Наконец-то Мефодий узрел лик обещанной ему смерти! Безусловно, хотелось бы видеть ее несколько более привлекательной, однако выбора подопытному не оставили.
Хотя нет, выбирать, как ни крути, придется: либо окончательно пасть духом и дать Сатиру удавить себя, словно слепого котенка, либо, подобно юпитерианцу, впасть в боевое безумие и биться до последнего вздоха, который, очевидно, уже не так далек.
Первый вариант был проще и быстрее; второй даровал шанс уйти из жизни красиво. Мефодий, как бывший служитель искусства, а следовательно, человек, не чуждый прекрасному, выбрал последнее. Старый лозунг «Красота требует жертв» обрел для проверенного буквальный смысл.
На адреналиновую дозу Мефодий не поскупился и впрыснул себе зараз столько, сколько вообще было допустимо. Тело тряхнуло так, что, сам того не желая, исполнитель подпрыгнул едва ли не под потолок Колизея. Сатир, видимо, посчитал, что землянин ударился в бегство, и сиганул следом за ним, стараясь в прыжке дотянуться до его шеи своей длиннопалой клешней.
Мефодий инстинктивно вжал голову в плечи, ловко перехватил Сатира за запястье и, крутанув ему руку, что было сил саданул каблуком по ребрам юпитерианца. Раздался глухой хруст, будто кто-то разгрыз кусок рафинада.
Так и грохнулись они из-под потолка на камни: вцепившийся в Сатира Мефодий на спину, визжащий юпитерианец на живот…
Сатир, для которого удар исполнителя оказался малочувствительным, очнулся от жесткого падения первым и, вырвав руку из захвата, вскочил с пола. Мефодий последовал за ним. Адреналиновая сверхдоза не позволила ему ощутить ни боли, ни сотрясения, однако прыткий Сатир умудрился-таки отыграть у него полсекунды. Поэтому не успел еще проверенный принять вертикальное положение, а юпитерианец уже бил его головой в живот словно бодающийся баран.
Однажды, во время учебы в университете, Мефодия сбил на перекрестке грузовик, но и тот не таранил его с такой беспощадностью. Согнувшись пополам и ощущая, как его кишки спутываются в огромный узел, исполнитель совершил в воздухе переворот, после чего, задрав ноги, шлепнулся спиной в глубокую лужу. Брызги фонтаном ударили вверх и долетели даже до смотровой площадки.
Несмотря на неимоверную силу и верткость Сатира, тактика его в целом была предсказуема: прежде всего он стремился дотянуться до головы противника и свернуть ему шею, а если повезет, то и оторвать саму голову. Мефодию довелось насмотреться на безжалостную манеру боя Сатиров при штурме Генеральной Ассамблеи, и он имел представление, чего следует ожидать от этого врага прежде всего. Сатир, однако, тоже сумел оценить доставшегося ему стремительного противника и понял, что обезглавить его можно, только лишив подвижности.
Сбитый с ног и схваченный Сатиром посреди лужи, Мефодий захлебывался водой и едва успевал отбиваться от насевшего сверху врага. Длинные руки юпитерианца лупили исполнителя по голове, но техникой нокаутирующего удара небожитель не владел и потому, как ни старался, оглушить своими пощечинами противника не мог. Впрочем, к нокауту Сатир не стремился – сейчас для него куда важнее было смять оборону подопытного и провести свой коронный обезглавливающий прием.
Сатир храпел и повизгивал, брызжа розовой слюной. Скинуть с себя врага Мефодию было трудно не потому, что юпитерианец много весил, а потому, что стоило лишь на миг отвлечься, как пальцы небожителя тут же сомкнутся на шее землянина. Но остановить эту бесконечную и безрезультатную возню все-таки требовалось…
Кое-как зацепившись каблуками за камни, Мефодий резко оттолкнулся и с полметра проехал по скользкому дну лужи на спине. Этого отчаянного рывка хватило на то, чтобы упершийся ему коленом в грудь Сатир потерял равновесие и пошатнулся. Юпитерианец выпустил шею исполнителя и замахал руками, стараясь удержать равновесие.
Мефодий вложил в удар все свое стремление к жизни, которая уже готова была ускользнуть от него. Целил он Сатиру точно в солнечное сплетение, поскольку помнил, что каких-либо существенных различий земное обличье небожителей и человеческий организм не имеют.
Снова внутри Сатира что-то хрустнуло, на этот раз гораздо отчетливее и громче. Юпитерианец пошатнулся, но устоял и хотел было опять придавить Мефодия к полу, однако следующий, еще более мощный удар исполнителя в то же самое место уложил врага на лопатки.
Звенящий гул заполнил голову Мефодия, а перед глазами стояло только свирепое лицо распластавшегося перед ним Сатира. И еще мелькали собственные кулаки, бьющие в это мерзкое лицо и будто не чувствующие, что скулы и лоб юпитерианца имеют чудовищную крепость. Крепость камня, о который периодически со стуком бился вражеский затылок…
Кровь с разбитой при падении головы Мефодия струями стекала Сатиру на лицо и сразу размазывалась по нему исполнительскими кулаками. Казалось, что кровь эта искрится электричеством от переполняющего ее адреналина. А может, и не казалось – по крайней мере, проверенный чувствовал, что по венам его сейчас течет не кровь, а натуральная гремучая смесь, что-то наподобие нитроглицерина. Смесь эта превращала кулаки в кузнечные молоты, рвала на части мозг, сотрясала тело и напрочь лишала Мефодия ощущения реальности и времени.
