ь свою кружку. Хачек посмотрел на него грозно, но больше ничего не сказал, ушел. А Игорь Владимирович аккуратно снял с себя черные туфли и пиджак, на подкладке которого обнаружился лейбл модного дома, и нарядился в двойной медицинский пижамный комплект, а на ноги надел видавшие виды желтые полуботинки на толстой подошве.
— Ну, друзья, — сказал он коллегам, когда за ним в комнату зашел «его» следователь, — к тому времени, когда я привезу сюда свою эксгумированную красавицу, постарайтесь уже завершить все свои дела в секционной.
— Ну вот и наша кафедра. — Рябинкин повел Лену по широкому грязному, заляпанному краской коридору. — Две учебные комнаты, одна лаборатория с лаборантской, одна ассистентская и смежный с ней мой кабинет и хозяйственная комната для санитарки.
— Но как же?.. — Лена ходила по комнатам и коридорам в состоянии шока. — Занятия начинаются через два дня, а здесь…
— Конь не валялся, — докончил за нее мысль Рябинкин. — Это правда, Лена. Конь не валялся, зато валялись рабочие, которые здесь летом делали ремонт. — Он показал на неприглядные следы пребывания в учебной комнате строителей. Невынесенный мусор, чья-то рваная брошенная спецовка, грязные стаканы из-под чая — все это создавало впечатление не учебного помещения, а строительного вагончика.
— Зато, как вы видите, — Рябинкин широко развел руками, — потолки побелили и стены покрасили. Осталось только все помыть и расставить по местам мебель.
— Но это же ужасно! — не выдержала Лена. — Обе учебные комнаты и коридор… В таких условиях нельзя начинать учебный процесс.
— Вы, Лена, где таких слов нахватались — «учебный процесс»? — посмотрел на нее насмешливо Рябинкин. — Скажите просто — занятия.
— Как тут ни скажи, а суть от этого не меняется.
— Спорить не буду. Но мы с Людмилой Васильевной ровно позавчера вернулись из отпуска. Вчера она мыла лабораторию и свою комнату, а я уезжал по делам. Сегодня у нас по плану — учебные комнаты. А в коридор я подыскал парочку наемных рабочих из солнечного Узбекистана. Если честно — мне их дали из нашего студенческого общежития. Я с комендантом договорился. Коридор и окна они вымоют за один день.
— Вы хотите сказать, что я сегодня буду убирать учебную комнату? — поразилась Лена.
— Больше некому. Да вы не расстраивайтесь, я тоже буду убирать, — поправил на носу модную оправу Рябинкин.
— А что, на кафедре нет уборщицы? — недоумевала Лена.
— Конечно, нет. В институт на работу никто не идет — невыгодно, платят мало. Поэтому с началом учебного года мы подыщем на должность уборщицы какую-нибудь студентку с нашего курса. За этим, я думаю, дело не станет. Девушки любят, когда у них есть поддержка на экзамене.
— Не все и не всегда, — заметила Лена.
— Не все, но многие, — ухмыльнулся Рябинкин.
Лена решила не развивать больше эту тему.
— Допустим, — сказала она. — Но я же не знала, что сегодня на кафедре будет субботник… — она посмотрела на свое платье.
— Вот с этим не будет никаких проблем, — успокоил ее Петр Сергеевич. — Униформу Людмила Васильевна вам выдаст. Халаты и пижамы у нас, к счастью, есть.
— Но только самые маленькие — пятьдесят второго размера, — просунула в дверь комплект медицинского белья Людмила Васильевна. — Я же для себя брала. И для мужиков.
Лена выразительно посмотрела на Рябинкина. Он почесал в затылке.
— Ну вы попробуйте. В случае чего Людмила Васильевна вас сзади булавками заколет.
— Мне прямо здесь раздеваться? — спросила Лена.
— Нет, можете пройти в ассистентскую. — Рябинкин открыл перед Леной дверь.
— Но это же проходная комната! — В просторной ассистентской не было никакого намека на ширму, зато было целых два окна. И ни штор, ни занавесок, ни жалюзи.
— Можете ко мне зайти, — опять всунулась Людмила Васильевна.
— Или давайте шкафом уголок отгородим, — предложил Рябинкин.
Лена посмотрела по сторонам.
— Потом отгородим. Я еще не выбрала себе место.
— А выбирать особенно не из чего, — снова влезла лаборантка. — Вот это — стол Соболевского, а это — Извекова. Их пока нет, они начинают с первого сентября.
— Это наши совместители из Бюро, — уточнил Рябинкин. — Так что вам остается только вот этот стол, — и он показал на самое невыгодное, с точки зрения Лены, место.
— Вообще-то он мне не нравится, — сказала Лена. — Но пока этот вопрос можно оставить открытым. Хорошо, я пойду переоденусь у Людмилы Васильевны.
— Пойдемте, — пожала плечами лаборантка с таким видом, что Лена ей совершенно не нужна, но деваться некуда. Рябинкин прошел в свой кабинет и крикнул оттуда:
— Вот вам коробка с булавками. Ловите! — Картонная коробка полетела Лене прямо в лицо. Почему-то ей вспомнилась детская игра в вышибалы. Она машинально поймала коробку, как «свечу». Открыла, посмотрела.
— Но здесь же простые, не английские!
Рябинкин крикнул:
— Извините, других нет. И эти-то случайно нашел.
