— У нас слишком сильная мотивация, — добавил Ит. — Она, сам понимаешь, способно перешибить всё и вся.
— Да, это верно.
Они бродили по коридорам своего сектора уже больше часа, и везде было одно и то же — небольшие, человека по три-четыре, группки, обсуждавшие происшествие и сообщение. Разговоры сводились к одному и тому же: очень девушку жалко, с оборудованием после аварии точно что-то не то, были какие-то сбои, и будут ещё, вот тут начальство право, ох, как право. Дверь? А вот чёрт его знает. Ну, чисто теоретически, если у этой двери вообще всё отрубилось и отвалилось, может быть, с какой-то долей вероятности, она, предположительно, может быть и могла бы…и вообще, мы-то ничего не видели, так имеем ли мы право сомневаться в том, чего не видели, и, следовательно, не можем доказать? Тем, кто видел, виднее, уж простите-извините за тавтологию, а нам раз так сказали, то, скорее всего, так и есть. Ведь не могло что-то ещё произойти, верно? Если не это, то что? Ну вот что? Убили? Ну, это уж точно невозможно, да и кто бы стал её так убивать, чтобы чуть не на куски? Ревность? А она с кем гуляла? Ах, ни с кем, говорила, что ещё не нашла своего человека? Понятно. Тогда точно не убили. Да и ревность. Ну, придушили бы, ну, прирезали, но не вот так же. Эта версия всеми говорившими практически сразу была отброшена, как несостоятельная, и не выдерживающая никакой критики. Это же «Велес», о чём вы, люди добрые? Кто на «Велесе» кого будет убивать? Зачем? Для чего? Не любовь причиной, а что тогда? Имущество? Ну, сами посудите, какое у нас тут имущество? Каждому было позволено взять на борт по небольшой сумке штатного размера с личными вещами, и у всех в этих сумках что-то, связанное с домом. Фотографии родных, какие-то памятные сувениры, у некоторых даже игрушки, у кого-то родовые иконки, небольшие совсем, у погибшей Ани, по слухам, три фарфоровые гжельские фигурки, говорят, она гжель любила. За это убивать? Чушь и бред. Никто её не убивал, конечно. Несчастный случай. А поскольку кроме двери ничего в этом отсеке такие повреждения причинить не способно…
Зою они встретили на нижнем ярусе. Точнее, они добрались до отсека нижнего яруса, в котором был иллюминатор, и застали у этого иллюминатора Зою, которая неподвижно стояла рядом с ним, и смотрела в пространство. Ит поймал себя на том, что давно уже не видел здесь людей, а ведь раньше паломничества к этому иллюминатору случались часто, сюда ходили многие. Зоя, высокорослая, красивая девушка, с темно-русыми волосами, забранными в простую гладкую прическу, с серыми глазами, одетая в комбинезон, точно такой же, как у всех остальных, стояла у иллюминатора прямо, неподвижно, взгляд её был отрешен, а поза выглядела немного странно — через секунду Ит понял, что Зоя почему-то изо всех сил держится за вделанный в стену мягкий поручень, который предназначен только для периодов невесомости, сейчас же держаться за него не было никакой необходимости. Она действительно красивая, подумалось Иту, ей бы не этот комбинезон носить, а платье, старинное, украшенное богато и вычурно платье, и распущенные волосы, потому что ей такая прическа подошла бы намного больше.
— Привет, Зой, — сказал Скрипач, подходя поближе. — Чего ты там увидела такое?
— Солнце, — ответила Зоя. — Я знаю, что это ненастоящее солнце, но всё равно…
— В смысле — ненастоящее? — опешил Скрипач. — Вполне себе настоящая звезда, ты чего?
— Оно ведь не наше, это другая звезда, — ответила Зоя. — Настоящее — это то, что осталось дома. Но и это тоже красивое.
— Не смотри долго, глаза заболят, — предупредил Ит. — Чего ты вообще на него смотреть вздумала?
— Ну… так. У меня возникла мысль, и я удивилась этой мысли, — сказала Зоя тихо. — Как бы выглядел восход — оттуда? С планеты? Какие вообще там восходы? Как наши, или иные? А потом я вдруг поняла, что никто больше не говорит ни про новое солнце, ни про планету, ни про миссию. Почему? Мы ведь с огромным трудом добрались сюда — и для чего? Чтобы слушать эту девицу в «Хороводе», или обсуждать взрыв, которого на самом деле не было? А тут ещё и это убийство… про планету все вообще словно почти позабыли, а теперь, наверное, забудут окончательно.
— Убийство? — переспросил Ит. В голосе его зазвучала тревога.
— А что ещё? — Зоя, наконец, отвернулась от окна, и посмотрела на него. — Я её видела, Игорь. Вот как тебя сейчас. Я её видела, и я готова поклясться чем угодно, что это никакая не дверь, и никакая не случайность. Пусть они говорят что угодно, но я видела правду, и от меня её уже не скроешь. Никакой ложью. Никогда.
— Зой, а ты можешь рассказать подробно, что ты видела? — спросил вдруг Скрипач. — Не так, как этим рассказала, не так, как Дане. Что ты видела… на самом деле?
