Это все осталось в детстве. Эстер подросла и теперь снова обречена бежать от чего-то ужасного, но уже реального – от болезни, внезапно настигшей ее.
Эстер подумалось, что в болезни есть несомненные плюсы – ей не придется увидеть своими глазами старение близких и родных. Значит, не придется переживать и мучительную боль, когда они покинут ее. Жизнь придумала за нее оправдание и продала Эстер билет в первый ряд зрителей, наблюдающих за всеми издалека. Именно в этой идее Эстер нашла для себя отдушину.
Прилетели домой уже под утро. После аэропорта пара перенесла еще несколько изматывающих часов пути на машине, и вот долгожданная встреча с домом.
Эстер, стоило ей распахнуть дверь квартиры, сразу же почувствовала знакомый запах старого отсыревшего дерева и ванильных ароматических палочек.
Запыхавшийся Джек затолкал чемоданы в дом и присел на кресло, чтобы отдышаться.
– Возраст дает о себе знать, – насмешливо сказал он и принялся развязывать шнурки кроссовок.
Эстер обошла всю площадь их небольшой квартиры и осмотрела обстановку. Все осталось стоять на своих местах, как перед поездкой, но появилось и что-то новое, тревожное, волнующее, ускользающее. Эстер старалась уловить это взглядом, но ничего значительного так и не обнаружила.
Она вылила старую воду из чайника и набрала новую, чтобы заварить чай.
Эстер, желая этого или нет, вынужденно стояла на пути перемен и переосмысления и, сама того не подозревая, в кратчайшие сроки должна была решить свою судьбу.
Шло время. День медленно сменялся другим днем, похожим на каждый предыдущий.
Эстер продолжала выполнять обязанности по дому, периодически впадая в депрессивные состояния, а Джек – долго и тяжело работать.
Повторные походы к врачам, на которых настоял Джек, не увенчались успехом, но лишь накалили обстановку. Все доктора в один голос продолжали твердить, что надежды нет. Никакой. Совершенно очевидно, что Эстер остался год и стоит подумать, как распорядиться отпущенным ей временем. После третьего посещения врачебного кабинета Эстер решила, что им стоит прекратить пустые хождения, а Джек окончательно отчаялся.
Эстер слабо надеялась увидеть в муже изменения. Может быть, он станет более чутким. Может быть, увидит, как ей хочется тепла. Но Джек остался верен себе. Он эмоционально закрылся от Эстер, упорно игнорировал разговоры о болезни и загрузил себя рабочими делами настолько, что приходил домой лишь для того, чтобы поспать.
Джек попросту не знал, как продолжить тащить непосильную для него ношу, и тем труднее переносил боль от нахождения с любимой женщиной, которая каждый день кротко ждала от него помощи и поддержки.
Часто, обычно это происходило во время ужина, Эстер заглядывала Джеку в глаза, словно пыталась найти ответ. Она подолгу молчаливо и сосредоточенно рассматривала лицо мужа: скользила взглядом по его новым морщинам, по залегшим под глазами теням, по опущенным уголкам губ. Джек в это время напряженно продолжал пережевывать пищу, а потом и вовсе резко вскакивал из-за стола, благодарил Эстер за ужин и скрывался в спальне. На Джека находили злоба и раздражение. Ему хотелось крикнуть жене: «Чего ты хочешь от меня? Я не могу ничем помочь! Я бессилен! Я не знаю, что мне делать, и поэтому не могу дать ответ тебе», – но вместо этого Джек садился за компьютер и считал налоги. Считал, читал, думал – делал все что угодно, лишь бы сбежать от требовательного взгляда. Джек бежал от себя с таким усердием, что не успевал на бегу замечать, как тихо и бессловесно угасала его жена.
Эстер не находила объяснения, почему муж ведет себя подобным образом, но переживала одиночество стойко – без упреков и обвинений. То, что раньше позволяло ей быть буйной и темпераментной, перегорело, как перегорает свет на тонущем корабле.
Детство, а затем юность Эстер представляли из себя четко организованный план, разработанный ее родителями. Они, ее доблестные наставники, позволили себе сделать выбор за дочь – чем ей лучше заниматься, в какие кружки ходить, с кем общаться и какую карьеру для себя выбрать. Таким образом, в детстве Эстер занималась гимнастикой для формирования твердого характера, журналистикой, чтобы развить красивую лаконичную речь, а в старших классах обучалась изготавливать ювелирные изделия для воспитания в себе усидчивости.
После школы Эстер, объект гордости своих родителей, поступила в университет, чтобы затем связать свою жизнь с юриспруденцией, но через несколько лет наотрез отказалась продолжать учебу. Тогда в их доме в первый раз прогремел грандиозный скандал. Кэтрин – мама Эстер – припомнила дочери все ее ошибки, в том числе и те, которых Эстер не совершала. Кэтрин твердила, что если бы не их усилия с отцом, то из нее не вышло бы ничего дельного, а отец семейства – Мэтт – старался не вмешиваться в воспитательный процесс, предоставив жене полную свободу действий.
Тогда лишенная права выбора Эстер и повстречала Джека – как символ протеста перед властными родителями. Он был покладист и спокоен, никогда не диктовал правил, не старался подавить ее волю. Джек упрямо выполнял требующиеся от него обязательства и был готов выступить вторым отцом для не привыкшей к суровым условиям жизни Эстер.
