В полицейском участке с каждого «подозреваемого» сняли отпечатки пальцев и заполнили на него полицейское досье. Затем его поместили в камеру временного содержания. Спустя некоторое время в тот же день всех «подозреваемых» с завязанными глазами доставили в Стэнфордскую окружную тюрьму, где их раздели догола, обыскали, подвергли дезинсекции и выдали им тюремную одежду, постельное белье и необходимые принадлежности. Одежда состояла из длинной холщовой рубашки свободного покроя с идентификационным номером на груди и на спине, никакого нижнего белья, легкая цепь с замком на щиколотке, резиновые сандалии и шапочка, сделанная из нейлонового чулка.
Главный тюремный надзиратель собрал всех заключенных вместе и сообщил им о 16-ти основных правилах поведения «заключенного», начав с того, что «заключенные должны обращаться к надзирателям «господин начальник», а закончил тем, что «несоблюдение какого-либо из указанных правил наказуемо».
«Надзирателям» было еще раньше сказано, что их задача состоит в том, чтобы «поддерживать в разумных пределах порядок внутри тюрьмы, необходимый для ее нормального функционирования». Им дали минимальные инструкции относительно того, как они должны вести себя, за исключением запрета на применение физического насилия. От «заключенных» их легко было отличить по их униформе, состоявшей из рубашки и брюк цвета хаки, свистка, полицейской дубинки и зеркальных солнцезащитных очков.
«Надзиратели» и «заключенные» были отобраны из числа 75 человек, откликнувшихся на объявление в газете, которое предлагало добровольцам мужского пола принять участие в психологическом исследовании «тюремной жизни» за 15 долларов в день в течение двухнедельного периода. 10 «заключенных» и 11 «надзирателей», принявших участие в эксперименте, были в числе тех откликнувшихся на объявление людей, которых оценили как наиболее уравновешенных (физически и психически), как наиболее зрелых и наименее склонных к антисоциальному поведению. Большинство из них были студентами из небогатых семей.
«Надзиратели» и «заключенные» должны были жить в стенах Стэнфордской окружной тюрьмы, которая находилась в подвальном помещении здания психологического факультета Стэнфордского университета. Условия в экспериментальной тюрьме были сознательно сделаны как можно более суровыми. В ней было три небольшие камеры (9 на 6 футов), по три заключенных в каждой. Как и в настоящей тюрьме, окна были забраны решетками, а помимо «надзирателей» там были еще «главный надзиратель, директор тюрьмы (Зимбардо), комиссия по досрочному освобождению и комитет по наказаниям». Все участники согласились участвовать в эксперименте, несмотря на то что им было сказано, что те, кто будет играть «заключенных», могут испытать большие неудобства и столкнуться с ущемлением некоторых своих основных прав во время заключения.
События, происходившие в экспериментальной тюрьме, оказались столь неприятными и потенциально столь опасными, что эксперимент пришлось прекратить уже через шесть дней после его начала. Уже через два дня в тюрьме вспыхнуло насилие и разгорелся бунт. «Заключенные» срывали с себя одежду и идентификационные номера, выкрикивали ругательства в адрес «надзирателей» и баррикадировались в своих камерах. «Надзиратели» жестоко подавили бунт с использованием огнетушителей, превратили права «заключенных» в «привилегии», настраивали «заключенных» друг против друга и систематически устраивали демонстрацию своей власти. У одного из «заключенных» уже через день после начала эксперимента проявились столь очевидные симптомы нервного расстройства (бессвязная речь, непроизвольные вскрики и плач), что его пришлось выпустить.
На третий день по тюрьме распространился слух о готовящемся массовом побеге. Это побудило «директора» и «надзирателей» принять разнообразные репрессивные и предупредительные меры. На четвертый день еще два «заключенных» были выпущены на свободу ввиду появления симптомов сильного эмоционального расстройства; третий «заключенный» был освобожден после того, как все его тело покрылось сыпью психосоматического характера. Со временем некоторые из «надзирателей», похоже, стали получать большое удовольствие от демонстрации власти и садистского поведения. Интересно, что применение силы, демонстрация власти и проявление насилия со стороны «надзирателей» с каждым днем постепенно усиливались, несмотря на то что сопротивление «заключенных» ослабевало, а потом почти и вовсе прекратилось. По ходу эксперимента «надзиратели» также стали все больше прибегать к косвенным проявлениям своей власти, например, постукивать дубинкой по руке или по предметам, ходить враскачку или с вызывающим видом. Наоборот, «заключенные» начали сутулиться и прятать глаза.
К прекращению эксперимента, судя по всему, привело замечание, сделанное Кристиной Маслаш, невестой Зимбардо. Она пришла в тюрьму, чтобы помочь в проведении собеседования с «заключенными». Находясь в стенах тюрьмы, она стала свидетелем того, как «заключенных» с завязанными глазами строем вели в туалет. Мисс Маслаш расплакалась и воскликнула: «Это ужасно, как вы поступаете с этими мальчиками!» Естественно, что сердце Зимбардо смягчилось при этих словах, и на следующее утро эксперимент был официально остановлен.
