рнул шеей. – Даю вам слово, Бальмис, что не оставлю без внимания вашу просьбу о судьбе этих ребятишек.
И вновь Бальмис подумал об Исабель, о том, как она гордилась бы, что ему удалось добиться от короля подобной милости. Если бы не мысли о ней, скорее всего, он и вовсе не стал бы просить за детей, забыв об их существовании. Его думы обратились к любви: само это слово всегда казалось ему излишне слащавым, но сейчас он начал понимать, как сильно любовь способна изменить этот мир.
Затем настал черед поздравительных речей. Мануэль Годой превознес успех космополитической и филантропической экспедиции, которая прославит в веках память о благодетельном царствовании Карла IV. Министр Хосе Кабальеро поблагодарил Бальмиса от лица всего человечества за верную службу, способствовавшую укреплению доброго имени Испании, добавив: «Эта экспедиция делает честь испанской медицине в такой же степени, как открытие Америки Колумбом увенчало лаврами нашу политику и воинское искусство». Это был тот миг славы, о котором Бальмис мечтал с детства. Ему пришло в голову, что этот триумф равноценен личному бессмертию, ибо память о нем останется навсегда. Теперь доктор знал, что людская слава – лишь дуновение изменчивого ветра, как писал Данте…
После мгновения славы на Бальмиса вновь обрушилось одиночество. Он вернулся домой; у него было чем заняться, чтобы не поддаться унынию. Настало время подбить счета и постараться возместить средства, выложенные из собственного кармана. Благодаря своей легендарной настойчивости Бальмис все-таки добился, чтобы суд обязал капитана Анхеля Креспо вернуть ему переплаченные восемь тысяч шестьсот песо. Эта победа принесла ему глубокое удовлетворение и вдохновила на новые свершения.
– Он развил такую бурную деятельность, что я не понимаю, как он все успевает, – говорил его друг и коллега Руис де Лусурриага, с которым в свое время они горячо защищали изобретение Дженнера в научных кругах Мадрида.
Бальмис представил в Государственную канцелярию составленный им китайско-испанский словарь, параллельно организовав в Ботаническом саду пересадку благополучно переживших плавание растений из Китая. Король даровал ему титул придворного лейб-медика, сохранив за ним звание начальника экспедиции. Бальмис запросил у Гутьерреса, который остался в Мексике, отчет о продвижении прививочной кампании на территории Новой Испании после его отъезда с Филлипин, а также посоветовал ему возвращаться в Испанию. Сальвани он тоже отправил подобное письмо с требованием прислать ему доклад о своей работе.
– Что вам известно о Сальвани? – часто спрашивали его.
– Ничего. Он не удостоил меня ответом. Даже не знаю, продолжает ли он вакцинировать. И до тех пор, пока я это не выясню, я не могу считать экспедицию оконченной.
Больница Пуэблы, декабрь 1810 года.
– Сеньора, там внизу вас ждет человек, сказал, что вы его знаете.
– А он назвал свое имя?
– Нет, он не хочет говорить. Намекнул, что кто-то очень близкий. Надеется сделать сюрприз.
Исабель вымыла руки и вышла из процедурной. «Кто бы это мог быть? – подумала она. – Гутьеррес или Пастор, друзья по экспедиции, с которыми мы столько дней проработали на Филиппинах?» Она знала, что оба остались жить в Мексике; одному просто понравились эти места, другой же не мог вернуться в Испанию из-за наполеоновского вторжения. Но они бы не стали устраивать подобные сюрпризы. Бальмис? Пожалуй, от Бальмиса можно было этого ожидать. Собственно, от Бальмиса можно было ждать чего угодно. Исабель не удивилась бы, если бы он заявился в больницу с вереницей детишек, готовых ринуться в бой, и с головой, кишащей идеями, как мальки в садке.
Но мужчина, встретивший ее внизу, был ей незнаком. Она не сразу его вспомнила, а когда узнала, ее охватила паника. Внезапно перед внутренним взором замелькали самые тяжелые испытания в ее жизни; воспоминания об отчаянии, в которое вверг ее этот мужчина, всплыли в памяти, как утопленник, вынесенный волной из морских глубин.
– Ты меня не узнаешь? Я Бенито.
Исабель попыталась открыть рот, но с губ не слетело ни слова.
– Я так изменился?
– Ну да…
Это был Бенито Велес, отец ее ребенка. Человек, обманувший ее и отбросивший, как ненужную ветошь. Исабель, очнувшись от ступора, поинтересовалась:
– Тебе не кажется, что ты слегка запоздал?
– Я всегда хотел вернуться к тебе, да все никак не получалось.
– Это ведь ты рассовывал конверты с прядками волос в стены Ла-Коруньи, прося моей руки?
Бенито потупился, сморщившись.
– Да, я. Мне очень жаль. Я много слышал о тебе, не только в Пуэбле, но и в Мехико.
– Понятно.
– Мне уже давно хотелось навестить тебя, но я не осмеливался.
Исабель не ответила. Сейчас она вспомнила это смуглое угловатое лицо, орлиный нос и рысьи бакенбарды, придававшие ему вид разбойника с большой дороги. Но волосы у него сильно поредели, а при улыбке виднелись испорченные гнилые зубы.
