– Глупо ручаться за сохранность чего-либо во Вселенной, если рядом будет происходить битва Титанов, – глубокомысленно заметил по этому поводу Матуа. – Как можно пообещать уберечь цветок, когда возле него устраивают брачные игры слоны?
– И тем не менее Сагадей на это рассчитывает, иначе он не брался бы за реализацию своих планов, – возразил Гавриил. – Я в свою очередь заверил его от лица Совета, что мы готовы выступить в любую минуту и на любом направлении, которое он укажет. Разумеется, в пределах наших возможностей.
Смотрители, которые позавчера проголосовали против спорного альянса с «вражеским перебежчиком», переглянулись; кое-кто из них недовольно поморщился. Слишком непривычно звучали из уст Главы Совета подобные речи: «Мы готовы, уважаемый небожитель, по вашему приказу…» Однако, повинуясь мнению большинства, пришлось смириться.
Президент стоял рядом с полковником Мотыльковым, глядел на тела очередных самоубийц и молчал. Сергей Васильевич тоже помалкивал, поскольку говорить тут было не о чем…
Отчаявшиеся люди, что отвыкли от солнца и привычного мира, кончали жизнь самоубийством или пытались проделать это практически ежедневно. Самоубийства в общине чем-то напоминали эпидемию, причем подвержены им были не только слабые и психически неуравновешенные, но и вполне здоровые люди. Даже среди крепких бойцов полковника случились две увенчавшиеся успехом попытки самострела.
Поначалу Мотыльков винил во всем радиопередачи, в которых не было оптимизма. Находившийся где-то далеко-далеко, а на самом деле всего в полусотне километров от Первой общины, большой мир не знал, что делать с анклавом миротворцев, вздувшимся как гнойный нарыв на теле планеты и вот-вот готовым прорваться и утопить в скопившейся внутри его заразе все Человечество. Перспектива превентивного ядерного удара с каждым днем вырисовывалась все отчетливей; дальновидные политики постоянно убеждали мир в необходимости трезво сопоставить судьбы заштатного городишки, где уже наверняка не осталось ни единой живой души, и всего остального Человечества. Наслушавшись подобных речей, и нормальный человек надолго утратит покой. Что же говорить о тех, кого ожидала страшная участь второй Хиросимы?
Сергей Васильевич принял необходимые меры. Он стал прослушивать радиопередачи в полном уединении, после чего устраивал политинформации, куда более оптимистичные, чем новости, которые он пересказывал.
Но строгая цензура последних известий не помогла уменьшить численность обрушившихся на общину самоубийств. Теперь все, кто совал голову в петлю, резал себе вены и стрелял в висок, думали, что им, будто смертельно больным, преднамеренно лгут, отвлекая от давно известного не только врачам, но и родственникам страшного факта. Призрак смерти, и раньше витавший над Первой общиной, теперь вышел из тени и размахивал косой направо и налево.
– Знаете, Сергей Васильевич, когда позавчера вы попросили меня выступить с речью перед общиной, я даже не подозревал, что это будет так трудно, – охрипшим голосом произнес Президент, наблюдая, как мотыльковцы уносят тела в самую дальнюю камеру бомбоубежища, переоборудованную в склеп. – Люди глядели на меня и, кажется совсем, не понимали, о чем я говорю… Это самая настоящая смертельная усталость, больше ничего. Многие не верят, что все это когда-нибудь закончится. Они не желают ждать прихода смерти, а сами идут ей навстречу.
– Глупо как-то все получается, – угрюмо пробормотал Мотыльков, разговаривая не то с Президентом, не то сам с собой. – Чтобы доставить ее в общину, – он указал на тело пожилой женщины, что проглотила множество всевозможных таблеток, – погиб один из лучших моих бойцов. За что, теперь выходит, он погиб?..
– Слышно по радио что-нибудь новое? – спросил Президент скорее просто для того, чтобы сменить тему, поскольку ответ на свой вопрос он знал заранее. Разговоры оставались, пожалуй, единственным лекарством от сумасшествия, которое могло поразить любого при одном только взгляде на окружающую действительность.
– Все решают, бомбить или нет, – сказал Мотыльков. – Скорее бы определились, что ли… – И вполголоса добавил: – Неважно, как именно.
– Разрешите задать вам еще несколько вопросов? – снова спросил Президент, хотя мог бы и не спрашивать разрешения.
– Да, конечно, почему же нет, – ответил полковник, который ничего, кроме неловкости, от президентской учтивости не испытывал.
– Вы ведь служили руководителем местной СОДИР, не так ли?
– Я и сейчас служу – меня никто от должности не освобождал.
– Ну хорошо, пусть будет так… И вам наверняка довелось повидать живых рефлезианцев?
– Довелось, причем не раз, – подтвердил Мотыльков, настораживаясь, поскольку не понимал, к чему клонит Президент.
– Тогда скажите мне честно, не как руководитель СОДИР Президенту, а как простой человек простому человеку, как хороший знакомый хорошему знакомому: кто такие, по вашему мнению, рефлезианцы? Похожи они в действительности на тех, кого нам рисовали миротворцы, или нет? И каковы цели их пребывания на Земле, если, конечно, вы это выяснили?
