ся и что я потеряю, если люди будут смотреть на меня как на его любовницу и только… А теперь как мне защитить его, не отказавшись от своей мечты?»
Отступление уже не было выходом. Она сожгла за собой мосты, во всяком случае, большинство из них. Ей недоставало храбрости рассказать тете правду, и она не была уверена, хватит ли ей сил поплатиться за это своими единственными оставшимися в живых родственниками.
«Я назвала его лжецом, а сама еженедельно шлю домой нелепые письма, притворяясь, что путешествую по континенту, покупаю шляпки и любуюсь церковными фресками».
Гейл просидела в ванне, пока не остыла вода, но даже потом не спешила вылезать, отвлеченная мыслями о Роуэне и будущем, которого не видела.
Гейл вернулась к себе в комнату. Дом уже погрузился в ночную тишину. Взяв историю болезни, Гейл взобралась на кровать, спрятала ноги под одеяло и прочитала все единым духом.
«Тут есть что-то такое, на что он хотел обратить мое внимание. Но что? Это лихорадка инфекционного происхождения. От доктора из Стэндиш-Кроссинга имеются записи ее симптомов, подтверждающие диагноз. Высокая температура. Пациентка испытывала сильное недомогание и тревожные галлюцинации, сопровождающие боль. Рвота желчью. Большие потери жидкости и крови».
Даже в клинических терминах сцена представлялась ужасающей.
— Потеря крови? От лихорадки? — произнесла Гейл вслух, возвращаясь к записям, чтобы проверить, не пропустила ли чего, и тут увидела на маленьком листке приписку доктора из Стэндиш-Кроссинга.
Он подозревал, что «в качестве лечения проводилось кровопускание», и Гейл задалась вопросом, не пыталась ли тетя Джейн сделать Шарлотте кровопускание, чтобы уменьшить жар, и своей любительской рукой причинила больше вреда, чем пользы.
«Бедная Шарлотта! Такая милая и славная, чтобы принять такую смерть…»
Заметив сделанную от руки пометку на полях, Гейл повернула страницу боком, чтобы попытаться разобрать почерк Роуэна.
«Спросить Д.Л.: аппендицит».
И ничего.
Никакого намека на причину.
Гейл перечитала все заново. На этот раз медленнее, желая, чтобы правда оказалась в ее руках, но ничего, кроме загадочной смерти молодой женщины, не обнаружила.
«Он вернулся назад, в Стэндиш-Кроссинг, искать причину и, по словам тети Джейн, закончил, практически признавшись в убийстве. Почему?»
Гейл закрыла тетрадку и отложила ее в сторону, затем погасила лампу. В темноте она чувствовала себя достаточно спокойно, чтобы прошептать то, что открыло ей исследование.
— Он ничего не мог сделать. Потому что когда это случилось, находился на пути в Индию. Он невиновен.
«Тогда почему он признался и почему у меня такое чувство, будто я пропустила в этих записях что-то ужасное?»
Глава 19
Пробудившись короткое время спустя, Гейл с еще мокрыми волосами завернулась в свой голубой бархатный халат и начала беспокойно мерить шагами пол своей комнаты. Зажгла на письменном столе лампу и затолкала историю болезни в дальний угол ящика, словно хотела избавиться от змеи, которая могла в любой момент напасть на нее. Ей хотелось поговорить с Роуэном и прогнать прочь свои страхи. Любой спор был бы лучше, чем оставаться наедине со своими сомнениями.
И тут возник он, словно услышал ее мысли.
— Простудишься, если будешь так разгуливать.
— Ничего со мной не будет.
При виде его фигуры, облокотившейся на дверной косяк, Гейл улыбнулась. Он был в черных шерстяных брюках и в расстегнутой белой полотняной рубашке навыпуск.
— Я не слышала колокольчика.
Он пожал плечами:
— Я вошел через заднюю дверь, чтобы не будить Картера. — Роуэн приблизился к ней. — Вы не закрылись на щеколду, мисс Реншоу.
— Я нарочно оставила ее открытой в надежде, что ты посетишь меня.
Гейл затаила дыхание.
— Я же сказал, что зайду.
Она кивнула:
— Ты всегда делаешь то, что обещаешь.
— Приятная перемена! Спасибо, Гейл.
— Насколько я понимаю, мисс Фезерстоун не умирает?
— Не сегодня. Хотя на самом деле она умудрилась подхватить настоящую простуду, так что это было приятное разнообразие после ее перевозбужденной крови. Естественно, что сочетание вымышленного недуга с по-настоящему больным горлом было для бедняжки непереносимо. Но боюсь, рекомендованное лечение может ее доконать.
— Новый тоник?
— Теплые обертывания для горла и три дня полного молчания.
Гейл ахнула от радостного ужаса:
— Три дня? Вы нехороший человек, Роуэн Уэст.
— Боюсь, недостаточно нехороший. Ладно, успокойся, и давай немного посидим.
Он потянул ее за руку и поморщился, когда кровать возмущенно скрипнула. Ржавая рама под его тяжестью прогнулась.
— Боже! Скажи, что эта кровать не такая неудобная, какой кажется, судя по звуку!
— Еще хуже, чем кажется, но я ее полюбила, так что, пожалуйста, не оскорбляй мое пристанище.
— Я попрошу Картера поставить тебе новую кровать.
— Нет! Не смей! Это будет верх неприличия с твоей стороны — проявлять интерес к моей постели, Роуэн!
