На сбор разбросанных по городу оперативников ушел практически весь день, в ходе которого Мотыльков снова чуть было не встретился нос к носу с бешеным Сатиром, разбил себе лоб, столкнувшись на своей «Волге» с очумелым лихачом, и едва не лишился самого автомобиля, когда его вознамерилась отобрать банда каких-то пьяных отморозков. И только демонстрация табельного оружия не позволила полковнику уронить достоинство и переквалифицироваться в пешехода.
Староболотинск медленно сходил с ума, а Мотыльков, словно выпущенный из клетки зверь, начинал утрачивать все нажитые за год сидячего образа жизни кабинетные привычки. Полковник опять превращался в пропахшего порохом вояку, чья голова оценивалась когда-то ваххабитами в двадцать тысяч американских долларов.
Собранные с миру по нитке содировцы в количестве двадцати человек прибыли в областное ОВД последними. Цивильный костюм полковник оставил в офисе, там же переоделся в свой успевший изрядно пропахнуть нафталином камуфляж. На каждом плече полковника висело по автомату, карманы разгрузочного жилета, напяленного поверх тяжелого армейского броника, оттягивали ручные гранаты и запасные магазины, а на поясе была пристегнута кобура с верным «стечкиным». Все его подчиненные были экипированы соответствующим образом и, подобно полноценному боевому подразделению, имели в своих рядах радиста, снайпера, пулеметчика и гранатометчика. Иначе в зоне военных действий было нельзя.
В здании ОВД оказалось на удивление тихо и пустынно. Свет во всем городе погас два часа назад, и кто являлся тому виной, люди или юпитерианцы, Мотыльков не знал. Как и все стратегические объекты, здание ОВД было оборудовано системой резервного электропитания, но сейчас по неизвестной причине она не функционировала. Приказав бойцам следовать за ним, полковник вошел в здание с очень дурными предчувствиями.
Увиденное внутри едва не вывернуло Мотылькова наизнанку, но, к чести командира, он сдержал рвотные позывы, хотя многих из его группы, среди которых также имелись опытные вояки, прополоскало прямо на месте.
Видимо, совместное совещание было в самом разгаре, когда силовиков атаковали. Не имея правдивой картины творящегося в городе и вследствие этого надежного охранения, вся командная верхушка – как местные шишки, так и прибывшие из Москвы – была застигнута врасплох прямо в зале заседаний. Определить, кто есть кто среди погибших, можно было только по одежде: облаченные в лохмотья гражданских костюмов части тел являлись при жизни фээсбэшниками, обрывки серых мундиров на четвертованных телах выдавали порубленных на куски милицейских чинов, а защитная униформа указывала на павший здесь же армейский генералитет. Расчлененные словно на скотобойне тела были изуродованы и разбросаны так, как не сумел бы этого сделать даже угодивший в комнату осколочный фугас. Полузапекшаяся кровь липла к ботинкам Мотылькова и покрывала паркет из мореного дуба огромными красно-бурыми лужами.
По всей видимости, юпитерианцев в здании не было уже давно. Бойцы Мотылькова – те, что после увиденного чувствовали себя более или менее нормально, – обежали кабинеты, но ни единой живой души не обнаружили.
Полковник собрался было отдать приказ к отходу – кто знает, вдруг миротворцы еще вернутся, – но его заместитель подполковник Ерыгин, что обследовал верхние этажи, срочно позвал его на крышу.
Увиденное Мотыльковым зрелище завораживало. Завораживало жутко, как кошмарный сон, от которого невозможно ни убежать, ни проснуться.
Небо на северо-западе горело желтым огнем и двигалось, словно мерно текущие воды огромной реки. Настроив бинокль, Мотыльков разглядел, что таинственная светящаяся туча состоит из сотен, если даже не тысяч, дискообразных объектов. Они кружили над строго определенным участком тайги. Еще год назад от такого зрелища полковник лишился бы дара речи, но сегодня небесная орда НЛО повергла Сергея Васильевича в лютую молчаливую ярость. Маневры врага напоминали перегруппировку сил перед атакой, только сопоставлять мощь атакуемых землян и атакующих юпитерианцев было равносильно сравнению легкого пограничного катера с эскадренным авианосцем.
– Пригрели на груди гадюку! – прорычал Мотыльков, опуская бинокль. – Ну что ж, парни: нас призвали в СОДИР бороться с инопланетной угрозой – значит, будем бороться. Короче, а ля гер ком а ля гер, как говорят мои друзья-французы…
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯВ ГРАНИЦАХ ЧЕРНОЙ РАМЫ
Вы бесстрашны, как хищные звери,
Грозен лязг ваших битв и побед,
Но ведь все ж у вас нет артиллерии?
Но ведь все ж у вас пороху нет?
Мысли о времени, его природе, течении и прочих особенностях посещали Мефодия и раньше, но в основном это были ни к чему не ведущие досужие умозаключения. Просвещение, пройденное Мефодием почти полтора года назад, разгадок этой великой тайны тоже не дало: при создании Человечества Хозяин посчитал нецелесообразным рассекречивать сущность времени даже высшим человеческим вариантам. Хотя вполне вероятно, что он и сам этого не знал.