— Запах, — она поморщилась. — Даже нет, не запах. Вонь. Жуткая совершенно вонь, Сережа. Там воняло ацетоном. У меня… есть младшая сестра, и она… она не очень умная девочка. Милая, добрая, детишек любит, маму, отца, меня, но… словом, она часто красила ногти, понимаешь? И я каждый раз просила её… да какой просила, мы постоянно ссорились из-за того, что она устраивала в ванной химлабораторию. Он же пахнет, ацетон, и лаки тоже пахнут. Она оправдывалась тем, что ей, мол, хочется замуж поскорее выйти, а для этого надо быть красивой. Ну так будь, но при чем тут эти постоянные ногти? Нет, у неё действительно красиво получалось, но я буквально ненавижу этот запах, а там… я подумала, что там, в этом отсеке, побывало сто моих сестричек, и все с флакончиками ацетона, причем флакончики эти дурищи пролили. Понимаете? Мы с Варей стоим, на этот кошмар смотрим, а я думаю — точно, тут моя сестра была, ногти красила, — Зоя нервно усмехнулась. — И кровь. Там пахло ацетоном и кровью. Почему, когда говорили про то, что Аню убило дверью, они ничего не сказали про запах ацетона?
— Не знаю, — покачал головой Ит. — Сильно пахло, да? Очень?
Они со Скрипачом знали — очень. Но сейчас, в этот момент, он должен был это спросить. По совершенно понятной причине.
— Не то слово — очень, — Зоя опустила голову. — Ребята, знаете, я хочу… не подумайте только, что я сошла с ума, но я хочу разобраться, хочу поискать на «Велесе» этот самый ацетон. Тот, кто это сделал, это он его принес туда. Я уверена.
— Зой, на «Велесе» не может быть столько ацетона, — осторожно сказал Ит. — Для чего? Он же действительно чаще всего нужен, чтобы лаки всякие растворять, а тут что растворять, скажи на милость? К тому же такие вещи всегда подотчетные. Даже если бы он был, про него обязательно была бы запись — кто взял, зачем, вернул ли остаток, и так далее. Он же ядовитый. Ну не может этого быть.
— Да? — с вызовом спросила Зоя. — А чем, в таком случае, пахло? Я больше чем уверена, что там и сейчас воняет, там долго будет вонять. Сходите сами, и понюхайте, а потом говорите!
— Мы тебе верим, — поспешно сказал Скрипач, увидевший, что Зоя рассердилась и крайне раздосадована. — Зой, да не волнуйся ты так, а? Мы верим, говорю тебе, и мы тебе поможем поискать. Потому что мы сами, знаешь ли, тоже про это всё думали на днях.
— О чём? — спросила Зоя.
— О планете. Не про восходы и закаты, конечно, а про высадку, — объяснил Ит. — Никто действительно не говорит больше ничего ни про планету, ни про десант, ни про то, что были какие-то планы, ни про то, для чего мы сюда шли с таким риском два с половиной года. Словно у людей в головах что-то поломалось, понимаешь?
— Словно все сошли с ума, — жестко сказала Зоя. — Свихнулись. И с этой Тенью, и с этим вот всем, — она глянула куда-то в сторону. — Слушайте, у меня идея. А давайте сейчас туда сходим? Вместе? Втроем?
— Куда? — не понял Скрипач.
— Ну, туда. Где она… где её…
— В отсек? Там закрыто, наверное, — справедливо предположил Ит.
— Ну и что? — с вызовом спросила Зоя. — Ну, пожалуйста, давайте сходим вместе. Я… хочу посмотреть. Ещё раз. Со стороны.
— Снаружи? — уточнил Скрипач.
— Да пусть снаружи, как угодно, — в голосе Зои звучала сейчас едва ли не мольба. — Мне просто нужно понять.
— Что именно? — спросил Ит.
— Я не знаю. Но я хочу понять и убедиться. Игорь, не спрашивай, что именно понять, и в чём убедиться. Я и сама не знаю.
В нужном им коридоре, ведущем к отсеку, никого не было, и Ит этому факту удивился — почему-то он думал, что здесь кто-то обязательно должен быть. Ещё до того, как войти, они, пользуясь уже хорошо известным группе Данила методом, переключили камеры, и потихоньку пошли вперед, не торопясь, и пока что молча. Скрипач шел первым, за ним шла Зоя, а Ит немного отстал, и не просто так — на полу коридора он приметил нечто, которое они со Скрипачом второпях не увидели, когда поспешно уходили, и сейчас Ит решил рассмотреть это нечто получше.
— Чувствуете запах? — спросила Зоя, когда они подошли к повороту коридора. — Сейчас он слабее, но тогда был сильный, очень сильный…
— Чувствуем, — кивнул Скрипач. — Да, ты права, действительно. Ацетон. И когда была авария, ребята тоже говорили про ацетон, Зой. Не знаю, слышала ты про это или нет…
— Слышала, конечно, сто раз. И… не знаю, как сказать, — Зоя замялась. — Это всё связано, ребята.
— Мы тоже так считаем, — решился, наконец, Скрипач. — Зой, мы снаружи кое-что видели. Но говорить никому не стали.
Ит предостерегающе глянул на Скрипача, но тот взгляд проигнорировал.
— Там, где скобы, обшивка была ободрана. Не сильно, но всё-таки. Словно по ней провели чем-то тяжелым, — сказал он. — Это выглядело более чем странно, и мы решили промолчать.
— Вот даже как? — удивилась Зоя. — Вообще, правильно. Я бы тоже, наверное, не стала говорить.
— Других повреждений не было, — добавил Ит. — И люк заклинен. Изнутри.
— Нам кто-то врёт, — сказала Зоя. — Точно говорю. Кто-то нам врёт, мы с Данилой уверены в этом на сто процентов.
— У меня идея, — сказал вдруг Ит. — Зой, ты ведь живешь в том же отсеке, где жила Аня, верно? Давай ты расспросишь девушек, не говорила ли она что-то, что для нас может быть важно, а мы с Данькой и с кем-нибудь ещё попробуем проверить, что там на камерах могло остаться.