Восемнадцатого января 1805 года караван из тридцати лошадей и дюжины мулов с грузом выдвинулся из Мехико в сторону Атлантического океана. Дети ехали в седельных сумках, по одному с каждой стороны. Когда путешественники добрались до вершины южного хребта Сьерра-Мадре, перед ними открылся великолепный вид на живописную бухту Акапулько, обрамленную тамариндами, гуайявами, миндальными и манговыми деревьями. Единственный естественный глубоководный порт на западном побережье Северной Америки, Акапулько был основан как верфь: здесь строились корабли, помогавшие Франсиско Писарро в завоевании Перу, и суда экспедиции Кортеса, открывшей острова в Калифорнийском заливе, которые изобиловали жемчугом, а также корабли Легаспи[79], открывшего Филиппины и провозгласившего их владениями короля; таким образом, замкнулся круг завоеваний империи, где никогда не заходит солнце.
Посреди бирюзовых вод на рейде стоял «Магеллан». Привлекали внимание его характерные носовая и кормовая надстройки, а также большая по сравнению с другими судами ширина.
– Он станет нашим домом на ближайшие месяцы, – сообщила Исабель детям.
«Или нашей могилой», – прибавила она про себя. Известный как один из манильских галеонов, он осуществлял самые длительные в истории мореплавания рейсы на Филиппины и обратно; маршрут длился полтора года и пользовался дурной славой из-за повышенного риска и многочисленных опасностей. Издалека судно казалось огромным замком посреди моря.
Несмотря на свою доблестную историю, Акапулько представлял собой городишко с несколькими кривыми улочками, петлявшими вокруг форта Сан-Диего: эта крепость была в свое время воздвигнута для защиты от английских пиратов. Жизнь в городе текла благостно и однообразно, за исключением двух месяцев в году, когда приходили и уходили корабли из Китая и Перу. Тогда жители, в основном, негры и мулаты, стряхивали сонное оцепенение и смотрели, как их захолустная деревня превращается в прославленную на весь мир ярмарку. Сейчас на улицах Акапулько участников Королевской филантропической экспедиции окружали путешественники из Азии и Перу, торговцы золотом и серебром, купцы, привлеченные восточными шелками, жемчугом, специями, лакированными шкатулками, рисом и фарфором; в обмен предлагалось серебро, кукуруза, мексиканские томаты и перец чили. Китайцы в своих паланкинах с трудом прокладывали дорогу в толпе индейцев из Анд в их сомбреро с высокой тульей, монахов всех возможных орденов, туземцев с целебными травами, солдат, моряков, носильщиков, проституток, знахарей, шарлатанов и фокусников.
Пока Исабель с детьми устраивалась в просторном особняке начальника порта, Бальмис отправился прямиком к капитану Анхелю Креспо, чтобы обсудить стоимость проезда. Капитан обнаружился в местном притоне: он сидел на полу, привалившись к стенке, со стаканом пульке в руках.
– Я боялся, что не успею вовремя… Почему вы так срочно объявили дату отправления?
– Потому что галеон всегда переполнен, а так нам не приходится отказывать тем, кто опоздает, – он сплюнул на пол и продолжил. – Уведомляю вас, что мы задержимся на три дня, потому что я жду группу монахов-капуцинов из Гватемалы.
– Ладно, у нас останется время для вакцинации.
Бальмис рассказал капитану о жестоких испытаниях, выпавших на долю детей во время путешествия через Атлантику, и попросил, чтобы новомексиканских ребят, которые должны транспортировать вакцину на филиппинский архипелаг, разместили с максимально возможным удобством.
– Я же сказал – галеон набит под завязку.
– Но у нас есть преимущества, согласно прямому указанию Его Величества.
– Я подчиняюсь только вице-королю, он мой начальник.
– Да, я знаю. Сначала вы охотно согласились, а потом сказали, что без разрешения вице-короля ничем не можете помочь.
– Ну, мочь-то я могу…
Тут Бальмис начал сердиться.
– Ладно, сколько стоит билет?
– Пятьсот песо на человека.
От этой невообразимой суммы Бальмис потерял дар речи.
– Вы не можете брать с детей столько же, сколько с взрослых.
– Отчего же? Места они занимают столько же, а едят, скажу я вам, даже больше, потому что растут.
– Нет, это невозможно, то, сколько вы просите, – это… чудовищно!
– Такова цена. Никто не заставляет вас садиться на корабль.
«Он из того же теста, что и Итурригарай, – сказал себе Бальмис. – Такой же циничный негодяй».
– Вы должны дать мне скидку на детские билеты, в противном случае…
– Возвращайтесь завтра, – оборвал его Креспо, – я посмотрю, что можно сделать, если останутся места.
На следующий день Бальмис перестал торговаться, когда Креспо согласился снизить цену билета на одного ребенка до трехсот песо. К своему величайшему неудовольствию, Бальмис заплатил одиннадцать тысяч триста песо – целое состояние, но другого выхода не было. Он чувствовал себя обманутым, поскольку не сомневался, что изрядная доля этих денег осядет в карманах вице-короля.
