– А в Новой Испании вы собираетесь снова работать в больнице Пуэблы?
– Не знаю, – отвечала Исабель.
И это было правдой. Исабель не знала, как станет жить дальше. Все эти месяцы она размышляла о своем будущем и не видела выхода. С одной стороны, ей хотелось, чтобы сын продолжил учебу; с другой, она понимала, что не сможет остаться в Пуэбле. Путешествие не помогло ей забыть дона Рикардо, скорее, напротив. Исабель цеплялась за воспоминания, как тонущий хватается за проплывающую мимо доску. Она видела его в каждом из одетых в сутану прелатов, входящих в монастыри и церкви Интрамуроса. Утешением служила мысль, что, по крайней мере, ей посчастливилось изведать любовь, пусть и один раз в жизни; юношеское увлечение Бенито Велесом и платоническое чувство к Сальвани остались так далеко позади, что она уже не считала их проявлением подлинной страсти. За вспышку счастья, испытанную с епископом Пуэблы, ей приходится дорого платить сейчас, когда она осталась наедине с судьбой.
– Возвращайтесь в Испанию и получите свою долю славы, вы ее заслужили.
– В Ла-Корунью?
– Нет, в Мадрид; я смогу выхлопотать для вас хорошее жилье и работу в больнице. А Бенито и Кандидо продолжат учебу.
– В Испании я всегда буду считаться паршивой овцой.
– Нет. То, что вы совершили, полностью искупает ваш грех, я говорил вам сотни раз. Вы должны мне поверить.
Но красноречие Бальмиса ее не трогало. Как она может ему поверить, если он не знает ее тайны? Но слова доктора заставили ее задуматься. Бальмис так горячо настаивал, что в конце концов Исабель уступила:
– Мне нужно время, доктор. Может статься, я и поеду в Мадрид.
Чем больше Бальмис узнавал Исабель, тем в большее восхищение приходил. Он не сразу понял, что в ее лице он обрел великолепного друга, способного разделить его интересы и заботы; помимо того, она терпела перепады его настроения, деспотический характер, напористую манеру речи, несправедливость и маниакальную страсть к порядку. В своем эгоцентризме Бальмис полагал, будто Исабель ослеплена его величием и, в конечном итоге, ему удастся уговорить ее вернуться вместе с ним в Испанию.
– Вам следует подумать о смене климата, доктор, – посоветовала ему Исабель. – И это не терпит отлагательств. Вам нельзя надолго задерживаться в Маниле. Скоро начнутся муссоны, температура еще больше поднимется, а для вас это плохо.
– Этот климат никому не подходит. Я слышал, что на юге Китая воздух более сухой и прохладный. Я уеду, как только встану на ноги… Может, тамошняя местная медицина сотворит с моим здоровьем чудо – то, в чем наша наука бессильна.
Через четыре недели Бальмис почувствовал себя лучше и вновь обрел свой привычный оптимизм; теперь грядущая поездка в Китай уже представлялась ему отличным шансом распространить вакцину и даже продвинуть торговые и политические интересы Испании в азиатском регионе. Для достижения этих целей ему требовалось заполучить трех-четырех детей и немного денег из королевской казны. Бальмис обратился к губернатору за соответствующим разрешением, и тот с радостью предоставил его ipso facto[81]. Как в свое время Итурригарай мечтал о том, чтобы Бальмис побыстрее убрался из Мехико, так и правитель Манилы жаждал спровадить его из города. Отношения обострились, когда Бальмис стал настаивать, чтобы губернатор, который представлял интересы Министерства финансов монархии, вмешался в его спор с капитаном Креспо и потребовал вернуть восемь тысяч шестьсот песо, незаконно полученные им сверх стоимости билетов, а также чтобы чиновник выделил ему сумму на новый гардероб для мексиканских детей, ожидающих возвращения на родину. Агилар начал увиливать:
– Про это еще рано говорить, следующий галеон отправится только через несколько месяцев.
С этого момента они перестали общаться лично и в случае надобности лишь обменивались письмами, воспроизводя ту форму отношений, которая сложилась между Бальмисом и Итурригараем в Мексике. Они утонули в море посланий: Бальмис настаивал на удовлетворении своих просьб, считая их справедливыми и неотложными, а Агилар советовал ему обратиться к вышестоящим инстанциям, иными словами, к себе самому. Будучи единственным законным представителем верховной власти короля Испании на этих островах и, соответственно, обладая последним словом в решении административных вопросов, он решительно отказывался требовать у капитана Креспо возврата каких бы то ни было средств. Повторялся все тот же конфликт между посланцем короля, Бальмисом, и наместником короля, губернатором. Как уже вошло у него в привычку, перед отъездом из Манилы доктор написал письмо в метрополию с жалобами на Агилара, в первую очередь на то, что чиновник не приложил ни малейших усилий, чтобы публично рекомендовать вакцину и призвать население прививаться. Затем Бальмис перешел к нападкам на епископа и закончил послание следующими словами: «Единственное, что губернатор сделал полезного, – выдал мне паспорт для посещения Макао; оттуда я направлюсь в Кантон и далее в Европу, на обычном судне. Экспедицию я оставляю заботам моего помощника дона Антонио Гутьерреса и Исабель Сендаль; они вернутся в Мексику, а затем в Испанию». Губернатор наотрез отказался воспользоваться своей властью в поисках трех недостающих детей, сославшись на то, что это дело начальника экспедиции. Таким образом, не губернатор, а простой священник из прихода Санта-Крус помог найти троих юношей, чтобы доставить препарат в Китай. Перед отбытием Бальмис передал полномочия начальника Антонио Гутьерресу, посоветовав заказать все необходимое для обратной дороги, включая расходы на медикаменты и одежду для детей, а расходы адресовать королевской казне в Маниле. Исабель он поручил доставить двадцать шесть мексиканских детей вице-королю Итурригараю, чтобы тот вернул их в семьи.