Сегодня у Мефодия времени на размышления о времени было более чем достаточно, и путем долгих раздумий он пришел к выводу, что времени в общепринятом понимании не существует вовсе. Нет ни прошлого, ни будущего. А есть лишь некое «вечное настоящее», в котором движется все материальное и нематериальное, живое и неживое; все, что заполняет собой Вселенную. Мало того, акселерат даже допускал, что Вселенная и «вечное настоящее» – это одно и то же.
Перемещения в пространстве, контакты с другими движущимися объектами, изменение траекторий движения после этих контактов – то есть так называемые «последствия событий», – новые контакты, новые последствия, новые траектории движений… Естественно, что для движущегося предмета будут двигаться все предметы и даже атмосфера, окружающая его. Двигаться, видоизменяться, рождаться и умирать… И кажется с позиций двигающегося, что «вечное настоящее» вокруг него тоже двигается, живет и постепенно развивается из прошлого в будущее, создавая иллюзию движения времени и превращая его, по сути, в физическую величину: двигается, значит, существует…
Человек судит о «вечном настоящем» – о Вселенной, – глядя лишь на «далеко не вечное» – то, что ее заполняет. Для того же, чтобы узнать, двигается ли это «вечное настоящее» на самом деле или нет, недостаточно находиться у него внутри, следует взглянуть на него со стороны. А чтобы взглянуть на Вселенную со стороны… Ну что ж, для этого требуется сущая малость: покинуть этот лишенный окон «транспорт» и понаблюдать за тем, как он едет, с «обочины».
В данный момент Мефодий пребывал на «обочине» – пусть не столь отдаленной, как граница Вселенной, но именно на «обочине». Так что воспоминания о прошлом и философские мысли о «вечном настоящем» – единственное, что мог себе позволить в своем нынешнем положении некогда грозный акселерат.
Полное обездвиживание… Паралич практически всех мускульных групп… Невозможно не то что моргать, но просто двигать глазными яблоками. Работают только легкие и сердце, и то лишь потому, что им милостиво позволили работать. До поры до времени.
Времени, которого не существует…
Времени действительно теперь как бы не существовало. Часов в поле зрения акселерата не наблюдалось, позывов ко сну он не ощущал, в пище, воде и прочих атрибутах нормальной жизнедеятельности не нуждался. Просто парил в невесомости, с головой погруженный в полупрозрачную желтую жидкость, точнее – питательный раствор.
То, чего Мефодию было суждено избежать в Ницце, настигло его здесь – в родном Староболотинске. Жуткий аквариум, подобный тому, какой он разбил в офисе «Сумрачной Тени», был уготован акселерату, словно плаха – провозгласившему себя царем Емельяну Пугачеву.
Воспоминания о моменте пленения были отрывочны. Последнее, что более или менее четко отложилось в голове исполнителя, – приказ Гавриила о проведении экстренной разведки и последовавшая гонка на стареньком мотоцикле по задворкам, проселкам, а то и вовсе полному бездорожью.
Дальше – только неясные фрагменты.
Коварный гравиудар в спину откуда-то сверху… Долгое, будто при замедленной съемке, падение… Еще гравиудар, еще и еще… Выпрыгивающие навстречу, кажется, прямо из воздуха Сатиры с обнаженными саблями… Целые орды Сатиров, заполонившие собой округу… Жалкая попытка акселерата оказать сопротивление… Занесенный над головой лес юпитерианских клинков… Ожидание дикой боли…
Ожидание боли такое продолжительное, что Мефодию уже начинает мерещиться, будто боль давно наступила, а он в возбуждении ее не почувствовал. Однако лес клинков расступается, образуя широкую просеку… Хочется броситься в эту просеку, но не получается, к тому же длинные, как ножки королевского краба, пальцы Сатира проникают в рот и накрепко фиксируют челюсти акселерата в раскрытом положении, наверняка из опасения, как бы пленник не откусил себе язык.
Эх, а ведь он действительно имел шанс покончить со всеми дальнейшими неприятностями и опоздал всего на несколько секунд!..
Затем все словно сквозь пелену…
Знакомое лицо, при виде которого испытываешь двойственное ощущение – хочется покорно склонить голову и в то же время выпустить слэйеры и обрушить их на юпитерианца безо всякой жалости… Сагадей – младший сын Хозяина, лишь отдаленно похожий на него, однако этой похожести вполне хватает, чтобы смутить даже акселерата.
– Просто не верится! – восклицает Сагадей, приподнимая голову пленника за волосы и буравя его пронзительным взглядом. – Первый пойманный за сегодня живой исполнитель, и такая удача!
Мефодий силится что-то сказать, но ручища Сатира обвилась вокруг его горла и не позволяет издать ни звука.
– Было бы опрометчиво уничтожать такой ценный материал, – говорит Сагадей, в то время как Сатиры стаскивают с акселерата его слэйероносную куртку-кольчугу. – А мама-то как обрадуется!
После все пропало, будто кто-то выключил свет, а когда он снова появился, перед неподвижными глазами исполнителя была вот эта стена, кажущаяся сквозь желтую муть питательного раствора светло-зеленой. Будучи художником, а следовательно, человеком, разбирающимся в смешивании красок, Мефодий отметил, что подлинный цвет стены – голубой, но никаких выводов из данного факта сделать было невозможно. Других имеющихся в поле зрения объектов попросту не было.