— Где эта малолетняя потаскушка? — заорала Медуза. — Я вас спрашиваю, уроды — куда подевалась девка? Отыскать… вашу перемать! Доставить!
Тут же кинулись Риту искать, но, как известно, нигде ее не нашли, развели руками, усадили беснующуюся Медузу в машину и убыли.
Около раскуроченного маленького мирка — допотопного вагончика с непонятной надписью на борту «Прокопьевск-Зурбаган» — остались лишь Мыка да Вася Нечитайло. Зародившийся предрассветный ветерок свободно залетал в отворенные двери вагончика и ворошил пахучие сухие цветы и травы…
5.
Мы с Андреем беседовали долго — так долго, что даже флегматичный тюремный надзиратель и тот не выдержал и несколько раз заглянул к нам — не случилось ли чего непредвиденного.
Верил ли я Андрею? Скорее да, чем нет. Конечно, теоретически рассуждая, Андрей мог и наврать: журналист, сочинитель, фантазер, да еще, к тому же, подозреваемый в препаскуднейшем преступлении — с такого станется. Но, рассуждал я, именно потому, что он журналист и сочинитель — он мог бы наврать и поскладнее. Гораздо складнее, вот ведь какое дело.
Он, к примеру, мог бы все отрицать, и поди уличи его во лжи, пока Рита отсутствует.
Он мог бы также оклеветать Риту — навязалась, дескать, сама до такой степени, что невозможно ее было от себя отогнать…
Он мог сочинить героическую историю о том, как их преследовали люди Красавчика и как он спас Риту, а заодно и себя от бандитской расправы.
Он мог соврать что-нибудь и еще — но он сказал то, что сказал. Поэтому-то я ему больше верил, чем не верил.
— Ну, хорошо, — подытожил я, и набрал номер телефона Бати. — Алло. Слушай, Батя, а не обращался ли к тебе на днях редактор газеты «Сплошная сенсация» с просьбой о том, чтобы ты защитил одного его журналиста от людей Красавчика?
— Ко мне — нет, — сказал Батя. — А вот к моему заму Венгерскому — обращался. Кажется, был какой-то инцидент в «Трех свиньях». Да-да… Какой-то журналист повздорил с Красавчиком из-за некой девицы, и сломал тому челюсть. Красавчик и компания искали этого журналиста, но Венгерский их урезонил… А что?
— А то, что все сходится, — сказал я. — Это тот самый журналист, и та самая девица…
— Совратитель и совращенная? — удивился Батя. — Гляди, как оно складно получается! Просто-таки романтическая история любви! Если бы не разница в возрасте между любовниками…
— Да и ляд с ней, с разницей, — сказал я. — Батя, его нужно отпустить.
— Думаешь? — после молчания спросил Батя.
— Почти уверен, — сказал я.
— А дело, естественно, прекратить? — спросил Батя. — Так следует понимать движение твоей милосердной души?
— Да.
— А Медуза?
— Перетопчется.
— А уголовный кодекс?
— Жизнь — штука сложная и многогранная. Ее всю целиком в уголовный кодекс не втиснешь. А судьбу всем этим девчонке сломать можно — и очень даже запросто.
— Философствуешь? — спросил Батя. — А отвечать, конечно, мне…
— Отобьемся, — сказал я. — Впервой, что ли?
— А если с девчонкой что-нибудь случилось? — спросил Батя.
— Не думаю, — сказал я. — Даже уверен: ничего с ней не случилось. То есть, конечно же, случилось, но — жива она и здорова. И не позднее, чем завтра я предоставлю тебе о том доказательства.
— Охо-хо, — сказал Батя. — Ладно. Заканчивай там — и ко мне на доклад. Со всеми, так сказать, частностями и нюансами.
— Я тебя отпускаю, — сказал я Андрею. — Дело мы постараемся прекратить.
— Я это уже понял, — дрогнувшим голосом сказал Андрей. — Спасибо вам.
— Пошел ты со своими благодарностями, сам знаешь, куда… Я тебя отпускаю не ради тебя самого, а ради нее. Ради Риты.
— Я понимаю…
— Ну-ну, — сказал я. — Я хочу тебя спросить… Я хочу спросить — как у вас будет дальше… ну, между тобой и Ритой?
— Я обязательно должен отвечать на этот вопрос?
— Нет, — сказал я.
— Тогда — я не стану на него отвечать, — сказал Андрей.
— Ну, а встретиться-то с ней ты намерен?
— Я не знаю, где она, — сказал Андрей, и добавил. — Правда же, не знаю…
— Я думаю, — сказал я, — что она отыщет тебя сама. Как только ты отсюда выйдешь, так сразу же и отыщет.
— Если бы, — ответил Андрей.
— Что ж… Распишись вот здесь. И здесь тоже… Командир! — кликнул я надзирателя. — Я его отпускаю. С разрешения Бати.
— Понятное дело, — равнодушно сказал надзиратель, и обратился к Андрею. — Пойдем, горемычный, в камеру за твоими вещичками. И — на свободу с чистой совестью.
— Спасибо.
— Все, иди, — сказал я.
— Стало быть, прекращаем дело? — спросил у меня Батя.
— Надо бы.
— Медуза заест, — тоскливо взглянул он. — Да и всякие проверяющие тоже могут… Да и Моня к тому же…
— Отобьемся, — повторно заверил я Батю. — Идут они все…
— В особенности Моня, — подытожил Батя. — Что хоть у них там было, в том вагончике, если не разврат?
