Вой рассказал действительно все, что меня интересовало. И выходило, что, кроме похвалы, нужно и выговор ставить, за ошибки, совершенные в бою. Но лейтенант, который командовал в том сражении, погиб во время встречной атаки. Так что выговор делать некому, о мертвых нужно говорить либо хорошо, либо ничего.
— И если бы не наш сержант, то там бы мы и сгинули, — продолжал вой. — Ловко починил локомотив. Ну а мы вагон целый перевернули, загрузили живых и мертвых и поехали обратно. И вот мы тут.
— Как зовут? — поинтересовался я.
— Так Мирошом меня кличут, княже. Вой второго взвода, третьей роты.
Я поднялся, и следом вскочили четверо воев.
— Благодарствую, Мирош, быть тебе сержантом.
Тот расплылся в улыбке.
— А теперь отдыхайте. — Я стукнул себя по груди кулаком.
Трое воев с новоиспеченным сержантом повторили жест, после чего вышли за дверь.
— Ну и что скажете? — обратился я к Воледару и Когтю, когда вышел из-за стола к карте.
— Видимо, то, что раньше удерживало железодеев в границах Беловодья, больше не действует, — высказался Воледар.
— Или это произошло в одном месте. — Я ткнул пальцем в точку, где приблизительно это могло случится.
И на такие мысли меня навели штурмовики, о которых рассказал Мирош. Да и если бы вся граница рухнула, то мы бы это заметили.
— Вот что, Коготь, — обернулся я к столу, — поднимай людей.
— Сколько? — переспросил он.
— Всех.
Раннее утро. Последний Оплот.
Как всегда это бывает, на учениях все идет гладко, но стоит только начаться настоящим боевым действиям, то сразу начинается бардак. И так будет всегда и во все времена, пока через кровь и пот ситуация сама не научит армию действовать точно, выверено и в срок, но только до следующего мирного периода. Мы же сейчас отделывались только по́том.
Сразу же после совещания я отправил два разведвзвода для выяснения обстановки, даже дал один из трех гласов. Такое название раций довольно быстро прижилось среди людей, как только они их испробовали. Ну а я и не был против, мне тоже понравилось. Я даже с улыбкой представил, как бы здесь заменили все те научно-технические термины, которые были в моей голове. И вполне привычная мне фраза: «Параметры электромагнитного излучения», возможно, звучала бы так: «Меры зорепритяжного светотока». И вполне вероятно, что мне еще предстоит учить терминологию заново.
Но пока думать об этом рано, так как час назад разведка доложила, что железодеи накапливаются на нейтральной полосе именно в том месте, где был бой. Причем это накопление идет исключительно пехотой, которую постоянно привозит воздушный и наземный транспорт. Правда, почему-то эти большие машины высаживают элемийскую пехоту внутри границ Беловодья, а роботы уже пешком выходят на нейтральную полосу.
И если наземный транспорт разведчики видеть не могли из-за невозможности подойти ближе или хотя бы наблюдать в оптический прибор, то вот туши элемийских ботов, висящих над верхушками деревьев и садящихся у самой границы, воочию наблюдать можно. Что косвенно подтверждает мои догадки о локальном прорыве невидимого барьера границы.
И, похоже, это место прорыва довольно узкое, раз через него может протиснуться только пехота. Я думаю, что пролет штурмовика — чисто случайное событие, удачное стечение обстоятельств. Но ИскИну ничего не стоит по запчастям протащить через это окно что-нибудь более интересное, чем пехота. А сейчас он просто занимается занятием плацдарма. И наша основная задача, не дать ему этот плацдарм удержать. Тем более, что и выбора у нас особого нет.
Но если на счет локального прорыва я прав, то у нас сложилась уникальная возможность дать бой в тот момент, когда противник не обладает преимуществом в огневых средствах поражения.
Поэтому Последний Оплот всю ночь гудел как пчелиный улей. Тысячи людей готовили оборудование, проверяли амуницию и оружие, проходили инструктажи и прочее, прочее. И сформированными отрядами выдвигались к месту прорыва, налегке. Перебросить такое количество людей за сотни километров на поездах не представлялось возможным, так как их всего четыре. А вот снабжать армию в походе вполне можно. Хотя часть подразделений все же перебросить придется.
Но сейчас у меня было дело, которое я никак не мог пропустить. И когда на небольшом пятачке собрались все мои приближенные и рота, вои которой вчера участвовали в сражении, в центр вышел священник и громко, чтобы слышали все, начал:
— Живущий под защитой Господа не страшится бед.
Как птица крыльями — Он укроет тебя.
Я смотрел на двадцать тел, лежавших на траве и укрытых бежевой тканью, и вслушивался в слова отца Верилия, которые тот произносил над погибшими.
Сколько я уже в этом мире, сколько видел смертей, но мне еще не разу не доводилось присутствовать на погребении. Да и там, в моем мире, тоже. На Земле после орбитальной бомбардировки нужно было держаться подальше от крупных городов и поселений, где миллионы погибших лежали прямо на улицах. А в пустошах этим просто некому было заниматься.