Возможно, самыми яркими отчетами о том, каково было принимать участие в таком эксперименте, были дневниковые записи непосредственных его участников. Перед началом эксперимента один из «надзирателей» написал в своем дневнике, что он пацифист и настолько не склонен к проявлению насилия, что не может представить себя в роли человека, который жестоко обращается с другим живым существом. На третий день он, судя по всему, уже испытывал огромное удовольствие от возможности манипулировать другими людьми. Перед тем как допустить к «заключенным» посетителей, он предупреждал «заключенных», чтобы те не жаловались, если не хотят, чтобы посещение закончилось раньше срока. По его собственным словам, ему чрезвычайно понравилось чувствовать почти полный контроль надо всем, что говорилось и делалось.
На пятый день возникли проблемы, так как новый «заключенный» отказывался есть свою сосиску. Об этом моменте в дневнике «надзирателя» сказано: «Мы бросаем его в карцер и заставляем держать в каждой руке по сосиске… Мы решаем сыграть на солидарности заключенных и сказать новенькому, что все остальные будут лишены посетителей, если он не съест свой обед… Я прохожу мимо двери карцера и ударяю в нее своей дубинкой… Я очень зол на этого заключенного за то беспокойство и те проблемы, которые он причиняет остальным. Я решил силой заставить его есть, но он отказывается есть. Я вылил ему суп на лицо… Я ненавидел себя за то, что я заставляю его есть, но еще больше я ненавидел его за то, что он отказывается есть».
Как мы уже отмечали, в ходе эксперимента «надзиратели» становились все более грубыми и агрессивными и игнорировали запрет на использование физического воздействия. Однако Зимбардо и его коллеги сообщали, что в поведении «надзирателей» были различия и, по их мнению, только около одной трети «надзирателей» столь последовательно демонстрировали враждебность и агрессивность, что их поведение можно описать как садистическое.
С другой стороны, «заключенные» становились со временем все более пассивными и впадали в состояние депрессии и апатии. Возможно, причина этого заключалась в том, что они начинали понимать, что они мало могут повлиять на положение дел. Как гласит старая пословица: «Какая польза от того, что ты будешь биться головой об стену?»
Несмотря на свое преждевременное завершение, эксперимент Зимбардо показал, что ситуации насилия и нетерпимости, характерные для атмосферы тюрьмы, могут возникать даже тогда, когда в качестве тюремных надзирателей и заключенных выступают нормальные законопослушные граждане. Наблюдавшаяся в Стэнфордском эксперименте дегуманизация едва ли может быть приписана «преступным склонностям» тех, кто принимал в нем участие. Наиболее естественным объяснением в данном случае является то, что главным образом в поведении участников эксперимента повинна сама обстановка тюрьмы. По собственным словам Зимбардо, его исследование вскрыло «способность социальных институтов заставлять добропорядочных людей совершать дурные поступки».
Но насколько экспериментальная тюрьма похожа на настоящую тюрьму? Свидетельства тех, кто не понаслышке знает о том, что такое настоящая тюрьма, не дают ясной картины. Заключенные, содержащиеся в наиболее строго охраняемом крыле исправительной тюрьмы Род-Айленда, заявили, что реакция заключенных экспериментальной тюрьмы напомнила им крайне эмоциональную и нервозную реакцию многих заключенных, впервые попавших в тюрьму. Замечание одного бывшего заключенного проливает некоторый свет на пассивность и апатичность заключенных: «Единственный способ поладить с начальниками — это уйти в себя, и физически тоже — в буквальном смысле сделаться как можно меньше. Это еще один способ, каким они отнимают у тебя человеческие права. Они хотят, чтобы ты и дышал незаметно».
Что сказали критики
Помощник начальника тюрьмы в Сан-Квентине в своем интервью по телевидению отнесся, как и можно было ожидать, скептически к эксперименту Зимбардо. Когда его спросили, имеет ли эксперимент значимость для тюремной системы, он ответил, что эксперимент несостоятелен, пристрастен и методологически порочен, однако свое суждение он основывал на краткой статье, прочитанной им в газете. Как следствие, Зимбардо было отказано в праве посетить одну из калифорнийских тюрем начальником управления исправительных учреждений. Это решение дает основания предполагать, по крайней мере людям, не склонным к прекраснодушию, что власти испугались, потому что Зимбардо оказался прав.
Наиболее мощной атаке Зимбардо подвергся со стороны бостонских психологов Али Бануазизи и Саймака Мохаведи, которые настаивали, что участники Стэнфордского эксперимента не находились в социальной ситуации, которая по своему значению была бы тождественна пребыванию в настоящей тюрьме; все, что их просили делать, — это играть роль надзирателей и заключенных, а поскольку у них были стереотипные представления о том, как ведут себя надзиратели и заключенные в условиях реальной тюрьмы, они просто-напросто стали копировать эти стереотипы в своем собственном поведении. Интересно отметить в этой связи, что большинство надзирателей, когда их спрашивали об их агрессивном поведении, заявляли, что они «просто играли роль» сурового надзирателя.