На тот момент это был необходимый союз для них обоих. Джек влюбился в Эстер с первого взгляда и буквально потерял голову, а Эстер с удовольствием оставила родительский дом в надежде на крепкий стабильный брак.
Так и завершилось ее небольшое путешествие по жизни, в котором недоставало многих частей, влекущих Эстер в многозначительно молчаливые дали.
После возвращения из Лос-Анджелеса Эстер часто стала прогуливаться в компании своего одиночества, подобно страннику. Она выбирала безлюдные пляжи и долго бродила по побережью, вглядываясь в линию горизонта. Эстер пыталась дать объяснение всему, что с ней происходило. Найти оправдание для отрешенного Джека, определить смысл своего короткого пребывания в мире, старалась прислушаться к внутреннему голосу, не умолкающему ни на секунду. Эстер терзали сомнения, верные друзья думающих людей. Девушке казалось, что у нее нет морального права оставить Джека и сорваться в неизвестность, но само зародившееся желание не оставляло ее в покое. Мысль, озвученная Джонни в отеле, дала всходы и грозила со временем перерасти в нечто большее.
Эстер плакала. Ночами, когда Джек уже спал. Днями, когда Джека не было рядом. Вечерами, когда Джек сбегал в спальню и оставлял ее наедине со своими страхами. Она думала о предложении Джонни три мучительные недели. Навязчивая мысль крутилась у нее в голове, когда Джек не приходил вовремя на ужин, когда он не соглашался сходить с ней на прогулку, когда игнорировал ее слабые уговоры на поездку в город. Каждый раз, когда Джек проявлял холодность и невнимание, Эстер мысленно представляла адрес на мятом клочке бумаги, и дышать ей становилось легче. Она знала, что никогда не решится на подобное, но сама мысль о возможности изменений придавала ей сил.
Эстер помимо своей воли цеплялась подолом платья за бумажку, когда проходила мимо книжного шкафа, задевала ее мыслями, когда просыпалась, задерживала дыхание, возвращаясь из душа. Так или иначе, мистический адрес стал для Эстер идеей фикс, преследовавшей ее словно тень в ночи. К четвертой неделе мысль настолько укрепилась в ее сознании, что бороться с ней стало практически невозможно.
Сценарий другой жизни, безусловно лучшей, тревожащей, желанной, представлялся Эстер так явственно, что она потеряла всякий сон. И тем сильнее росло ее раздражение по отношению к Джеку.
Год жизни она потратила, чтобы стать той, кем не являлась. Год жизни отдала, чтобы осознать, что для нее важно. Целый год она пребывала в одиночестве, несмотря на то что у нее был муж.
Эстер поняла, что несчастье не всегда имеет яркий оттенок. Иногда несчастье может точить человека годами. Истончать его веру в будущее, рождать постоянные сомнения, выматывать душу и тело. Несчастье для Эстер превратилось в собирательный образ, не состоящий из конечных остановок. Теперь это было не только безусловное горе, болезнь близких или смерть, но нечто более тонкое. Нечто, к чему нужно внимательно прислушаться в тишине одинокой комнаты. Сесть, затаить дыхание, увидеть, как при свете солнечного дня летает пыль в воздухе, услышать, как последняя капля из крана падает в раковину, как за окном ветер колышет листву, и, может быть, тогда, в момент полной отрешенности от мира и от собственного голоса разума, где-то из глубины души пробьется еле слышное ощущение себя, робкое, боязливое, но настоящее. Тогда станет понятно, что мы чувствуем, чего хотим, чего по-настоящему боимся.
Прогуливаясь часами по берегу бескрайнего океана, Эстер думала, что несчастье – это не дурацкая история из детства о работе дворником. Несчастье – это говорить с человеком на одном языке, но не понимать его. Несчастье – это каждый день делать то, что не хочется. Несчастье – это иметь ребенка, но постоянно на него злиться. Несчастье – это заниматься сексом не из-за страсти, а из чувства долга. Несчастье – это каждый день мечтать, чтобы все поменялось, но не прилагать к этому никаких усилий. И, в конце концов, несчастье – это быть одинокой, когда рядом с тобой находится самый близкий из людей.
Да, долгое время перед тем, как сделать выбор, Эстер чувствовала себя обделенной, пустой и совершенно незначительной. Решение снизошло на нее во вторник. Обычный вторник, каких были тысячи. Но именно тогда Эстер поняла, что она полна горечи, неисполненных желаний и несбывшихся надежд.
Вечерело. Закатное багряное солнце уже почти скрылось за косым горизонтом, а бесконечное небо окрасилось десятками оттенков розового. Океан в такие моменты отражает небо и сливается с горизонтом в одно необъятное пространство. Не видно ни конца ни края этого мира, одна лишь лоснящаяся розовая гладь.
Сегодня Эстер была вынуждена остаться дома. Она сидела на террасе и пила вино из изящного бокала на тонкой ножке. Эстер пыталась читать, но никак не могла вникнуть в содержание книги – собственные мысли ее отвлекали. Она волновалась. Тревога отзывалась