— Пройдешь через огонь — и не обожжешься,
Поднимешься из пепла — и не сломаешься.
Луна же казалась мне раем, где было все, о чем я мечтал, скитаясь больше года по безжизненным просторам на Земле. Особенно это касалось еды. А война и смерть были где-то там, за сотни световых лет. Где-то там тысячи капсул запускались с какого-нибудь транспортника в сторону ближайшей звезды. И я не ощущал причастности к этому, я не шел с этим парнями встречным курсом на погибающем фрегате, не брал на абордаж орбитальные станции и не десантировался на планету Оршу. Только холодная статистика, которую я ежедневно читал.
— Потому что сказал Господь:
'За любовь ко Мне спасу тебя,
Не оставлю в час последний'.
Здесь же я был причастен ко всему. Именно я отправил их в тот злополучный рейд вдоль границы. Вот что значили слова сержанта по боевой подготовке в училище на Луне: «Если вам доведется отправлять своих людей в бой, загляните им в глаза и в глаза их близких. Чтобы, когда вы будете стоять над их телами, вы знали цену, которую они уже заплатили, выполняя ваши приказы, погибнув за нашу победу. И цену, которую придется платить вам всю оставшуюся жизнь. Прочувствуйте это». И я чувствовал.
— Господи, прими души Тиморея, Горича, Ярма…
Прости им всё, что было не по правде.
Конечно, я не боялся и не рефлексировал по поводу того, что я отправлю в бой тысячи мужчин и часть из них окажутся вот так же лежащими в траве в окружении живых, что пришли с ними проститься. Нет, я точно знал, что именно так и будет, и уже скоро. Но я принял это как неизбежность, как жертву, которую нужно принести, чтобы жили остальные. И я стал понимать ту железную волю и решимость лидеров Земной Федерации, без колебаний посылавших сотни тысяч на смерть по той же причине, что предстоит и мне. А иначе можно сойти с ума.
— И введи в свет Твой вечный.
Нам же дай силы нести их память.
Но у меня все еще остались сомнения: хватит ли у нас сил, чтобы одолеть такого страшного врага? И, всматриваясь в лица стоявших здесь людей, я видел такое же сомнение вдобавок к страху и отчаянию. А для победы нужны солдаты, свято верующие, что они могут победить, и я намеревался дать им эту веру. Есть вера у того десятка воев, что выжили в приграничной стычке с железодеями. Но мне нужна вера в себя всей дружины, тогда, может, поверю и я.
— Жить так, чтобы их жертва стала святой.
Аминь.
Отец Верилий закончил говорить и перекрестился. За ним жест повторили все, кто здесь присутствовал, включая меня. А в следующее мгновение тела погибших окутались яркими голубоватыми коконами, на которых были видны все те же знакомые символы. Я смотрел на это широко раскрытыми глазами, не понимая, что происходит. Но вот взгляды остальных были такими, будто это само собой разумеющееся.
А тем временем коконы ярко засветились изнутри, затем интенсивность свечения резко спала. И через мгновение чаровые коконы исчезли, открыв путь сотням светящихся огоньков, кружащихся в водовороте и медленно поднимающихся в небо. Наверняка это и есть то самое вознесение, о котором мне поведал еще Васимир, это и есть причина отсутствия привычных для земли кладбищ. Вот почему я ни разу не видел разлагающихся трупов животных или хотя бы валяющихся скелетов.
Похоже, все живое, здесь ставшее мертвым, вот так возносится к небесам. И, скорее всего, данный механизм работает на всей планете, Я также медленно поднимал голову, провожая огоньки взглядом и, когда они были уже совсем высоко, прошептал:
— Со звезд мы пришли, к звезде и возвращаемся.
Но, видимо, произнес я это недостаточно тихо, так как на меня обратили внимание пара десятков людей, включая отца Верилия. Но я не дал ему остаться наедине со своими мыслями и, подойдя ближе, сказал:
— Отец Верилий, я бы хотел поговорить с тобой о Боге и вере.
Священник будто этого и ждал, поэтому смиренно кивнул:
— Проводи меня в церковь, княже, там и поговорим.
Глава 11
Семь дней спустя. Нейтральная полоса. 50 километров до плацдарма железоедеев. 2 часа ночи.
Вокруг царила кромешная темнота, но в голубых отблесках отъезжающего поезда виднелись едва уловимые силуэты, возившиеся возле громоздкой конструкции.
— Давай, подавай! — почти шепотом говорил Ярхип. — Держи, держи!
Массивное основание Кувалды медленно въехало на деревянный щит и начало спускаться вниз. Четверо, включая Ярхипа, упирались ногами в землю, не давая орудию съехать, и не спеша отходили назад. Пушка не такая уж и тяжелая, а вот ответственность за ее сохранность куда тяжелее, поэтому никто не торопился.
Но не только этим обусловлена такая бережность. Каждый бугорок на деревянном основании, каждая металлическая пластина, шарнир, крепление и сложная вязь символов из проволоки — все это Ярхип изготовил своими руками, как и остальные из расчета. А кто же радеет за сохранность вещи больше, чем ее создатель?