но, а не внезапным наскоком.
– Тогда дайте мне план, чтобы побороть сопротивление населения. Мы сумели утвердить веру Христову в мессах, в религиозных шествиях и празднованиях дней святых покровителей, но не в душах людей, и это чистая правда.
– Я представлю вам свои соображения еще до конца месяца. В этом документе, если позволите, я изложу те меры, которые нужно принять. Понадобятся публичные празднества, торжественные службы, официальные демонстрации вакцинирования, – все то, что поможет пробудить в людях желание прививаться.
– Что касается детей, – решил вице-король, – мы можем перевести их в Патриотическую школу. Там и условия получше, и ремеслу выучатся. Также у Вифлеемских братьев есть неплохие школы, вы уже к ним обращались?
Бальмис отрицательно покачал головой.
– Если их примут, то они перестанут быть обузой для нашей скудной казны.
– Хорошо, так и поступим.
Наступила пауза, словно Итурригарай счел беседу законченной. По его взгляду и молчанию было понятно, что Бальмис его разочаровал. Вице-король продолжал поглядывать на отражение в своих глянцевых туфлях: он явно сам себе нравился.
– А Филиппины? – спросил доктор. – Мы могли бы воспользоваться следующим рейсом Манильского галеона и сесть на него в Акапулько. Мне понадобится знать точную дату отправления, чтобы успеть подготовиться. Ваша светлость может дать указание капитану галеона, чтобы он рассчитывал человек на сорок-сорок шесть?
Итурригарай присвистнул и отвел глаза. Бальмис только сейчас заметил его орлиный нос и хищно выдающийся подбородок.
– Сколько народа! – воскликнул Итурригарай. – Это дорогостоящая задумка, и, возможно, нецелесообразная, с учетом нынешней ситуации.
– Нецелесообразная?
– Если вакцина уже попала на острова, то и вовсе излишняя.
– Но согласно Королевскому указу…
– Да-да, но в Мадриде не всегда способны оценить состояние наших финансов, – прервал его вице-король, давая понять, что все пойдет так, как он скажет.
Бальмис был так возмущен, что у него вспотели руки. Итурригарай показал свое истинное лицо и обернулся волком в овечьей шкуре.
– Даже если вакцина добралась до островов, экспедиция по-прежнему нужна, чтобы обучать медиков, создавать Советы по вакцинации и клиники, как прописано в указах Его Величества.
– Я разрешаю вам продолжить подготовку, – безапелляционно заключил вице-король, – но, если я узнаю, что вакцина уже распространилась на Филиппинах, оставляю за собой право отозвать свое дозволение на поездку. Я вам уже говорил: наши закрома пусты.
Бальмис с трудом сдерживал ярость. Этот человек – все знали, что он озолотился за счет королевской казны, – действительно возомнил себя ипостасью короля и был способен ослушаться приказов из Мадрида. Бальмис дал себе клятву сообщить монарху о поведении Итурригарая – не по причине уязвленной гордости, а из-за тысяч и тысяч смертей от оспы, к которым приведет подобная позиция.
Вице-король не сдержал ни единого из своих обещаний, разве что приказал развесить несколько плакатов, которые не возымели никакого действия, ибо в большинстве своем население не умело читать. Бальмис обратился за помощью к районному алькальду, и тот, человек решительный, привел в приют двадцать индианок, чтобы вакцинировать их детей. Как же кричали бедные женщины! Даже приютские воспитанники перепугались. Не было никакой возможности переубедить индианок, несмотря на красноречие Исабель и усилия санитаров. Одна мысль о том, что их отпрыскам сделают укол с «болезнью», вызывала у матерей страх и отторжение. Бальмис попытался заплатить им, но они не только не взяли предложенных денег, но и сами вытащили из глубины многослойных юбок смятые купюры и принялись совать Бальмису, чтобы он отпустил их деток на свободу. Это было бы даже смешно, если бы женщины действительно не испытывали такого ужаса.
– В таких условиях невозможно проводить вакцинацию, – пожаловался Бальмис.
– Позвольте мне, доктор! Я умею обращаться с этой публикой. Их просто надо заставить, – предложил алькальд.
– Нет, так нельзя, – вступила Исабель.
– Это ради их блага, ради блага их детей.
Алькальд выхватил малыша из объятий матери и привязал его к стулу; остальные женщины завывали в коридоре, словно оплакивая мертвеца.
– Нет! Так вакцинировать не имеет смысла, – сказал Бальмис. Алькальд непонимающе уставился на него. – Нельзя принуждать людей, нужно их убеждать. В противном случае выйдет, как говорится в пословице, «сегодня густо, а завтра пусто».
Алькальд никак не мог взять в толк, почему индейцев нельзя заставить делать то, что положено, без лишних рассуждений.
К концу месяца Бальмис представил вице-королю свои расчеты того, какие средства понадобятся, чтобы внедрить вакцинацию в Новой Испании на постоянной основе. Также план включал требование предоставить под прививочную кампанию отдельное здание в центре города, с чистыми, просторными и удобными помещениями для привлечения публики. Бальмис рассматривал и возможность ревакцинации тех, кто уже был привит, – при необходимости, за скромную плату. Он посвятил много времени разработке этих документов, питая надежду на то, что столь подробный и логичный план заставит вице-короля задуматься и изменить свое отношение к экспедиции.