— Жизнь была. Любовь между двумя одинокими людьми. А, скорее всего, односторонняя любовь.
— Она его любила, а он ее — нет, — сказал мудрый Батя. — Понятное дело…
— Дите, наверно, у нее будет, — сказал я.
— Моей дочери тоже семнадцать лет. Эх, жизнь-житуха… Ты думаешь, у них что-нибудь сладится?
— Думаю, что нет, — ответил я. — Напуганный он какой-то после всего. И — равнодушный. А, может, он был такой всегда — кто знает? Плюс огласка. Плюс — все-таки — разница в возрасте. Плюс — у него уже имеется семья. Хоть и стерва, судя по всему, его жена, а все же… Жизнь — как-никак не романтический вагончик…
— Маршрутом «Прокопьевск-Зурбаган», — вставил Батя. — Да… А с девчонкой-то, я думаю, тебе все равно надо увидеться. Хотя бы для того, чтобы убедиться — жива ли?
Как мы с Батей и предполагали, ничего у Риты и Андрея в смысле их дальнейшей совместной жизни не вышло.
Риту я увидел вечером того же дня — у вагончика. Зачем я туда явился? Мне казалось, что она, Рита, непременно побывать там еще хоть один раз. Я не верил, что Рита и Андрей придут туда вместе, а вот то, что туда придет одна Рита -знал почти наверняка.
Откуда я о том знал? Ну, тут все просто. Я был сыщиком, и я искал Риту. Найти человека проще всего тогда, когда ты нарисуешь для себя его психологический портрет. Я нарисовал для себя психологический портрет Риты, и из этого следовало, что рано или поздно она непременно придет к вагончику. Еще хотя бы один раз. И, стало быть, незачем мне шастать по белу свету в поисках этой девочки…
Там я ее и увидел — вечером того же дня, как отпустил Андрея. Хрупкая девчонка с густыми, пепельного цвета волосами клоком сена стирала с борта вагончика надпись «Прокопьевск-Зурбаган». Это и была Рита, это не мог быть никто иной, кроме Риты…
Увидев меня, Рита замерла, какое-то время смотрела на меня испуганно, затем взяла свежий клок сена и продолжила свою работу. Работы ей оставалось немного — стереть последние пять букв: «…баган».
— Я его сегодня отпустил, — сказал я. — Андрея…
— Я знаю, — не сразу ответила Рита. — Наверно, теперь вы хотите арестовать меня?
— Нет, — сказал я.
— Тогда зачем же вы сюда пришли? — спросила Рита.
— Чтобы увидеть вас, — сказал я.
— Зачем?
— Ну, чтобы убедиться, что вы живы, и никуда не пропали, — сказал я. — Впрочем, если честно, я и без того знал, что вы живы, и никуда не делись. Хотя и не знаю, где пропадали все это время.
— Так, в одном месте, — не сразу ответила Рита. — Даже — в нескольких местах. Села на самый дальний автобус, и поехала. А затем — обратно…
— Я так и подумал…
Мы помолчали, а затем Рита спросила:
— Откуда же вы знали, что я буду именно здесь?
— Знал вот… Это не так и сложно — знать… да. Скажите, а зачем вы стираете эти слова?
Рита ничего не ответила, закончила свою работу, вытерла руки. Какое-то время молча смотрела на меня, затем подошла и присела со мной рядом на штабель гнилых и напрочь заросших травой шпал.
— Я хочу спросить, — сказала она. — Если, конечно, можно…
— Можно, — сказал я.
— Я хотела спросить… он вам все рассказал… там, в тюрьме?
— Почти.
— И вы теперь все-все о нас знаете?
Я ничего не ответил, да, видимо, Рита и не ждала от меня никакого ответа.
— Зачем же он это сделал? — спросила она больше у самой себя, чем у меня. — Зачем он все рассказал?
— Он боялся остаться в тюрьме, — сказал я. — Там ведь очень плохо. Он очень хотел выйти на свободу.
— Да, — сказала Рита, — да… Он такой слабохарактерный…
— Вы считаете, что он вас предал? — спросил я.
Рита пожала плечами, помолчала, а затем спросила:
— Скажите, а откуда о нас… обо всем этом вам… то есть милиции… стало известно?
— В общем — случайно, — сказал я. — Один тип вас случайно увидел, и донес.
— Зачем же он это сделал?
— Надеялся заработать.
— Заработать? — устало удивилась Рита. — Но как же… как же на этом… как же на этом можно заработать?
— Можно. На всем можно заработать… В особенности — на предательстве и доносительстве. Предательство и доносительство — выгодный товар в этом мире.
— И что же — он заработал?
— Нет.
— Почему?
— Зачем вам знать, — сказал я.
— А я знаю… Это вы не дали ему заработать. Ведь правда же?
— Это неважно, — сказал я.
— Это вы не дали ему заработать, — с каким-то непонятным для меня упрямством повторила Рита. — И он, этот… который… он предал нас бесплатно. Но для чего же он предал бесплатно? Я не понимаю…
— Просто — он учуял, что между вами любовь. Между вами и Андреем.
— Вы считаете, что между нами была любовь? — взглянула на меня Рита.
— Наверно, — не сразу ответил я. — Я так думаю… Андрей был одинок, и вы — тоже. Одиночество — это плохо и страшно. От одиночества можно защититься любовью. Только любовью, и ничем больше.
— Может быть, — сказала Рита. — Но все-таки — зачем же он нас предал… тот, который бесплатно? Я не понимаю…