Ослепленный жаждой убийства – ранее абсолютно незнакомой, но тем не менее оказавшейся вполне понятной и естественной, – Мефодий не заметил, что хищные глаза юпитерианца потухли, а на разбитом лице застыл мертвый оскал. Исцарапанные скалолазанием, а теперь покрывшиеся полосками изорванной кожи, кулаки исполнителя тем не менее продолжали без остановки бить в эти глаза и оскал, словно подопытный на полном серьезе вознамерился размазать голову врага по граниту.
Мефодий не сразу сообразил, что его оторвали от мертвого Сатира и теперь волокут к шлюзовому отсеку. Подопытный стал вырываться, брызгать слюной и хрипеть, силясь освободиться и довершить уничтожение заклятого врага, который, по его мнению, не мог просто взять и умереть от обыкновенных исполнительских тумаков. Сатиру еще необходимо было растоптать грудную клетку, перебить хребет, размозжить суставы рук и ног, а в довершение проделать то, что сам Сатир любил проделывать со своими жертвами, – свернуть шею и оторвать голову… Мефодию не дали довершить расправу, и это казалось ему откровенным саботажем, в чем он попытался обвинить волочивших его в шлюз смотрителей и Мигеля. Однако те ко всем обвинениям подопытного были глухи…
Ворота шлюза почти закрылись, когда сквозь щель в глаза Мефодию сверкнула ослепительная вспышка. Тело Сатира только что самокремировалось, испарившись в голубом пламени и оставив после себя облачко пепла.
– Вот вам и салют в честь завершения Проекта! – долетел до ушей Мефодия возбужденный голос Мигеля. Слово «завершение» застыло в голове подопытного, а сам он – бывший проверенный, а ныне вообще неизвестно какого роду-племени – провалился в небытие, оказавшееся обыкновенным сном, что наступил вследствие глубокой физической и моральной усталости.
– Садись, не маячь, – приказал Глава Совета Мигелю. – А то стоишь, будто за дисциплинарным взысканием пожаловал… Сколько там, говоришь, их у тебя уже накопилось?
– Двенадцать, – сказал Мигель, усаживаясь на стул. – Из них половина заработана под вашим непосредственным командованием.
– Мастер Мигель у меня ярый защитник прав жестоко дискриминируемых нами просвещенных исполнителей, – пояснил Гавриил находившимся в зале участникам Проекта: смотрителям Иошиде, Бегущему Бизону и Сатане. – При случае любит попрекать меня этой дискриминацией, но все время попадает под горячую руку, за что сам потом и страдает.
– Ишь ты какой! – недовольно пробурчал Сатана, однако без злости, скорее просто по привычке. – Дискриминация просвещенных!.. А как с ними изволите обращаться без дискриминации? Дай волю мерзавцам – на шею сядут.
За круглым столом зала Совета собрались те, кто присутствовал здесь при воскрешении Проекта «Самсон». Не было среди них только главного действующего лица нового Проекта – исполнителя Мефодия. Он не явился на собрание по уважительной причине: смотритель Сатана поместил его в восстановительную камеру, посадив присматривать за ним верную подругу Кимберли. Находясь в режиме глубокого сна, организм бывшего подопытного проходил тщательную проверку, и все травмированные ударами Сатира органы постепенно восстанавливались.
Смотрители и Мигель тоже чувствовали усталость, но не физическую, а ту, что обычно приходит, когда длительное и сомнительное мероприятие наконец-то подходит к концу.
– Что ж, побить Сатира – это, согласитесь, не порвать пасть льву, которого натравливали на Самсона, – сказал Бегущий Бизон. – Со львом ныне любой мастер голыми руками справится, а вот с Сатиром!..
– И это после победы в схватке с пятью мастерами! – добавил Гавриил.
– А я ведь нарочно выставил на эту схватку лучших мастеров, – пробурчал Сатана. – Приходится признать, что подопытный и впрямь оказался на редкость удачным продуктом экспериментов!
– Жаль, смотритель Джейкоб не дожил, – вздохнул Гавриил. – Он бы тоже порадовался нашим результатам…
Почтив память смотрителя Джейкоба, погибшего в прошлом году в Нью-Йорке предыдущего Главы Совета, все немного помолчали.
– Как будет называться категория нового исполнителя? – нарушил молчание Бегущий Бизон.
– Что? – встрепенулся притихший Гавриил. – Категория?
– Думаю, отныне нет смысла скрывать, что нами произведена на свет совершенно отличная от остальных разновидность исполнителя, – пояснил свой вопрос шайен. – Проверенным его больше не назовешь – по показателям он намного перерос мастера…
Из угла раздался тяжелый вздох Мигеля, не отмеченного никакими высшими знаками, а потому обреченного тащить мастерскую лямку пожизненно, уже без каких-либо надежд на повышение. Тот предел исполнительской карьеры, почетную категорию мастер, к которому Мигель карабкался в течение пяти веков, его молодой приятель Мефодий достиг и перешагнул за год.
– Это верно, – согласился Гавриил. – Если в дальнейшем ставить Проект на постоянную основу, нужна специальная классификация для нового человеческого варианта три. Есть предложения?