Когда настал час прощания, все отправились провожать Бальмиса на маленький мол в порту. Пока китайские матросы грузили лодку, которая должна была отвезти Бальмиса и троих филиппинских подростков на фрегат «Дилигенсия», стоявший в бухте на рейде, Исабель не отходила от доктора.
– Не забывайте принимать свой рисовый отвар. Я положила вам в аптечку камфару: ее нужно смешать со спиртом и втирать в живот в случае приступа. И мелиссу для настоя. Вы ведь знаете, нужно много пить.
– Как же я буду без вас?
– Вы отлично справляетесь сами, доктор.
– Я хо… хочу поблагодарить вас, – прервал ее Бальмис, быстро моргая, – за то, что вы прогнали того священника…
– Какого священника? – изумилась Исабель.
– Ну, того, что приходил меня соборовать.
Исабель рассмеялась.
– Вас еще ждет много сражений!
Врач посмотрел на нее с нежностью – наверное, в первый раз.
– Вы считаете, что можно воевать в одиночку? Разве для этого нас не должно быть побольше?
Исабель в ответ только улыбнулась, а потом промолвила:
– Я тоже должна вас поблагодарить; никогда себе не прощу, если не скажу, а то вдруг мы больше не увидимся?
– Вам не за что меня благодарить, – отозвался Бальмис.
– Нет, доктор, есть за что. Благодаря вам я живу, и эта жизнь – моя собственная.
Бальмис махнул рукой, словно не придавая значения услышанному. Он и представления не имел, о какой жизни, полной страданий и тягот, ему толкует Исабель. Доктор помолчал, от волнения сильнее моргая и втягивая шею. Поднявшись на лодку, он обернулся к Исабель:
– Я тоже хочу кое-что вам сказать. – Он с трудом подбирал слова. – Хочу, чтобы вы знали… – Он смотрел ей прямо в глаза, часто мигая. – Хочу, чтобы вы знали: даже если вы исчезнете из моего поля зрения, в моих мыслях вы останетесь навсегда.
Исабель понимала, какое сверхъестественное усилие пришлось приложить Бальмису, чтобы произнести эти слова. Жизнь меняет всех, подумала она, и особенно тогда, когда она такая насыщенная и концентрированная, как в этом путешествии. Исабель уже не была прежней кроткой девушкой, она научилась стоять на своем, а Бальмис научился справляться со своими чувствами.
– Надеюсь увидеть вас в Мадриде, – добавил он, когда лодка отчалила.
– В следующем году, если будет на то Божья воля.
– Будет Божья воля, будет! – услышала она издалека крик Бальмиса и увидела, как он машет рукой.
Фрегат «Дилигенсия» покинул порт Манилы второго сентября 1805 года. Исабель долго стояла на причале и смотрела вдаль, пока судно не исчезло за горизонтом.
После приятного и спокойного недельного плавания фрегат приблизился к побережью португальской колонии Макао. Внезапно усилился встречный ветер, и судно не могло добраться до безопасной бухты. Море превратилось в сплошной бурлящий котел. За несколько секунд корабль оказался в центре тайфуна; бешеный ветер изодрал в клочья паруса и такелаж, разбил в щепки спасательные шлюпки, с корнем вырвал бизань-мачту и слизнул с палубы два десятка матросов, чьи тела тут же поглотило разбушевавшееся море. Запершись в своей каюте, Бальмис думал, что ему не суждено выжить, – это вопрос часов, а может, и минут, – что откроется течь и фрегат пойдет на дно. Но судно, без руля и без ветрил, продолжало дрейфовать. На этот раз Бальмис оценил иронию судьбы: он предпринял это плавание ради поправки пошатнувшегося здоровья, а сейчас смотрит в глаза самой смерти. «Это конец», – сказал он себе. Ему предстояло пополнить статистику пропавших без вести во время кораблекрушения на межокеанских рейсах. Внезапно вся та слава, которой он так жаждал по возвращении в Испанию и которой бесспорно заслуживал, показалась ему смехотворно ничтожной. За порогом жизни тщеславие неуместно. Чтобы побороть страх, он обратил свои мысли к Исабель и помолился, чтобы ее не постигла та же участь, когда она поплывет назад в Новую Испанию. Бальмис проклинал себя за то, что не сказал ей, как сильно в ней нуждается. Сейчас, с беспощадной ясностью – спутницей неминуемой гибели – он понимал, как сильно ее любит.
К тому времени, как Исабель вернулась в Акапулько, – после долгого, но вполне спокойного плавания, – прошло почти два года со дня ее отъезда. Два года она не видела сына и не имела от него известий. Как они встретятся сейчас, когда ему уже тринадцать? Не болел ли он в ее отсутствие, не грустил ли? А Кандидо, продолжает ли учиться? Передав двадцать шесть детей в Городской приют Мехико и препоручив их вице-королю, Исабель испытала гордость: она выполнила свою задачу, причем успешно, поскольку дети, все двадцать шесть, были доставлены в целости и сохранности. Затем она отправилась в Пуэблу. Подъезжая к городу и постепенно узнавая этот чистый и строгий пейзаж, стройные сосны и агавы, хрустальный воздух, такой прозрачный, что его хотелось пить, эти блеклые бурые краск