В ожидании ответа Бальмис вместе с Исабель отправились с визитом в монастырь Вифлеемских братьев на улице Такуба, как посоветовал сам Итурригарай. У входа в величественное здание их встретил брат Родриго – длинный и тощий человек с ярко-голубыми глазами, облаченный в коричневую рясу, препоясанную кожаным кушаком. Монах был обут в сандалии, а косматая борода доходила ему до пояса. Бальмису сразу вспомнились те святые, чьи портреты кисти Мурильо или Эль Греко украшали стены соборов в Испании. На шее монаха блеснул медальон – символ ордена, изображавший рождение Иисуса в вифлеемском хлеву. Членов этого первого религиозного ордена, основанного в Америке с целью служения сирым и убогим, легко можно было узнать на всем континенте: они больше походили на нищих и бродяг, чем на священников, неукоснительно соблюдая свой обет бедности.
– Конечно, мы позаботимся о ваших галисийцах. В Новой Испании нам принадлежит более двадцати больниц и десяток школ.
Исабель с облегчением вздохнула. Брат Родриго продолжил:
– Я покажу вам нашу здешнюю школу, которая находится с другой стороны монастыря. Мы кормим там бедняков и обучаем детей.
Чтобы попасть в школу, следовало пройти через помещение больницы для нуждающихся, позади богато украшенного изразцами и фонтанами основного здания. Едва ступив за порог, Исабель почувствовала рвотный позыв такой силы, что схватилась за горло и сделала шаг назад. Запах стоял чудовищный. Бальмису тоже пришлось сдерживать тошноту: никогда прежде ему не доводилось видеть больницу столь переполненную, нищую и лишенную самого необходимого. Было ясно, что монахам не удается поддерживать даже минимальные требования гигиены в подобном столпотворении: оспенные и чахоточные больные, сифилитики, раненые, только что вышедшие на свободу каторжники; одни лежали на тюфяках, другие – просто на тряпках или куске кожи на полу. Не было недостатка и в сумасшедших, которые что-то грозно выкрикивали, делали непристойные жесты или же монотонно бормотали, колотясь лбом в стену. Орден Вифлеемских братьев первым начал оказывать помощь душевнобольным. Брат Родриго объяснил это так:
– Пятый закон нашего устава предписывает принимать всех страждущих, даже если их недуг заразен. Мы обязаны доставлять их в наши больницы на своих руках. Это относится и к безбожникам. И безумцам мы тоже даем убежище. Сегодня поступили две женщины, которых доктор Уртубес лечит от инволюционной депрессии.
Исабель их видела: они сидели на подоконнике и выбирали друг у друга вшей. Самым странным в этом омерзительном месте, исполненном всех видов людского страдания, было то, что, как только человек привыкает к вони, он начинает ощущать некое странное умиротворение. Брат Родриго повернулся к Исабель и промолвил:
– Здесь мы держим тихих сумасшедших на свободе, а для буйных у нас есть четыре камеры во втором дворе.
Затем, еще шире распахнув свои большие голубые глаза, добавил:
– Бред в сочетании с одиночеством, сеньора, вызывает великую печаль…
Этот монах в представлении Исабель походил на святого. Но как, должно быть, тяжело бремя святости! Они, члены экспедиции, столь гордые своей миссией по спасению мира, столкнулись с людьми намного более самоотверженными, живущими в невыразимой нужде и смирении, но с самыми скромными средствами выполняющими достохвальную задачу.
– Меня поразил контраст между вашей бедностью и богатством строения. Эти изразцы, к примеру, или фонтаны в саду…
– Доктор Бальмис, намного легче получить деньги на новое здание, чем на покрытие ежедневных расходов… – ответил брат Родриго. – Но это наша реальная жизнь, и мы к ней приспосабливаемся с верой в то, что Всевышний всегда укажет нам выход.
Школа страдала от тех же трудностей, что и больница, – скученность и отсутствие гигиены: плохо одетые дети всех возрастов роились в тесном помещении и, судя по водянистому супу, которым их кормили, явно недоедали. Разница состояла в том, что здесь, в отличие от приюта, не применялись никакие меры принуждения или наказания. Здесь царили бедность и покой. Исабель и Бальмис единодушно решили не оставлять здесь своих галисийцев: во-первых, они попросту не поместятся, хотя брат Родриго и утверждал обратное; во-вторых, это заведение еще дальше отстояло от тех условий, которые пообещала Корона. Хотя Исабель и Бальмис считали, что уже видели самый страшный кошмар в Приюте для бедных, все же им пришлось признать, что школа Вифлеемских братьев также не решает проблемы.
Исабель вернулась в приют с твердым намерением убедить директора перевести семерых детей трех-четырех лет в женское отделение, потому что, по ее словам, самые маленькие нуждались в более здоровом и спокойном окружении. По крайней мере, там им будет обеспечен хороший уход и присмотр. На тот момент она не могла больше ничего для них сделать.