз, но Бенито ничего не знал. Кандидо в ответ лишь пожимал плечами. В отчаянии Исабель обратилась к Педро дель Барко: тот велел всей команде отправиться на поиски маленького кубинца. Матросы обшарили все судно, пока не наткнулись на тайник, где сидел бедняга; перепуганный до смерти, он отказывался выходить. Исабель впала в такую ярость, что готова была запереть в этой же мышеловке всех провинившихся мальчишек.
И вновь капитан устроил показательную расправу. Он приказал высечь Гонсало перед всеми, а остальных проштрафившихся по очереди привязал к мачте и оставил на несколько часов под палящим солнцем. Ни Кандидо, ни Бенито не удалось избежать общей участи: им не поверили, что они будто бы ничего не знали. До сих пор они участвовали во всех проказах и нередко сами их затевали; казалось маловероятным, чтобы они не поддержали и эту выходку, пусть даже косвенным образом, просто покрывая виновников. Кандидо возмутился, когда его отправили мыть гальюн:
– Это не я, я ничего не делал! – хныкал он.
Когда настала очередь Бенито, капитан знаком спросил у Исабель, надо ли его тоже наказывать. Исабель смотрела на сына: мальчик дрожал, хотя и не сомневался, что мать простит его, как и во многие предыдущие разы. У нее возникло сильное искушение избавить сына от наказания, но это стало бы дурным примером для остальных. Кроме того, она не испытывала уверенности в том, что он полностью невиновен. Так что, сжав волю в кулак, она кивнула капитану.
– Мама!.. Не-е-ет!..
Она заткнула уши, чтобы не слышать воплей сына.
Исабель, усталая и расстроенная, закрылась в своей каюте. Она была сыта по горло жестокостью этих юнцов; их неуправляемое поведение пагубно влияло на ее сына, по крайней мере, ей так казалось. Ей надоели их требования, их сквернословие и неуважительность, их постоянная нужда в чем-то, что она была не в силах дать. Ей опостылело хвастовство Бальмиса и его притязания, невозможность общаться с другими женщинами. Она сходила с ума от жары и отсутствия ясных планов на будущее.
Плавание до Веракруса тянулось медленно и мучительно. Порт, служивший основными воротами Новой Испании для вывоза серебра и прочих ценностей, представлял собой грозный бастион, созданный самой природой: пятнадцать процентов всех кораблекрушений, случившихся в мире в XVII-XVIII веках, произошли вблизи от Веракруса. Заход в порт осложняли постоянно дующий северный ветер, толкающий судно к берегу, и цепь едва выступающих над водой рифов; чтобы не посадить корабль на мель, команде приходилось действовать с предельной осторожностью. Когда на горизонте показалась цитадель Сан-Хуан-де-Улуа – знак того, что порт и обнесенный стенами город уже близко, – капитан отдал приказ лавировать зигзагом, чтобы удержаться на фарватере.
Когда «Мария Пита» встала на якорь напротив здания Морской таможни, выяснилось, что всем пассажирам нездоровится. Бальмис заметно похудел и постарел: он осунулся, волосы его поседели, ходил он теперь скрючившись из-за постоянных болей в животе. Казалось, доктор провел долгие годы без сна. Сам он не сомневался, что подхватил желтую лихорадку, скорее всего, от укуса москита. Специального лечения в те времена не существовало, приходилось использовать те же методы, что и при дизентерии: в основном избегать обезвоживания. Исабель и дети тоже страдали от кишечных расстройств, и это помешало им ра