– Я приехал потому, что ранен.
Он распахнул камзол и показал кровавое пятно на животе. Исабель застыла с раскрытым ртом.
– Ну-ка, пошли, – скомандовала она.
Бенито в Америке пришлось несладко. Он хватался за любую работу – был рабочим на верфи в Гаване, поваром, моряком и контрабандистом. Немного поправить дела ему удалось только тогда, когда он начал вербоваться наемником в разные вооруженные отряды, обычно финансируемые землевладельцами или местными воротилами, которые боролись за новые территории. Он много раз участвовал в темных вылазках против индейцев и даже подсчитать не мог, скольких он лишил жизни. Под конец он связался с инсургентами, сражавшимися против испанцев. В одной стычке с войсками вице-короля Бенито получил пулю в живот. Он находился в розыске, ему грозил арест. И вот тогда он вспомнил об Исабель.
Появление Бенито повергло ее в растерянность и лишило хладнокровия. Не из-за чувств, благо их уже давно не существовало. Не из-за опасения, что воспоминания откроют старые раны. Она боялась лишь за тех, кто ее окружал. «Как воспримет эту новость ребенок? – подумала она, потому что привыкла считать сына маленьким мальчиком, хотя он уже вырос во взрослого молодого человека. Тут же ей в голову пришла следующая мысль: – Что я скажу Рикардо?» По убеждению епископа, Бенито сражался на чужой стороне. Единственный креольский прелат в Новой Испании, дон Рикардо старался убедить своих прихожан в необходимости защищать и поддерживать монархический испанский режим. В своих проповедях он упирал на почти три века верноподданного служения Новой Испании, клеймил повстанцев как выродков, пятнающих репутацию своих соотечественников и навлекающих на них жесточайшие кары. Месяц назад он огласил эдикт, согласно которому авторам и распространителям пасквилей и памфлетов грозит отлучение от церкви. По его представлениям, повстанческое движение – это козни Наполеона в отместку за то, что Новая Испания сохранила верность королю.
Как же рассказать Рикардо о приходе Бенито? Она обязана была поделиться с ним новостями и не имела права утаивать их теперь, когда этот проходимец лежит в больнице, которую в основном содержит на свои средства епископ. Выгонит ли его священник? Нет, наверняка нет. Выдаст ли он Бенито вице-королевской гвардии? Этот вариант беспокоил ее сильнее, хотя она верила, что сможет убедить Рикардо этого не делать. У нее не осталось ненависти к Бенито – в конце концов, он был отцом ее сына. Ни ненависти, ни сожалений, все давно забыто и похоронено. В действительности она не испытывала к нему никаких чувств, которых не испытывала бы к любому пациенту, любому заболевшему человеку; ею двигало лишь обычное человеческое сострадание. Если хорошенько подумать, она даже была благодарна ему за то, что в свое время он ее бросил.
После дежурства в больнице Исабель вернулась домой. Они ужинали вдвоем с сыном: Кандидо задержался на репетиции хора в соборе.
– Я хочу, чтобы ты пошел со мной в больницу…
– Сейчас?
– Да, хочу познакомить тебя с твоим отцом.
Мальчик нахмурился. Ему показалось, что мать шутит. Исабель рассказала ему обо всем, что случилось утром. Бенито разозлился:
– Зачем мне видеть его, мама? Этот тип мне никакой не отец.
– Он твой отец и останется им навсегда. Я просто хочу, чтобы ты с ним познакомился, и ничего больше.
– А что я ему скажу?
– Не знаю… Ну, скажи, что лучше поздно, чем никогда.
– Но это же вранье… Лучше бы он не приходил! Зачем он здесь?
– Я тебе говорила, он ранен и обратился за помощью.
– Он хочет меня видеть?
– Он и не подозревает о твоем существовании.
– Давай все так и оставим.
Исабель вдруг задумалась, есть ли смысл насильно устраивать эту встречу. Было страшно, не нанесет ли она вред мальчику. Но потом она вспомнила о том позоре, который ему приходилось ощущать с самого детства. Перед глазами встал тот день в Ла-Корунье, когда Бенито в слезах прибежал с улицы и цеплялся за ее юбку, потому что его обозвали бастардом.
– Нет, пойдем… – решилась Исабель. – Я всегда тебе говорила, что у тебя есть отец. Я только хочу, чтобы ты убедился, что я тебя не обманывала, что я не была беспутной женщиной.
Мальчик понял, что это знакомство очень важно для матери, и скрепя сердце согласился. Как поведет себя раненый, когда узнает, что это его сын? Исабель ничего не ждала от этого мужчины. Предстоящее она воспринимала скорее как акт возмездия.
В больнице им пришлось ждать, пока Бенито проснется. Когда он очнулся, Исабель подвела к нему мальчика и сказала:
– Помнишь тот вечер около Башни Геркулеса, который мы провели в разрушенном корабле? Ну так это твой сын. Его тоже зовут Бенито.
Тот остолбенел. В обоих угадывалось неуловимое, но очевидное сходство. Черты лица сына казались не такими резкими, как у отца, ростом он был выше и более мускулист.
– Чем ты занимаешься? – спросил старший Бенито.
– Я у-у-у… – Ему не удавалось закончить фразу. – У-учусь.