ж побыл «дружинником», но по-другому…
Стас выслушал рассказ о «властолюбивых» без удивления. Понятно. Привычно. Из истории известно — передел сфер влияния. Hо не было на Руси поворотов в сторону церковной формы власти. Хотя, взять того же Ромила — без особого успеха, но на Ведмедя влиять пытается.
— И что же, Всеволод им дает советы?
— Есть такое, — подтвердил Кокорь, неопределенно кивая головой в сторону дружинника, с которым говорил. — Вот он — говорит, что Всеволод в других мирах побывал — да видел там такое: когда волхвы все решают… только не верю в это.
— Ты во многое из моего мира тоже не веришь, — ухмыльнулся геолог. — Hо он действительно есть — и я в нем жил. Если главный «путешествовал по мирам», то мог увидеть еще и не такое…
Уравновешенный, спокойный опекун Стаса вспомнил о недавнем разговоре у костра. Спросил:
— В твоем мире все же лучше жить?
Он получил в ответ неопределенный вздох и десяток минут молчания; но терпеливо выжидал, как бы требуя ответа.
— Я многое там оставил — поэтому мне лучше вернуться. Здесь я жить смогу, привыкну, а думать все равно буду только о доме.
— Стас, — неуверенно начал Кокорь, — а кабы можно было с вами…?
— Чего?.. Да куда ж мы тебя там денем?
Огонек, зажегшийся было в глазах Кокоря, погас.
— Стало быть — не можно?
— Да можно-то можно, только у нас и так неприятностей будет — вагон и маленькая тележка — если, конечно, вернемся! — а тебе же обживаться надо будет много лет — как нам здесь… оставить тебя одного будет невозможно; и главное — паспорта, — последнее слово Стас сказал по-русски, — у тебя нет. За кого тебя выдать? Hе, не думаю…
— Чего нет? — настала очередь Кокоря удивленно вскинуть брови.
— Паспорта…
Пришлось долго объяснять, зачем нужны «паспорта» — русич отказывался принять это, потому что в его реалиях не было месту общественным образованиям из другого мира. Из мира, которого не увидишь обычным взором.
Через некоторое время краткий привал закончился и все двинулись дальше; Кокорь со Стасом плелись в хвосте неспешно продвигающихся волхвов и дружинников.
21
Тоска как-то наскоро выветрилась из голов неудавшихся исследователей нефтяных скважин — женское общество «после долгого перерыва» заметно их реабилитировало, что было немедленно замеченно и Звягой и воеводой, который, конечно, преследовал свои цели — демографические. Слова этого он знать не мог, но на практике все понимал прекрасно. Женька делал первые скромные шаги, портя заготовки, предоставляемые Звягой. Но кузнец все же был доволен — инженерный ум внес много мелких, но приятных усовершенствований, которые заметно облегчили тяжелый кузнечный труд; Валентин же почти целыми днями занимался языком с Червенькой, и учил ее готовить пельмени — специально для этого занятия из груды походных причиндалов была извлечена мясорубка…
Вскоре ребята занялись превращением «квартиры» в многокомнатку, смастерили мебель. Домашнего обжитого вида им удалось добиться очень быстро — охота пуще неволи.
В один из дней в кузницу заявился Ведмедь, сопровождаемый десятком дружинников, которым, судя по выражению лиц, было невтерпеж. Причина этого нетерпения выяснилась через пару минут.
— Разговор есть, — сообщил воевода.
Женька кивнул Звяге, снял перчатки — которые уже обещал кузнецу подарить — и вышел на улицу.
— В кремль пойдем, там сподручнее говорить-то.
— А чего ребят с собой… таскаешь? — Женька скривился, вспоминая нужное слово.
— Им послушать след. Я Толокно позвал уже — толмачить чтоб.
Женька пожал плечами. Спустя некоторое время после отъезда Стаса к главному волхву он стал замечать странные взгляды местных. И нельзя сказать, что отношение к нему и Вальке особо изменилось после обзаведения «семьями» — как косились люди, так и продолжали.
Поначалу ребята обращали на это внимание, а вскоре перестали — и без того дел появилось много.
По дороге к кремлю к процессии присоединился упомянутый Толокно в любимой щегольской куртке и, как обычно, — довольный собой донельзя.
Он поздоровался с Женькой, посетовал, что «неплохо бы и Вале тоже придти», поскольку старшего его друга то ли недолюбливал, то ли просто не понимал по причине разницы возрастов. Воевода только покачал на это головой:
— Женя больше понимает — в прогрессах-то.
Услышав знакомое уже слово дружинники заметно оживились и начали переговариваться вполголоса, но так, чтобы не слышал ученик кузнеца.
— Так вы про прогресс хотите говорить?
— Hу, не совсем, — уклонился от ответа Ведмедь.
Пришли они все в ту же темную избу, где путешественников расспрашивали в первый раз, после их приезда. Десяток дружинников рассыпался по лавкам и они приготовились слушать.
Воевода, по своему обыкновению, сразу взял «быка за рога»:
— Смута какая-то среди людей, Женя.
Толокно перевел.
— То тут шепоток, то там… Ромил уж голову себе сломал — а не понял в чем тут дело. Дружина все тоже — не в порядке. И каждый на вас смотрит…
«Hу, началось», — обреченно подумал Женька.
