— И ты успокоился?
— Успокоился? — Игорь повернулся лицом к солнцу, запрокинул голову и закрыл глаза. — Нет, Ванечка. Я не успокоился. Я размышлял, Ванечка. Долго-долго. Приблизительно так: а вдруг они правы? Ведь не может же быть, что все вокруг заблуждаются, и только я один — нет? Все сплошь слепцы, а я — зрячий? Я иду в ногу, а целый полк — нет? Это во-первых. Теперь во-вторых. Люди, которым эти проблемы поручены, — не лыком шиты, надо полагать. Специалисты своего дела. Профессора, академики. Заслуженные, народные, признанные. Теоретики и практики. Со стажем, опытом. Собаку на этом деле слопали, пуд соли. С ними на равных биться надо. А я кто? Инженер-механик. И в экологии, извините, — пшик. Дилетант-любитель. Так что пусть все своим чередом идет. А время покажет, кто из нас прав. Вот ты — летчик. Как бы ты отреагировал, приди к тебе на аэродром, ну конюх, скажем, или свинопас и начни тебя поучать: не так к самолету подходишь, неправильно садишься, не туда летишь? Что бы ты ему ответил?
— Не знаю, что бы я ему ответил, — медленно, изо всех сил сдерживая гнев, произнес Иван. — А тебе скажу: демагогия это все и софистика. Побоялся лезть в драку, вот и успокаиваешь себя побасенками. И уж если тебя на аллегории потянуло, я тебе другую ситуацию предложу. Выходит в круиз теплоход. Всеобщее ликование, ажиотаж, восторги. А ты вдруг обнаруживаешь пробоину ниже ватерлинии. Бежишь к капитану, а он тебе: занимайтесь своим делом, пассажир. Ликуйте, восторгайтесь. А в наши дела не лезьте. Ты что — тоже рукой махнешь? Дескать, время покажет, кто прав, а кто нет? Или вот еще: воздушный бой, «мессер» заходит в хвост нашему штурмовику. Ты это видишь и орешь: «Мишка, «мессер» сзади! «Мессер»! А он по запарке: «Отстань. Не мешай!» И ты отстанешь? Успокоишься? Я, дескать, предупредил, а дальше меня не касается? Время рассудит?!
Иван вдруг обнаружил, что кричит, срывая голосовые связки, ощутил режущую боль в горле: стиснул зубы и шумно выдохнул носом. Раз, другой. Зажмурился, встряхнул головой и открыл глаза.
— Извини…
Бледное расплывчатое лицо Игоря проступило сквозь красноватый туман.
— Не пойму, что на меня нашло… — Глотку саднило, Иван хрипло прокашлялся. — Прости.
Смятение и тревога на лице Игоря уступили место безмерному удивлению.
— Вон ты какой… Тихий, тихий, а…
— Сказал же — прости. — Иван все никак не мог совладать с голосом. И вдруг отчетливо представил себе Мишку в полосатых матерчатых плавках, просто Мишку, — не капитана ВВС, не командира эскадрильи штурмовиков, сидящего на песке, там, где сидел сейчас он сам.
«Как бы он поступил на месте Игоря? — спросил себя Иван. — Неужели так же? Нет. Мадьяр не из таких».
«С ними на равных биться надо, — мысленно повторил он слова Игоря. — Мечтал ученым-экологом стать. Может, и стал бы, вернись батя с войны…»
Решение пришло мгновенно, как озарение. Твердое, бесповоротно окончательное. Во рту пересохло. Язык стал шершавым и непослушным, болезненно цеплялся за небо, десны. Губы словно спеклись, присохли друг к другу, но он все-таки разлепил их, втиснул в щель папиросу и закурил, не ощущая вкуса.
— Игорь, — голос был какой-то чужой, скрипучий, каркающий. — Дай-ка ключ от мотоцикла.
— Ключ? — недоуменно переспросил Игорь. — Что это ты надумал?
— За папиросами съезжу.
— Так есть же у тебя!
— Мало. — Иван с трудом глотнул. — Не хватит до вечера.
— Там ключ. — Игорь пожал плечами. — В мотоцикле.
— Я быстро, — Иван уже шагал к обрыву, на ходу застегивая комбинезон.
— Водить-то умеешь? — крикнул вдогонку Игорь.
— Умею, не беспокойся, — заверил Иван. «Только бы не догадался, — стучало в висках. — Только бы не помешал».
Мотор завелся с первой попытки. Иван поудобнее устроился на седле и медленно выжал сцепление. Сделал круг по пыльному плато, приноравливаясь к незнакомой машине, подкатил к краю обрыва и сбросил газ. Мотор почти неслышно заурчал на холостых оборотах.
Море было великолепно. Море сверкало тысячами солнечных блесток, ласково набегало на золотистую песчаную отмель, и небо над ним было потрясающей голубизны, и весь этот залитый солнцем волнующе незнакомый мир был прекрасен, таил в себе радость бесконечных открытий, и страшно не хотелось уходить из него в неизвестность. Но уходить надо было, потому что это единственная, пусть призрачная надежда спасти Мишку Курбатова и помочь его сыну обрести уверенность в собственных силах.
Он приложил к губам сложенные рупором ладони и крикнул:
— И-иго-орь!
Игорь оглянулся и помахал рукой.
— Жди вестей от отца-а-а! — донеслось с обрыва.
— Что-о?
— Жив твой отец! Вернется!
«Рехнулся он, что ли?»
— О чем ты?
— О Мадьяре Курбатове! — Человек над обрывом взмахнул рукой, словно прощаясь. — Жди со дня на день! Прощай!
