В больнице Джек оказался только через полтора часа. Он сел в зоне ожидания на кожаный диван, чтобы дождаться звонка от медсестры. Беспокоить врачей не хотел. «Пусть проведут обследование тщательно», – подумал Джек. Монотонным голосом женщина из приемной отвечала на частые звонки телефона. Главная дверь то и дело открывалась, расставляя пробелы между фразами «как я могу вам помочь» и новым «здравствуйте». Рассеянный свет лился в помещение из-за белого полупрозрачного тюля. Солнце приласкало щеку Джека, оно играло в его кудрявых волосах, убаюкивало. Через какое-то время Джек сдался – он заснул.
Когда Джек не без усилий разлепил глаза, первым, кого он увидел рядом с собой, был Джонни. Джек даже дернулся от него в сторону. Его разум, еще заторможенный ото сна, собирал кусочки пазла воедино – жена, ревность, утес, трагедия.
– Что ты здесь делаешь? – холодно спросил Джек. – Я же сказал, чтобы ты больше никогда не приближался к Эстер.
– Джек, – приглушенно начал Джонни, – я понимаю тебя. Но я переживаю и имею на это полное право. Ведь я причастен к произошедшему.
– Ты сделал все, что от тебя требовалось, а теперь, будь добр, оставь нас в покое, – перебил его Джек растерянным голосом. Он уже говорил это вчера, и ему представилось, что слова, которые он произносит вслух, испаряются в пространстве, тают. Иначе как объяснить появление этого мерзавца.
– Если хочешь, я могу отойти от тебя, но не проси меня уехать.
Джек с досадой покачал головой.
– Твою бы настырность да в нужное русло, – холодно уронил он и отвернулся.
Так они просидели почти до пяти вечера, лишь иногда отлучаясь в соседний ресторан за едой. Джонни был нелеп в желании смягчить гнев Джека. Он рассказывал ему истории, извинялся, пытался шутить, но все попытки наладить отношения сводила к нулю закаменелая уверенность Джека в том, что Джонни сделал это намеренно.
Наконец телефон зазвонил, и Джека вызвали в кабинет. Он рассеянно глянул на Джонни, затушил сигарету об асфальт и поторопился в госпиталь. Джонни остался в главном зале, чтобы не вывести Джека из себя окончательно.
Кабинет доктора Гледстоуна остался таким же, каким его вчера запомнил Джек, – аскетичный, выкрашенный в белый, заурядный кабинет со шкафами, высоким стулом, кушеткой и компьютером. Но кое-что все же изменилось – печальное и жалостливое выражение глаз Эстер, смиренно ожидающей мужа в углу. Джек обнял ее, как только увидел.
– Добрый вечер, доктор Гледстоун! – как бы между прочим поздоровался Джек. Доктор ему откровенно не понравился, и Джек был готов демонстрировать это без стеснения. – Привет, милая.
– Привет, Джек, – тихо отозвалась она.
– Здравствуйте, мистер Эванс, – строго поздоровался доктор. Он сидел за столом и что-то быстро печатал. – Садитесь, прошу вас.
Джек вопрошающе посмотрел на Эстер, но та лишь указала ему на стул и не смогла выдавить из себя ни слова.
– Что все это значит? – нервно спросил Джек, уже начавший раздражаться.
Доктор Гледстоун еще несколько секунд помолчал, допечатал последние слова и отодвинул от себя клавиатуру. Ему будто нравилось испытывать терпение Джека.
– Прогноз неутешительный, – отчетливым и тихим голосом произнес доктор. Он поправил очки, натянув их повыше – к глазам, и уставился на Джека. – Мне очень жаль. Вы так напористо меня расспрашиваете, что я не стану затягивать с объяснением.
– Ну? Говорите уже!
– У миссис Эванс обнаружили заболевание, не поддающееся лечению.
Джек сузил глаза и с подозрением, переходящим в негодование, посмотрел на доктора.
– Что вы имеете в виду? – переспросил он, немного подавшись вперед, чтобы лучше слышать.
– Я говорю, что лечения для этой смертельной болезни не существует, – повторил доктор, добавив ключевое слово, от которого у Джека перехватило дыхание.
Словосочетание «смертельная болезнь» резануло Джека где-то внутри, оставляя невидимую кровоточащую рану. Он потерял дар речи и мог лишь молчаливо наблюдать за что-то продолжающим говорить доктором.
– Мы постараемся продлить время, но заболевание все равно неминуемо приведет к потере сознания, а затем к гибели.
Лицо Джека вытянулось от изумления. Он долгим испытующим взглядом посмотрел на собравшуюся в комок жену, сидящую на кушетке, потом на нарочито соболезнующего доктора. Захотелось курить. Потом подраться с Джонни. Не от большого смысла – без Джонни они не узнали бы о диагнозе. Но так раньше расправлялись с гонцами, принесшими дурную весть. Джек, подавленный гневом, был несправедлив.
Над ним зло пошутили. Иначе как объяснить циничное выражение глаз человека, призванного спасать жизни? Неужели издержки профессии охладили чувствительность доктора настолько, что он был лишен способности искренне сопереживать?