– Рефлезианцы вовсе не те, кем их считают, – немного подумав, ответил Мотыльков. – Вообще, никакие они не рефлезианцы и пришли к нам на Землю они вовсе не оттуда… – Полковник указал пальцем на потолок. – Они такие же люди, как вы и я. Ну, или почти такие же. Они ходят по земле, едят обычную пищу, дышат с нами одним воздухом, разговаривают на одном языке. Вот только есть в них одно главное отличие: они никогда не убивают себе подобных. Им неизвестно такое понятие, как внутривидовая вражда.
– Почему же их считают кровожадными?
– А с чьих слов их стали считать таковыми? – ответил вопросом на вопрос полковник. – Может быть, когда-то они действительно проливали человеческую кровь, но это было очень давно и не по их воле… Последние несколько тысяч лет их кодекс чести категорически запрещает подобное.
– Тысяч лет?! – удивленно повторил Президент. – Вы хотите сказать, что рефлезианцы… или кто они там в действительности, жили на Земле всегда?
– Да, всегда, – подчеркнул Мотыльков. – И лишь благодаря им все эти годы… – виноват: тысячелетия! – мы не знали, что такое инопланетная угроза. Они веками сдерживали рвущихся на Землю миротворцев, и не только их. Именно поэтому, когда эти так называемые «братья по разуму» сумели наконец втереться к нам в доверие, они тут же объявили рефлезианцев врагами номер один.
– Значит, эти реф… то есть, я хотел сказать, другие земляне, не имеют никакого отношения к прошлогоднему черному кораблю?
– Конечно, не имеют – кто из землян способен сотворить такое орбитальное чудовище?
Президент повернулся к Мотылькову и пристально посмотрел ему в глаза изучающим взглядом сотрудника внешней разведки, коим ему довелось когда-то служить родине в странах Западной Европы.
– И все это вы, уважаемый Сергей Васильевич, выяснили, находясь на своем посту? – вкрадчиво полюбопытствовал он. – А от кого, если не секрет? Мне докладывали, что ни одного пойманного рефлезианца не смогли допросить.
– Все это я выяснил, находясь у них в плену, – пояснил Мотыльков, уставившись в пол. Самое интересное, что сказанное им было сущей правдой. – Можете мне верить, можете нет, но с тех пор я не вижу в рефлезианцах никакой угрозы. Если хотите, считайте их особой расой, тайным орденом или кем-то вроде «снежных людей», но только не врагами… Понимаю, что для вас это звучит непривычно, тем более от сотрудника СОДИР, но ведь вы сами просили начистоту.
– Тогда давайте, Сергей Васильевич, совсем начистоту. – Президент понизил голос до полушепота и приблизился к Мотылькову еще на шаг: – Каюсь, я тут кое-что за вашей спиной о вас уже выведал. Вы были у них в плену, но вернулись. Видите ли, являйся я рефлезианцем и возьми в плен сотрудника СОДИР – своего главного врага, – неужели бы дал ему так легко убежать? И если бы дал, то только в одном случае. Догадываетесь, в каком?.. Скажите, Сергей Васильевич, вас выпустили, потому что завербовали, ведь я прав?
Мотыльков тяжко вздохнул, зачем-то посмотрел в потолок, будто пытаясь найти написанную там подсказку, потом перевел взгляд на Президента.
– Да, я работаю на них, – наконец ответил он. – Но не за деньги и не ради убеждений. Я просто должен это делать. Не спрашивайте почему – должен, и все. Я у них кем-то вроде осведомителя или агента.
– Я так и знал, – едва заметно усмехнулся Президент. – Странные люди, которые то и дело приходят и уходят, – это они?
– Да, это они, – подтвердил Мотыльков, так как, раскрыв основную правду, не было смысла скрывать ее детали.
– И это они помогли вам удержаться в вашей должности? – проницательности Президенту было не занимать.
– Разумеется, – подтвердил полковник. – Их таланты в конспирации воистину безграничны. И не только в конспирации. Пообщавшись с вами несколько секунд, они могут узнать о вас все, даже то, о чем вы сами давно позабыли. Их способность к убеждению невероятно сильна.
– Но чем вы тогда объясните то, что ваши вербовщики сегодня сидят сложа руки? Разве, исходя из логики ваших слов, они не должны быть сейчас на переднем крае борьбы с инопланетянами?
– А кто вам сказал, что они бездействуют? – немного обиделся Мотыльков. – Они и сегодня на переднем крае. Только находится этот край не там, где все думают, а гораздо ближе.
– Знаете что, Сергей Васильевич, – Президент вовсе перешел на заговорщический шепот, – познакомьте меня с ними! Очень вас прошу! Понимаю, что вам это запрещено, и все-таки?..
– То есть вы хотите сказать, что перестали считать их врагами только благодаря моим словам?
– Не только, – возразил Президент. – Я перестал считать их врагами, когда увидел, что человек, завербованный якобы самыми кровожадными созданиями во Вселенной, взял на себя заботу о беззащитных людях и, несмотря ни на что, продолжает заботиться о них. Заботится, хоть и осознает, что, возможно, все это напрасно. И если те, кому вы служите в действительности, враги рода человеческого… Ну, не знаю, Сергей Васильевич. Значит, я ни черта не понимаю в жизни!