Шестнадцатого июля 1805 года их встречали как настоящих героев в Кито, и главный каноник кафедрального собора отслужил благодарственную мессу. При выходе из храма восторженный народ вынес на плечах маленьких участников миссии; так люди выразили свою признательность за то, что усилиями экспедиции удалось прервать распространение оспы в провинции Пасто и защитить столицу от новой эпидемии.
Сальвани слег в постель, чувствуя опустошительную усталость. Но очень скоро его радость от достигнутого успеха омрачилась; полученное известие огорчило его намного сильнее, чем можно было ожидать. Выяснилось, что один из рекомендованных ему слуг, Рамон Чаварриа, – утверждалось, что он достоин всяческого доверия, – украл у Сальвани сто песо и часть снаряжения. Сальвани заявил о пропаже властям, и те сразу же начали расследование. Через несколько дней удалось установить, что слуга – заядлый картежник, и он проиграл все деньги за игорным столом. Это происшествие ввергло Сальвани в глубокое уныние. Причины столь безмерной тоски он и сам затруднялся объяснить:
– Это не из-за денег, хотя это подлость – обокрасть нас, когда мы живем впроголодь; это из-за разочарования, – говорил Сальвани. – Мне кажется, что у меня внутри что-то надломилось.
– Это накопившаяся усталость, доктор.
– Нет… Я не раз видел подобное у своих пациентов: незначительный случай может сработать как спусковой механизм и привести к серьезной депрессии.
Когда через две недели экспедиция прибыла в Куэнку, Сальвани по-прежнему был так удручен, что закрылся в своей комнате в доме, где их поселили. Он не принимал участия в пышных празднествах, не пошел ни на корриду, ни на бал-маскарад. Ни городская иллюминация, сиявшая трое суток в его честь, ни тот факт, что в первый же день после приезда они вакцинировали семьсот человек, – ничто не могло вывести его из состояния глубокой подавленности. Когда поступили известия о вспышке оспы, грозящей городу Трухильо, Сальвани решил продолжить путешествие. Однако в Пиуре ему пришлось задержаться из-за внезапно развившейся пневмонии.
Оказавшись, наконец, в Трухильо, Сальвани был настолько изможден лихорадкой, что несколько дней провел в полном одиночестве, лечась холодными ваннами; от жара у него начались галлюцинации, он метался между жизнью и смертью в помрачении рассудка, не в силах принимать решения. Спутники видели, что их друг и начальник умирает, но не могли ничего сделать. Сальвани превратился в живого мертвеца; единственным утешением стала надежда, что отряд и обученные им медики продолжат его дело. Казалось, он сам стремится уйти с дороги и уступить им место. Две недели он провел в темноте своей комнаты, но эта темнота не шла ни в какое сравнение с мраком, одолевшим его разум. Постепенно температура спала, кашель стих, но состояние духа не изменилось. Все говорило за то, что эта часть экспедиции завершила свою работу, но у жизни свои резоны, и они далеко не всегда совпадают с обычной человеческой логикой.
Однажды утром к нему пришел неожиданный посетитель: Сальвани чуть не решил, что снова бредит. Перед ним в полутемной комнате стоял пожилой мужчина со знакомыми чертами лица, – Сальвани не видел его со времен своего студенчества в Барселоне. Это был старый друг семьи, человек, заслуживший всеобщее уважение своей порядочностью и самоотверженным трудом на пользу ближних.
– Вы… здесь! – прошептал Сальвани.
– Я следил за вами с тех пор, как узнал, что вы присоединились к экспедиции. Мне даже выпала честь познакомиться с доктором Бальмисом и его командой в Мехико.
Дон Бенито Мария Мохо, бывший епископ Мичоакана, занял место архиепископа Ла-Платы. Получив известия о прискорбном физическом и душевном состоянии Сальвани, он тут же пустился в долгое и опасное плавание до Трухильо с единственной целью – предоставить страдальцу всю необходимую помощь.
– Как поживают мои коллеги?
– Со здоровьем все в порядке. С остальным дело обстоит хуже.
Он рассказал Сальвани о ситуации в Новой Испании, о яростном противодействии вице-короля Итурригарая и проблеме с приютскими детьми. Сальвани слушал с напряженным вниманием, мысленно представляя каждого: он закрыл глаза, чтобы лучше рассмотреть лица друзей, вновь услышать, как галисийские мальчишки ругаются друг с другом, опять пережить те счастливые часы, которые они провели вместе в плавании… Он ощущал себя частью истории, рассказанной доном Бенито; рассказ архиепископа восстанавливал связь Сальвани с миром и потихоньку возвращал его к жизни. Наконец он отважился задать вопрос, вертевшийся на кончике языка:
– С ними была женщина, она отвечала за детей… Вы что-нибудь про нее знаете? Ее зовут Исабель.
– Последнее, что я слышал, – что епископ Пуэблы предложил ей работу в больнице, и она согласилась. Но мне неизвестно, осталась ли она в Пуэбле или же отправилась дальше с Бальмисом. Если она поехала с экспедицией, то сейчас, должно быть, направляется на Филиппины.
– А скажите… Она не спрашивала обо мне?