Эстер негромко всхлипывала и беспомощно терла запястья. Кажется, она не совсем осознавала, что происходит в данный момент в кабинете. Почему Джек с такой ненавистью поглядывает на врача? Да и понимает ли сам Джек? Ему сказали, что его жена умрет, но этого не может случиться. Такое происходит только с незнакомыми людьми и еще, может быть, в фильмах. Но не с Эстер, не с его любимой.
Джек сел. Сейчас его раздражало буквально все: и растрепанные волосы на собственной голове, и скользкая плитка на полу кабинета, и странный диагноз. Но больше всего Джека раздражала собственная беспомощность.
Мать часто говорила Джеку, что жизнь – река. Против течения не выплыть. Нужно оставаться покорным и смиренным. Могло ли это успокоить его сейчас? Ничуть. Наоборот, от фразы веяло обреченностью, которая была недопустима.
– Что это за болезнь? Откуда вы так уверены, что она неизлечима? Двадцать первый век, в конце концов! Какая-то дурь! – выругался Джек.
Доктор Гледстоун ожидал разных вопросов, которые на него посыплются, и поэтому подготовился лучше, чем в тот раз, когда он сообщил первой пациентке о ее диагнозе, а она оказалась дочерью врача. Мать испытуемой решила проверить анализы и угрожала скандалом, если сотрудники клиники поставили ее дочери неверный диагноз. Гледстоун рисковал должностью и репутацией, когда согласился на участие в эксперименте, но надеялся, что это было оправданно, это во славу науке.
– Синдром Альфреда Уотсона[1], – отчетливо проговорил доктор, не отрывая взгляда от больничных листов.
– Какой синдром? – скептически уточнил Джек, продолжая зло смотреть на врача.
– Синдром Альфреда Уотсона, – повторил бесцветным голосом доктор.
Джек растерянно осмотрелся, уперся ладонями в бока, а затем звонко рассмеялся.
– Точно, шутка! Какой еще синдром? Ни разу о таком не слышал. Эстер, ты знала о подобном заболевании? Я – нет, – сказал Джек, продолжая смеяться.
– Это очень редкое заболевание. Оно врожденное, – тут же перебил Джека доктор, переходя на серьезный тон. – В теле перестает естественным образом вырабатываться ряд необходимых для жизнедеятельности веществ, это порождает сначала нужду в их восполнении, что невозможно по ряду причин, о которых я, естественно, расскажу позже. Потом, когда этих веществ становится недостаточно, появляется деменция, невероятная нагрузка на органы, а затем смерть.
Эстер слушала речь доктора Гледстоуна с открытым ртом. Слово «деменция» произвело на нее особенно сильный эффект. Заторможенность показалась Эстер более унизительным состоянием, чем физическая боль. Если в преодолении боли было что-то героическое и стоическое, то в слюнях, стекающих по подбородку, ей виделось одно оскорбление. Плевок в лицо от жизни напоследок. Вот, мол, близкие запомнят тебя такой.
Джек, не в силах больше сдерживать внутреннее напряжение, принялся нервно расхаживать по кабинету.
– Допустим. Допустим, так, – сказал Джек, не переставая двигаться. – Вы говорите про какие-то вещества. Их что, нельзя искусственным образом вводить в организм?
Доктор Гледстоун впервые за долгое время решился посмотреть Джеку в глаза.
– Понимаете, цельные вещества организм расщепляет на более мелкие ферменты. Это необходимо для их усвоения. Организм Эстер потерял способность превращать крупные вещества в пригодные для употребления. В этом заключается особенность этого заболевания. Я дам вам информацию для изучения. Понимаю, сейчас вы оба пребываете в шоке, но нужно продолжать жить, несмотря ни на что.
Джек остановился и стал громко кричать на врача:
– Ты понимаешь, что ты несешь? Надо продолжать жить?
– Успокойтесь, мистер Эванс. Я понимаю, что вы сейчас чувствуете, – спокойно ответил доктор Гледстоун.
Эстер, до этого момента не издавшая ни звука, собрала остатки сил и выдавила из себя вопрос. Вопрос страшный и нежеланный, но все же необходимый.
– Сколько мне осталось? – утирая слезы тыльной стороной ладони, робко спросила она.
Доктор удивленно посмотрел на Эстер, как будто и вовсе забыл о ее существовании. Опустив голову, он тихим голосом произнес:
– Год. Вам остался примерно год.
Эстер обмякла в кресле и расплакалась.
После непродолжительного тревожного молчания Джек стал подробно расспрашивать доктора о диагнозе, стал вместе с ним искать альтернативные пути решения проблемы, Джек делал все, что сделал бы любой другой человек, находящийся на его месте. Доктор Гледстоун постоянно твердил как заученную скороговорку, что все дорогостоящие процедуры, различные препараты не будут иметь никакого положительного воздействия на больной организм. «Все слишком далеко зашло. Вы можете потратить огромные суммы, пройти десятки обследований, но услышите то же самое», – разочарованно уверял доктор.
Джек, как оробевший ребенок, стоял посередине тесного кабинета и все пытался найти какой-нибудь путь, лазейку, сбой в традиционной системе лечения, чтобы выкроить для Эстер дополнительное время. Но Гледстоун был тверд как утес, с которого упала Эстер.
– И что? Совсем ничего нельзя сделать? – в последний раз отчаянно спросил Джек.
– Увы… – отозвался доктор и виновато отвел взгляд.