— Вот возьми, к примеру, Лютого, — воевода ткнул пальцем в ближайшего к нему дружинника. — И воин хороший и соображает неплохо…
Воин вопросительно глянул на Женьку.
— Да я ж разве сомневаюсь?..
— Hе о том речь веду, — продолжил Ведмедь. — Посмотрел я на это безобразие, которое в нашей Белой Воже творится, и поспрошал людей-то — отчего неспокойно им. И Лютый, и каждый вообще, — прогресс этот хотят.
— Так, а что в этом плохого-то? Саныч… Стас, то есть, он же вам объяснял много всего — разве не хорош прогресс? Развитие там, и вообще.
— Вот я тебя затем позвал. Почему плохо ваше баловство — сейчас скажу… а почему хорошо — почти не видали пока. Hу, хуннов побили — это к месту, за это спаси боги.
— Война, конечно, дело нехорошее, — проговорил Женька, — да только бывает. Представь себе — через сто лет придет какой-нибудь завоеватель. И будет опять — по новой все. А хорошо развитое в техническом отношении государство сможет за себя постоять… и для этого тоже прогресс нужен.
— Hо вы же говорите — не получится танк сработать.
— Сейчас — не получится, — подтвердил Женька. — Время не то, материалов нужных нет, чертежей…
— Это понимаю, Стас уже объяснял. Получается, для каждой вещи — свое время. Да только — попробуй это людям объяснить, если они уже повозку самобеглую видели и еще много чего.
Женька улыбнулся.
— Так все равно — когда-нибудь это у вас будет. Hе через сто лет, и даже через двести, но появится… если, конечно, будете в правильном направлении двигать. А то — у нас тоже есть места, где и телефонов в глаза не видали.
— Что за телефонов?
— Э-э… ну, чтобы разговаривать с человеком, который в другом городище.
Воевода усмехнулся в бороду.
— А я и так поговорить могу — поеду.
— Ты не понял… телефон — это ж когда ты на расстоянии говоришь, ехать никуда не надо.
Тут Женька заметил, как напряженно слушают его дружинники — про телефон они еще не слышали.
— Вот и я про что… — воевода кивнул на своих воинов. — Беспокоят людей рассказы ваши. Им и того хочется и этого — а нету. А когда не о том думаешь — и работы все хуже идут, и разговоры лишние… вот кабы вы сделали чего. Так ведь не получается. И потом — уразумел я — страшная штука, прогресс ваш.
— Да уж, — пробормотал Женька, — глюковина еще та…
— Столько всяких способов да приспосбиц, что и человека за ними не увидишь! И то за людей делают и это… тут проще, там легче.
— Так у нас — знаешь, какие большие города! В тыщу раз крупнее Вожи.
— Войны — мы таких не видели, — продолжал Ведьмедь, словно не слыша собеседника и Толоконниковского перевода, — дома, как Стас сказывал, выше деревьев… а чтобы книгу сделать — вместо бересты целое дерево рубят. Ромил говорит — леса от этого страдают.
— Так… да не совсем. Все намного сложнее… — Женька понял, что доступно объяснить всю систему не сможет. Русичи просто еще не могли оперировать такими масштабами. Для них теперешних мир ограничивался степью, хуннами, городищем и ближайшими годами жизни. У них было «сейчас». — Вот вы, из деревьев целые дома делаете, и на частокол сколько леса извели.
— Частокол другое — мы один раз извели, и потом много лет не трогаем лес… из разных мест древесину берем. А на дома — так не много и надо. Стас же говорил — у вас целые леса срубают, ничего не остается.
— Не в частоколе дело, как это объяснить… Погибнет вся нация без прогресса, в наше время столько наций погибло только из-за того, что остановились в своем развитии. Понимаешь, были древние египтяне, были инки, ацтеки, хунны те же, точнее не были, сейчас-то они все еще есть — но в наше время все эти народы вымерли. Совсем вымерли — их другие народы уничтожили и на их землях живут припеваючи. Вот сколько людей прокормит один ваш пахарь? Троих? Пятерых? И все, больше он прокормить не сможет, как бы не старался. Сил не хватит. А наш современник с трактором один кормит двести-триста человек. Здесь, на Руси — с постоянной непогодой, или как у нас говорят — в зоне с рискованным земледелием. А в теплых краях, в той же Америке, один фермер — пятьсот человек кормит. Нацию, не желающую развиваться, уничтожает другая нация, которая может взять от природы намного больше всяких полезных вещей, способствующих выживанию. Вот, живой пример — негры в Африке — появились намного раньше европейцев, но потом мильон лет лежали на солнцепеке и ровным счетом ничего не делали — сеять и пахать не нужно — банан упал — съел его и порядок. Весь год тепло — дома строить тоже не нужно. Ну и что? Через мильон лет такой безбедной жизни — пришел белый человек с ружьями и сделал негров своими рабами на всю оставшуюся жизнь.
Да, конечно, от прогресса леса гибнут, зверь уходит, рыба дохнет, моря пересыхают, а плодородная земля кое-где превращается в мертвые солончаки. Это неизбежные ошибки прогресса. Да природа гибнет, но человечество в целом процветает…