За три дня до отправления галеона пришло последнее письмо от Итурригарая: он велел взять с собой на борт всю экспедиционную команду с тем, чтобы с Филиппин прямиком плыть в Европу. Сообщалось, что королевская казна не сможет покрыть расходы на их возвращение в Мехико. Если Бальмису заблагорассудится ехать в Новую Испанию, придется делать это за свой счет. Таково было «официальное напутствие» Бальмису – ни намека на признание его заслуг, ни малейшей благодарности. Вице-король приказывал ему покинуть королевство и не возвращаться.
Доктор уже привык к издевательствам со стороны вице-короля, привык получать пинки от верховной власти. Но этот последний удар оказался особенно чувствительным, ибо пришелся в больное место.
– В Маниле мы окончательно распрощаемся, – сказал доктор Исабель. – Вы вернетесь с новоиспанскими детьми к своему сыну. Я же отправлюсь в Испанию из какого-нибудь китайского порта.
Сердце Бальмиса сжалось. Врагу удалось разрушить его мечту – наивную и безумную, – что они вместе с Исабель приедут в Испанию и разделят лавры экспедиции.
Экспедиция погрузилась на борт «Магеллана» седьмого февраля 1805 года, но полный штиль задержал отход судна. Запершись в своей каюте, Бальмис провел весь день в одиночестве, оглядываясь назад, размышляя и подводя итоги путешествия. Несмотря на разочарования, унижения со стороны вице-короля, бесчувственность капитана и столкновения с продажными королевскими чиновниками, он мог гордиться результатами своего труда в Новой Испании. Менее чем за семь месяцев доктор и его помощники посетили основные города и множество деревень вице-королевства. Благодаря их усилиям начала развиваться сеть бесплатных больниц под патронатом гражданских и религиозных властей, а также появилось множество врачей, хорошо обученных как процедуре вакцинации, так и способам сохранения вакцинного препарата. Система связанных между собой местных организаций обеспечивала постоянное поддержание вакцинной цепочки носителей лимфы. Сколько же человек он успел привить? Пятьдесят тысяч, сто? Какая разница… Главное – это то, что на этой земле осталась стабильная инфраструктура: местные Советы по вакцинации, центральная сеть, медицинские помещения для прививок. «Без сомнения, мы претерпели много невзгод в эту последнюю поездку, здоровье многих участников пошатнулось после перенесенных бедствий, – писал Бальмис министру Кабальеро на борту «Магеллана» за день до отправления. – Мне недостает слов, чтобы превознести заслуги всех членов экспедиции, и среди них особого упоминания заслуживает начальница приюта Исабель Сендаль. Ее отличает самоотверженность в исполнении своего долга, любовь и нежность к детям, ко всем и каждому из них она относится как к родным; с беспримерным мужеством она сопровождает экспедицию на Филиппины, чтобы не терять малышей из вида, в то время как ее собственный сын и Кандидо остаются в Пуэбле на попечении епископа». Заканчивал он письмо следующей просьбой: «дабы подтвердить перед народом мою роль в организации этого предприятия, а также ради признания заслуг перед Короной и укрепления моего авторитета, ходатайствую о вручении мне ордена Карла III; засвидетельствовать доказательства, точнее, почетные достижения, может Совет по делам Индий». Просьба его не была удовлетворена, скорее всего, из-за доклада вице-короля, в котором Итурригарай постарался уклониться от ответственности, выставив Бальмиса жертвой собственных «капризов и самоуправства».
Пока дети с исследовательским пылом носились по судну, Исабель устроилась в своей каюте – на этот раз ей удалось заполучить отдельную – и начала писать. Она боялась погибнуть в этом плавании, и ее уже не влекло неведомое, как при отъезде из Ла-Коруньи. Перспектива провести долгое время на борту воспринималась как наказание, как еще одно схождение в ад. Но Исабель была готова к этому во искупление своих грехов, хотя всегдашняя бодрость духа ей изменила. Поскольку ей не с кем было поделиться и некому открыть свою сердечную тайну, она решилась до отхода судна довериться старому другу, тому, кому она задолжала ответное письмо: «Пользуюсь коротким пребыванием в Акапулько, откуда ходят почтовые корабли в Перу, чтобы написать Вам и выразить свои самые искренние пожелания выздоровления, – обращалась она к Сальвани. – На днях мы отправляемся на Филиппинские острова. Это долгое и опасное путешествие, и, если Богу будет угодно сохранить мою жизнь, через несколько месяцев я вернусь в Пуэблу к своему сыну: он остался на попечении епископа. Вы были правы, говоря, что человек считает, будто выиграл, когда одерживает победу, но затем всегда начинается новое сражение. Битва, которую веду я, проиграна заранее. Но сердцу неведомы триумфы и поражения. Поэтому я и отправляюсь на другой конец света. Делюсь с Вами этим признанием в силу дружбы, связывающей меня и Вас, – человека самого удивительного и дорогого мне в этой экспедиции. От души желаю Вам величайших успехов, – уверена, Вы их уже достигли! – и пусть в конце пути Вам удастся обрести долгожданное здоровье и вожделенный покой. Тем временем я последую Вашему совету: приму вызов, отброшу сомнения и буду двигаться вперед, преодолевая одно препятствие за другим, хотя порой это и кажется невозможным…»