те меня уверять в том, что я-таки не прав?
— Ну… — ответствовал Федя Гвоздев, на чём, собственно, разговор и закончился.
Андрей и Рита, разумеется, не знали, что это — их последняя совместная ночь, да даже и не вся ночь целиком, а всего лишь — половина ночи. Они не знали, что скоро для них всё закончится…
Вначале они ужинали. От купленных вчера на вокзале продуктов осталось всего ничего, так, какие-то крохи и еще — огромная вяленая рыбина. Рыбину по просьбе Риты они есть не стали. «Это, — сказала Рита, — рыба из самого Зурбагана. Пускай она с нами и вернется в Зурбаган, хорошо?» «Само собою!» — смеялся Андрей, целуя Риту.
Вина в бутылке оставалась самая малость, и эту малость Рита откровенно, демонстративно, медленным взмахом руки частью выплеснула себе на грудь, а частью — себе на бедра.
— Ну? — глядя Андрею в глаза, призывно сказала Рита. — Я женщина, или я не женщина?
— Конечно, женщина! — сказал Андрей.
— Тогда чего же ты ждешь?
Рита снова и снова подставляла свое тело под поцелуи.
— Однажды, — лепетала она, — на мою ладонь упал желтый лист… Была осень. Я, конечно, и раньше знала, что осенью листья желтые, и что они облетают… но почему-то не придавала этому значения. А тут вдруг удивилась. Лист был резной и крупный… это был кленовый лист… и я вдруг увидела, что весь мир наполнен падающими листьями… и все вокруг было таким удивительным и непостижимым, что мне захотелось плакать. Это было в городском сквере… я нашла скамейку, где никто не сидел, присела на нее и всплакнула… а желтые и красные листья все падали и падали… И каждый из них словно бы пел. Мир был наполнен тихими голосами падающих листьев… это была удивительная и непостижимая музыка… они падали, падали, падали…
Потом Андрей, лежа на сене, сквозь полуоткрытую дверь вагончика задумчиво смотрел во тьму, а Рита, смеясь, играла с рыбиной.
— Когда мы приедем в Зурбаган, — сказала она Андрею, — я отпущу ее в море, там она оживет. Вот увидишь, оживет и уплывет — далеко-далеко! Как ты думаешь, когда мы доберёмся до Зурбагана?
— Завтра, — сказал Андрей.
— Завтра? — тут же прекратила свою игру Рита. — Нет, и впрямь — завтра?!
— Завтра. Настанет утро, мы отправимся с тобой в город… я думаю, что все утряслось, и никто нас уже не ищет… я рассчитаюсь с работы, ты соберешь свои вещички, предупредишь свою маму — и мы уедем.
— В город, — задумчиво сказала Рита. — А, может, не надо в город? Ты знаешь, я почему-то боюсь… Я боюсь, что если мы пойдем в город, он нас разлучит… он нас проглотит… мы там затеряемся… и больше никогда уже не встретимся. Я не хочу в город. Давай уедем так… без возвращения в город. Если не в этом вагончике, то в каком-нибудь другом…
— Пока мы не обрежем все веревки, которыми привязаны к этому городу, мы никуда не сможем уехать, — сказал Андрей. — Мне нужно рассчитаться с работы, забрать документы, тебе — поговорить с матерью.
— Наверно, ты прав. Но я все равно боюсь… Я боюсь не только за себя и за тебя, но еще и за него… за того, кто сейчас живет внутри меня. Мы с ним боимся вместе… у нас один общий страх на двоих.
— Иди ко мне, — сказал Андрей. — И — ничего не бойся. Будем считать, что мы только на несколько часов завернули в этот город, а следующая остановка — уже Зурбаган. Спи, моя девочка, спи. Завтра у нас будет непростой день…
— Завтра мы попрощаемся с нашим замечательным душем, — сказала Рита, — и с нашим вагончиком. Надо обязательно попрощаться и с вагончиком, и с душем… и еще нам надо не забыть про рыбину, чтобы отпустить ее затем в море.
— Конечно, конечно…
— Мне будет жаль расставаться с нашим вагончиком, — сказала Рита. — Так жаль, что я, наверно, буду плакать. И еще я буду плакать, потому что… можно, я не скажу, почему я завтра буду плакать?
— Ну и не говори…
Они уснули одновременно. Впрочем, Андрей тут же и проснулся. Его разбудило какое-то непонятное и тоскливое ощущение вдруг возникшей в нем тревоги.
Он осторожно поднялся, стараясь не потревожить Риту и прислушался к ночной тишине. Вроде все было как всегда: легкий шелест ночного ветра за дверью, далекие вокзальные гудки, еще какие-то невнятные шорохи, которые бывают лишь ночью.
И вместе с тем — что-то было не так. Что-то было не так до такой степени, что Андрей, помедлив, решил разбудить девочку.
— Вставай, — сказал он, опустившись перед ней на колени. — Просыпайся…
— Что? — вскинулась спросонья Рита. — Уже утро, да? Разве уже утро? но почему же тогда так темно?
— Одевайся, — деревянным голосом сказал Андрей.
— Да-да, — засуетилась сонная и ничего не понимающая Рита: каким-то непостижимым образом невнятное ощущение тревоги, томившее душу Андрея, вдруг передалось и ей. — Да, конечно… скажи, что-то случилось?
— Мы — приехали, — тускло сказал Андрей. — Конечная станция — Зурбаган. Дальше поезд не идет…
— Я не понимаю…
— Иди ко мне, — сказал Андрей. — Садись. Посидим рядышком… у нас еще есть несколько минут.