Взревел мотор и, подняв белесое облачко пыли, мотоцикл пропал из виду.
— Ничего не пойму, — пробормотал Игорь, прислушиваясь к затихающему вдали гулу мотора. — Странный парнишка. Знает откуда-то, как отца звали…
Он вдруг насторожился. Мотоцикл явно возвращался обратно. Мотор ревел на полную мощь.
«Что он задумал? — холодея от недоброго предчувствия, подумал Игорь. — Что он делает? — То была уже не мысль — безмолвный душераздирающий крик. Мотоцикл кометой взметнулся над обрывом и, описав плавную дугу, с грохотом ударился о песок.
Несколько часов спустя, усталый и вконец растерянный, Игорь вернулся к домику, достал из сумки флягу, напился и вылил остатки воды на потное, в грязных потеках лицо. Не вытираясь, долго смотрел туда, где темнели на песке останки разбитого мотоцикла.
Клонилось к закату солнце. С моря дул прохладный, ласковый ветер. Ворковали, набегая на песок, волны. И все, что произошло на этом берегу, никак не вписывалось в мирный, голубоватый покой рождающегося вечера.
— Кто это был? — вслух подумал Игорь. — Куда исчез? Я весь берег обшарил, вагончик, обрыв… Ни живого ни мертвого. Одни следы… А может, и в самом деле не было никого?..
Он обернулся и вздрогнул: на перилах веранды лежала початая пачка папирос «Пушки». Папирос, которые вот уже лет двадцать, как перестали выпускать табачные фабрики.
На этот раз Руперт не подвел. Все было, как тогда: солнечное осеннее утро, луг с пожухлой от ночного морозца травой, домик у самой кромки багряного леса, «додж 34», нетерпеливо пофыркивающий мотором и трое попутчиков — молоденькие лейтенанты-пехотинпы.
— Спасибо, ребята! — Иван пожал руку всем троим и шоферу. — Дальше я сам сориентируюсь. Счастливо!
Помахал рукой вслед «доджу», повернулся и зашагал через луг к домику, мысленно представляя себе встречу с Мишкой Курбатовым. Как тот, узнав его, выдохнет шепотом «Ванька?! Жив, бродяга! Вернулся!!» И он расскажет Мишке то, чего не мог рассказать прошлый раз: что родился у него сын, и что глаза у Игорька точь-в-точь как у Кати.
А дальше все пойдет, как уже было однажды: вылеты в одной паре, до того самого дня, когда они полетят в разных парах и встретятся с реактивными «мессерами»…
Шагал, вздыхая всей грудью тонкий аромат прихваченной морозцем листвы, и на душе было легко и- радостно. Шел, зная, чем грозит ему тот, пока еще далекий бой с «мессерами», и твердо веря, что теперь уже никакие силы не помешают ему сбить этот проклятый «мессер».
ЗАПАДНЯ
Мы ходим в театры, влюбляемся, спорим, на город ночами глядим из окна…
А где-то вдали задыхается море,
Аральское море уходит от нас.
— Командир. Остров по курсу.
— Ну и что?
— Вчера его не было.
— А позавчера?
— Я серьезно, командир. И на карте нет.
— Нет, так будет. По курсу идем?
— По курсу. Не нравится он мне.
— Курс?
— Остров.
— А тебе кокосовые пальмы подавай, обезьян, попугаев. Дикарей с тамтамами.
— При чем тут дикари? Мне сам остров не нравится. Вчера дна не было видно, а сегодня — на тебе островок.
— Мелеет море.
— Так-то оно так… Смотрите, смотрите
Вертолет тряхнуло. Островок — одинокое желтое пятнышко на ультрамариновом фоне моря — стремительно разрастался, на глазах меняя очертания.
— Дракон! — ахнул штурман. Вертолет снова тряхнуло, и он начал терять высоту. Дракон далеко внизу запрокинул голову, оскалился. Из пасти полыхнуло оранжевым пламенем. Вертолет накренился и носом вперед ринулся вниз, словно намереваясь протаранить сказочное чудовище. Дракон тянулся навстречу, мелко подрагивая перепончатыми недоразвитыми крылышками, изрыгая языки пламени и трубно ревя…
Наваждение кончилось так же внезапно, как началось. Вертолет выровнялся и летел теперь низко над морем, едва не касаясь воды.
— Что это было? — спросил командир, когда удалось набрать высоту и лечь на прежний курс. — Что это могло быть?
— Шут его знает! — штурман передернул плечами и вытер пот носовым платком. — До сих пор мурашки по коже!
Командир провел по лицу тыльной стороной кисти. Покачал головой.
— Ерунда какая-то. Смотри в отряде не проболтайся. Засмеют.
Штурман не слышал. Продолжал думать вслух.
— Не зря он мне сразу не понравился. Вот что, командир: надо начальству доложить. По всей форме. Не мы одни тут летаем.
Утром они подали подробный рапорт о случившемся. А еще неделю спустя Аральский феномен стал притчей во языцех.
Третьи сутки, не переставая, лил дождь.
— Разверзлись хляби небесные, — Крис провел пальцем по запотевшему стеклу, вздохнул. — И несть им конца, и края не быти.
Катя подняла лицо от книги, насмешливо прищурилась. Катя всегда щурилась, когда снимала очки, и всякий раз старалась придать лицу насмешливое выражение.
— Не надоело, ваше преподобие?
— Что именно? — не оборачиваясь, уточнил Крис.
— Изрекать банальности.
— Надоело. — Крис заложил руки за спину, повертел большими пальцами. — Можете предложить что-то другое?
— Могу. Прогуляйтесь до метеобудки.