— Обожаю, когда ты такая чопорная и несносная, Гейл. Но если настаиваешь, я не стану вмешиваться. Можешь продолжать наслаждаться своей дорогой комнатенкой — железной койкой и прочим.
— Благодарю.
— А теперь скажи: что заставляет тебя метаться по комнате?
— Ты всерьез говорил, что тебе есть что терять? Все получилось совсем не так, как я себе представляла, Роуэн, и теперь я не могу не беспокоиться, что, сама того не ведая, причиняю больше зла, чем добра. Но я не могу отступить. Я не…
— Я сказал это, не подумав, Гейл. — Он привлек ее к себе и начал целовать за ухом, подвергая сладкой муке, которая лишила ее желания спорить. — Будешь сокрушаться в другой раз. Ты да я, мы можем управлять лишь крохотной толикой своего существования. Все остальное — вне пределов нашей досягаемости. Но ты и это… это… и это… — Каждое «это» он отмечал прикосновением своих губ к какой-нибудь из чувствительных точек на ее шее и плечах. — Это все, что сейчас имеет значение.
От его прикосновений все тревоги унеслись прочь, и Гейл отдалась его власти.
— Да, вероятно, вы правы, доктор.
Она сменила положение, подогнув под себя ногу и повернувшись к нему лицом.
— Роуэн, как я тебе? — спросила Гейл, дав волю своему природному любопытству. — То есть я хочу спросить: откуда женщина знает, как ей вести себя с мужчиной?
Он покачал головой:
— Ты такая, какая есть. Я не хочу, чтобы ты думала, как себя вести, Гейл.
От его слов к ее щекам прилило тепло, воодушевляя на дальнейшие расспросы, чтобы выяснить, что доставляет ему удовольствие. Больше всего на свете она вдруг захотела отплатить ему за доброту.
— Роуэн, а что соблазняет мужчину? Что, по-твоему, больше всего прельщает мужчину в женщине?
— Доверие. Женщина, которая знает, чего хочет, и не стесняется об этом прямо говорить. — Она потеребила зубами его соски, вызвав на коже россыпь мурашек и заставив со свистом втянуть в грудь воздух. — Полагаю, что это сугубо индивидуально.
Ее ладони заскользили вверх по его груди, чтобы сбросить рубашку. Обнаженная кожа с гладкими мускулами под ладонями вызвала у Гейл прилив восторга. Поиграв пальцами с волосяной порослью на груди, она позволила своим рукам продолжить исследование его тела, затем, толкнув на кровать, села Роуэну на ноги, лишив его возможности двигаться. Нагнувшись, сосредоточилась на застежке брюк и, глядя в его красивое лицо, начала неспешно расстегивать пуговицы.
Освободив пленника, она погладила бархат гладкой кожи, наслаждаясь восхитительной пульсирующей силой, послушной ее рукам.
— Мне нравится, как ты сложен, Роуэн.
— Я соблазнен, мисс Реншоу. Видите, как это оказалось легко?
«Не думаю, что у меня хватит выдержки, если позволю ей продолжить…»
Гейл наклонила голову, застыв в каком-нибудь дюйме от его плоти.
— Это комплимент? Правда?
Она взглянула на него с порочной улыбкой.
— Ладно. Постараюсь усложнить задачу в целях образования, но…
О Боже! Вот и вся бравада…
Откинув простыню, Гейл смело поцеловала его, сопроводив сладчайшим из вздохов, какие он когда-либо слышал. Когда она сомкнула губы, и язык ее затанцевал по чувствительной коже, Роуэн с трудом заставил себя не шевелиться, опасаясь сбросить их обоих на пол.
Затем со стоном оторвал Гейл от себя и отодвинул, решив не продолжать дальше волшебную пытку.
— Посиди здесь и дай бедолаге немного остынуть.
Он посадил Гейл напротив себя. Ее ночная сорочка, служившая барьером, лишь усиливала чувственность обещания.
— Роуэн. — Гейл слегка надула губы, но позы менять не стала, лишь устроилась удобнее. — Я хотела лишь научиться доставлять тебе удовольствие.
Роуэн кивнул:
— Ты уже его доставила. — Он взял ее за бедра, чтобы удержать на месте и попытаться успокоить бешеный стук своего сердца. — Поласкай себя.
Она повиновалась, сначала неуверенно, не зная, что из этого получится, но быстро поняла суть игры. Томное желание в его глазах и открытое одобрение действий пьянило. Гейл ласкала свою грудь, повторяя то, что он делал с ней в лаборатории. К ее удивлению, собственные руки оказались не менее соблазнительными.
Под воздействием его неотрывного взгляда она ощутила в себе новую силу.
Это было что-то новое. Ей никогда не приходило в голову, что можно себя ласкать, и тем более — позволить кому-то наблюдать за этим. От собственных прикосновений ее соски затвердели и заныли.
Скользнув вниз, руки без труда нашли разгоряченную плоть. Эффект превзошел все ожидания.
— Продолжай, Гейл. Делай с собой то, что делал я.
И снова она безошибочно поняла все нюансы игры и представила, что это его руки ласкают ее.
Она не стыдилась, потому что он не сводил с нее глаз. И его глаза выражали сладострастие и одобрение. Такой всесильной Гейл еще никогда себя не чувствовала — королева в крохотном царстве эротики, но тем не менее королева.