— Хорошо, — покорно сказала Рита, садясь и интуитивно прижимаясь к Андрею. — Мне холодно… обними меня, пожалуйста.
Андрей обнял Риту за плечи и закрыл глаза.
Ощущение тревоги стало невыносимым.
Снаружи вагончика раздались голоса, вспыхнули острые, проникающие сквозь вагонные щели, лучи света, и в дверь забарабанили кулаки.
— Отворяйте! — закричали снаружи сразу несколько хриплых голосов. — Сказано — отворяйте! Иначе мы сломаем дверь! И — не пытайтесь сопротивляться! Ваше логово окружено… мать-перемать!
— Что это? — испуганно выдохнула Рита.
— Зурбаган, — безучастно сказал Андрей. — Мы приехали…
— Но… как же… Зурбаган? — не могла взять в толк Рита. -А где же это… добрые пираты, веселые бродяги, прекрасные женщины, ласковое море? Я не понимаю…
— Пираты, женщины… — раздраженносказал Андрей, отстранил от себя Риту, встал и отпер дверь вагончика.
И тотчас в вагончик ворвались люди: режущие лучи фонарей исчертили темноту и полоснули по лицам Андрея и Риты.
— Не двигаться! — приказали Рите и Андрею. — Милиция!
— Какая к дьяволу милиция? — мрачно спросил Андрей. — Что вам здесь нужно?
— Тебя и нужно, — сказал чей-то голос. — И, само собою, твою деваху. Я сказал — не двигаться, пока не явится Медуза… тьфу, черт… следователь.
Вскоре в вагончик влезла и Медуза: в ту ночь она была дежурным следователем, и волей-неволей ей пришлось ехать на место происшествия, чему, разумеется, она была никак не рада.
— Ага! — сказала Медуза, светя фонарем в глаза Андрею и Рите. — Вот они, голубки! А что, неплохо устроились! Вагон, сено, одеяльце… Ну-ну!
В это самое время в вагоне возник и Яков Ефимович собственной персоной и с фотоаппаратом наперевес. Щелкнув несколько раз фотовспышкой, Яков Ефимович вдруг замер.
— Ты? — растерянно сказал он Андрею. — Какого черта ты тут делаешь… это, стало быть, ты и есть тот самый маньяк? Ой, ой…
— Вы его знаете? — тотчас же накинулась на Якова Ефимовича Медуза. — Вы его знаете?
— К сожалению, — неохотно сказал Яков Ефимович. — Это корреспондент моей газеты Андрей Евдокименко.
— Ага! — торжествующе воскликнула Медуза. — Значит, так… значит, личность преступника установлена! Вот этого, — она указала на Андрея, — взять и запереть в машине, а ты, — Медуза ткнула пальцем в грудь Рите, — подожди меня снаружи. Мне еще надо тебя допросить, а затем на экспертизу… так что подожди, пока я осмотрю место происшествия. Где понятые? Почему я не вижу понятых?…
Тотчас же в вагончике возникли и понятые — Вася Нечитайло и Мыка.
В понятых и, по совместительству, в свидетелях они оказались не по своей воле. Оба они не любили иметь дела с милицией, ибо за свою жизнь предостаточно от нее натерпелись всяких несправедливостей, но… дожидаясь в «Трех свиньях» Якова Ефимовича, они дождались и его самого, и милицейского наряда, возглавляемого Федей Гвоздевым.
— Стало быть, — сказал Федя Гвоздев, обращаясь одновременно к Васе Нечитайло и Мыке, — вы покажете нам то самое место! А вы двое, — обратился Федя к Вальке Астролябии и флегматичному Владику, — пошли отсюда к трепаной матери, а завтра явитесь к Медузе… то есть к следователю для допроса! И попробуйте только не явиться!
— Мы так не договаривались, и ничего не знаем! — сказали хором Вася Нечитайло и Мыка, обращаясь одновременно к Якову Ефимовичу и Феде Гвоздеву.
— Поговорите у меня еще, шантрапа косопузая! — гаркнул Федя и единым махом съездил сразу двоим по шее, от чего тот и другой моментально пришли в унылую готовность помогать родимой милиции, в чем только той заблагорассудится.
И вот ровно в полночь Вася Нечитайло и Мыка во главе небольшого милицейского отряда и в сопровождении увешанного фотоаппаратами Якова Ефимовича двинулись к вагончику. Угнетенный безрадостными перспективами и вероломством со стороны Якова Ефимовича, Мыка скверно ориентируясь на местности. Трижды уводил отряд в неверном направлении, за что трижды же был чувствительно бит Федей Гвоздевым по шее и прочим частям организма.
Наконец, пришли, и сейчас Вася Нечитайло и Мыка в качестве понятых присутствовали при осмотре места происшествия Медузой.
Повторимся: настроение у Васи Нечитайло и у Мыка было преотвратнейшим. Вася мысленно костерил втравившего его в это дело Якова Ефимовича, а Мыка так же мысленно корил черта, без которого — Мыка был в том уверен — он не вляпался бы в столь двусмысленную, а главное, бесплатную историю. «Схожу завтра в церковь и поставлю свечку, — мысленно сулил Мыка черту. — Будешь у меня знать, поганец ты эдакий! Вот как только меня отпустят — так сразу же и схожу… попомнишь ты у меня, кривая твоя рожа!»
Примерно через час осмотр места происшествия Медузой был закончен, то, что она сочла вещественными доказательствами, было изъято, и только тут обнаружили, что главного действующего лица, то есть Риты, нигде не видно.