– По правде, когда я ее видел, она была так поглощена заботами о детях – готовила их к приему у вице-короля, – что я не помню.
– По-моему, совершенно невероятно, что вы встретили такого близкого мне человека в столь удаленном месте…
– Полагаю, вы правы, Хосеп.
Прелата предупредили заранее, что Сальвани не только сильно болен, но еще и пребывает в весьма взволнованном и неуравновешенном состоянии. Убедившись в этом самолично, дон Бенито постарался успокоить своего молодого друга и, поддерживая тему, промолвил:
– А, сейчас я вспоминаю, да, она спрашивала о вас. Где мы с вами познакомились, каким вы были в детстве, что за люди ваши родители…
– Продолжайте, молю вас…
– Я рассказал ей о прогулках в горах, когда мы жили в Сервере, о вашем так рано открывшемся призвании, о том, как вы вскоре стали самым знаменитым потрошителем трупов в Барселоне… – Сальвани выдавил улыбку. Архиепископ продолжал: – Она попросила меня передать, если я случайно вас увижу, что вы всегда в ее сердце.
– Да, правда? – воскликнул Сальвани с просиявшим лицом.
– И она желает вам здоровья и сил, чтобы привести свой отряд в счастливый порт.
Сальвани долго молчал, нежась в лучах своей мечты. Близость дона Бенито оказалась наилучшим из всех возможных лекарств. Он вновь обретал свои корни и доверие к миру, уже не так остро ощущая одиночество в стремлении к такой дерзновенной и величественной цели.
– Вместе мы остановим грозящую Трухильо эпидемию, – обнадежил его епископ. – Я предлагаю вам помощь всех моих приходов, а также свое личное участие. Так что ваша задача – научить меня, а я займусь организацией всего необходимого. Я буду рядом, пока вы не поправитесь.
– Вы думаете, я поправлюсь?
– Не теряйте веры, Хосеп.
Безоговорочная поддержка столь влиятельного человека, как дон Бенито, предполагала упрочение метода вакцинации во всем регионе. Архиепископ так хорошо усвоил урок, что собственноручно обучил процедуре нескольких врачей. Его постоянное присутствие и энтузиазм дали Сальвани возможность отдохнуть, оправиться от пневмонии и восстановить душевное равновесие.
– Вы мой ангел-хранитель, сеньор, а заодно и всей экспедиции, – сказал ему Сальвани, готовясь к отъезду. – У меня нет слов, чтобы выразить вам благодарность за то, что вы сделали…
– Слова здесь ни к чему… Довольно следовать тем путем, который указал вам Христос и которым вы с таким мужеством идете. Я всегда готов оказать вам всемерную помощь. Увидимся в Лиме.
Сальвани снова взял бразды правления в свои руки, и под его началом экспедиция углубилась в земли вице-королевства Перу. На въезде в городок Ламбайеке путешественников поджидали индейцы, решительно протестовавшие против вакцинации. Сальвани пустился в разъяснения, но все его разумные доводы разбивались об упрямство аборигенов, считавших вакцину порождением дьявола, еще более зловредным, чем сама болезнь. В конце концов упорство белого человека вывело из себя местного касика:
– Ты антихрист! – выплюнул он в лицо Сальвани.
Он произнес это таким угрожающим тоном, что путешественники почли за лучшее проследовать своей дорогой. Войдя в город, они не нашли ни единого дома, чтобы разместиться на ночлег. Никто не хотел, чтобы его увидели рядом с белыми людьми, – из страха перед расправой.
– Бегите отсюда, – сказал им один из жителей. – Индейцы говорят, что погонятся за вами. Они настроены очень воинственно.
Группе пришлось в спешке покинуть город, но по дороге в соседнюю деревню Чота нанятые проводники и носильщики, помогавшие нести детей, сбежали, бросив экспедицию в чистом поле. Будучи совершенно беззащитными и не зная, куда идти, Сальвани и его подопечные испытывали панический ужас, боясь, что индейцы из Ламбайеке устроили им засаду. Они плутали по равнине, не встречая ни крестьян, ни деревень, и питались только жареной кукурузой. К концу четвертого дня, когда они уже потеряли надежду, появился всадник на коне:
– Что вы здесь прячетесь, как воришки?
Это был богатый помещик по имени Хуан Эспинач; он приютил путешественников, накормил их и снабдил всем необходимым.
Этот случай надолго врезался всем в память. Еще долгое время Сальвани просыпался в холодном поту от паники, что блуждает где-то среди гор, а рядом его подстерегают воинственно настроенные индейцы.
Путь в Лиму пролегал через Анды. Экспедиции пришлось подняться на высоту в четыре тысячи метров, причем в самое дождливое и снежное время года. Дети зачарованно любовались падающими с неба снежинками, которые укрывали землю белым одеялом. Но холода подточили их здоровье. Отсутствие дорог и необходимость задерживаться по пути в каждом населенном пункте, чтобы пресечь распространение оспы, существенно задерживали продвижение. На подходе к Лиме Сальвани отметил, что местные жители проявляют по отношению к экспедиции скрытую враждебность. Врачей не только не встречали с распростертыми объятиями, но, напротив, избегали их. Здесь тоже не хотели вакцинироваться, не столько из страха, сколько из подозрительности.