— Мы такими булавками листки с информацией к настенному стенду прикрепляли. Удобнее, чем клеем, — пояснила Людмила Васильевна, заглядывая в коробочку через Ленино плечо. — Ой, какие красивенькие — разноцветные, будто ягодки!
Лена захлопнула коробку, размашисто швырнула ее обратно. Рябинкин поймал.
— Вы, наверное, в теннис играете? — высунулся он из двери.
— В бадминтон. И еще я стрелять умею. И вышивать на машинке. — Лена, разгневанная, провернулась на каблуках и пошла за уже исчезнувшей в коридоре Людмилой Васильевной.
Саша Попов в комнате для экспертов в это время читал привезенное ему постановление на судебно-медицинскую экспертизу трупа Сергеева А. Л.
— Поставленные вопросы. Та-ак, — он перевернул страницу и вздохнул: — Ничего особенного. Дознаватель, наверное, даже не задумывался, когда писал. Шлепал с «рыбы» на компе и шлепал. Набор вопросов стандартный. А вот прокуратура всерьез заинтересовалась. И кто же все-таки такой этот Сергеев, за что его так искололи?
Воспользовавшись тем, что в комнате никого не было (Извеков уже вскрывал в секционной, а Соболевский еще не вернулся с кладбища), Саша стал читать вопросы вслух.
— Ну, первый вопрос, как водится, почти всегда очень простой. «Является ли смерть Сергеева А. Л. насильственной или ненасильственной?» — Саша скривился. Он представил себя вызванным в суд в качестве свидетеля, а именно в таком качестве вызывают экспертов. Чтобы засвидетельствовали, чего они там нашли, чего раскопали. Саша представил себе судью, адвоката и прокурора. Но не в нашем суде, а, скажем, в английском. Судья в атласном балахоне и в парике, как у серого барана, адвокат — вертлявый и тощий, с кучей разных папок и прокурор — с физиономией мясистой и глупой. Не все же им там, в Англии, наших олигархов судить? Саша представил, как он выходит к барьеру.
— Да, ваша честь. Почти всегда этот вопрос очень простой. Но вот в моем конкретном случае — он очень сложный. И отвечать на него логичней всего методом от противного. — Саша набрал в грудь побольше воздуха. — Поскольку при вскрытии у гражданина Сергеева не было обнаружено каких-либо заболеваний, несовместимых с жизнью, то смерть Сергеева не является ненасильственной.
Адвокат тут же вскочит: «Значит, вы не можете утверждать, что смерть Сергеева была и насильственной?» Но добротный английский судья тут же сердито постучит молотком в сторону адвоката. А прокурор спросит у него, у Саши: «Имеются ли на трупе Сергеева телесные повреждения и каков их характер?»
В этом случае Саша посмотрит на судью и, увидев, что он тоже одобряет этот вопрос, недрогнувшим голосом ответит:
— Повреждения имеются. Они носят характер ран, причиненных острыми предметами. А именно — десять ран колотых и тринадцать ран колото-резаных.
В этом месте все посетители в зале суда громко ахнут, а парочка чувствительных дам даже упадет в обморок. Тогда судья снова наведет порядок в зале и громовым голосом спросит Сашу: «В таком случае что же явилось причиной смерти Сергеева А. Л.?» И вот тут как раз Саша и сядет в лужу. И он представил, как тоненьким голоском пропищит судье:
— Понятия не имею, ваша честь!
Саша сам захохотал над этой картиной. Ну что за идиотские мысли лезут в голову?
Он стал читать постановление дальше. «В какой промежуток времени наступила смерть Сергеева А. Л.?» Саша посмотрел на фамилию дознавателя. Ну что же, молодец дознаватель. Грамотно поставил вопрос. Не исключено, что образование какое-никакое имеет. Не стал спрашивать конкретно — во сколько? А предположил временные рамки — «в какой промежуток…». Ладно. Саша ему посчитает — в какой. Старательно посчитает. Посмотрит по трупным изменениям и по количеству лейкоцитов в ранах. Если во всех ранах этих белых кровяных клеточек единицы — будет одно время, если сотни — другое, если тысячи — третье, а если вообще нет лейкоцитов — это лучше всего. Значит, смерть наступила очень быстро с момента нанесения повреждений. А с другой стороны, ничуть не легче. Наступила быстро, но опять возвращается вопрос — отчего она так быстро наступила… И вообще, лейкоциты в ране определяют гистологи.
Теперь Саша стал думать о гистологах. Вот они сидят на втором этаже. Четыре женщины. Разного возраста, но чем-то неуловимо похожи друг на друга. Они — как бы внутреннее подразделение в их отделении. Формально подчиняются Хачеку. Только на самом деле всегда к нему в оппозиции. Конечно, Саша знает их всех наперечет. Он будто видит их склоненные к микроскопам фигуры. А когда кто-нибудь входит к ним в комнату и спрашивает что-либо, они все вчетвером поднимают головы на входящего, и в глазах у них светится выражение мечтательно-снисходительное. Мол, ну вот, пришел еще один дурак. Сейчас будет спрашивать вещи, на которые ответа нет. Из-за этого Хачек все время на гистологов и злится — Хачека спрашивают следователи, он спрашивает у экспертов, а эксперты замыкаются на гистологов. А эти дамы говорят — нет ответа. Не можем сказать. Не представляется возможным ответить. Хачек тогда багровеет и орет: