Он сел на единственное сиденье своего робота, прикрытое сверху ярко-голубым козырьком. Зонтик, в котором больше не было надобности, робот сложил и спрятал. Как будто только сейчас заметив, что гость терпеливо ждет под дождем, Изас Лель пригласил его сесть рядом с собой. Данло питал глубокое недоверие к роботам всякого рода, но тем не менее сел. Изас Лель с легкой улыбкой сказал роботу «вато», и тот покатился по мокрому пластику.
Дождь барабанил по козырьку, и пластмассовые колеса робота шуршали по тихому космодрому. Вскоре они подъехали к зданию или, вернее, к закрытой части города у периметра летного поля. За этой серой стеной находились, должно быть, помещения для обслуживания судов внутрипланетного и космического сообщения. Данло полагал, что там работают технари, программисты и прочий персонал по приему и отправке летательных аппаратов.
Он осознал, что ему недостает звуков и картин человеческой деятельности. Ему не терпелось поскорее выбраться с этого пустого поля, хотя встающий впереди бездушный город пугал его не меньше, чем ребенка — темная дыра тигриного логова.
Данло долгим, тоскливым взглядом смотрел на туманные загородные холмы, на красивый, пестрящий пурпуром и зеленью экзотический лес. Затем дверь в стене — очевидно, по беззвучному сигналу их робота, — скользнула вбок, и они въехали в город Ивиюнир.
— Сейчас мы проследуем на другой уровень, — сказал Изас Лель. — Другие ждут нас.
— Другие?
— Да. Трансценденталы. И… другие. Потерпите немного, и вы сами увидите.
Чего бы ни ожидал Данло от этого крытого города, реальность оказалась еще хуже, чем он опасался. Робот вез их по бесконечным пустым коридорам, поворачивая то вправо, то влево согласно своей программе. Естественный свет не проникал сюда. Стены, хотя и не тускло-зеленые, как снаружи, отличались не менее унылыми красками. Местами по ним, как плесень по хлебу, расползался голубоватый грибок. В сыром мертвом воздухе едко пахло серой и прочими химикалиями.
Где-то внизу, в недрах этого города, проживало около двадцати миллионов человек. Данло казалось, что эхо их голосов доносится к нему сквозь пластиковый пол. Он не понимал, зачем люди селятся в таких структурах, разве что ради безопасности. Ивиюнир, как и другие известные Данло аркологии, прочностью и надежностью не уступал замковым мирам Астарета.
Построенный из композиционных пластиков, он мог выдержать и водородный взрыв, и радиацию далеких сверхновых.
Последнее для людей, живущих в центре Экстра, должно было иметь решающее значение.
Робот наконец подъехал к одному из городских гравитационных лифтов. В ожидании лифта Изас Лель говорил о разных пустяках вроде алмазного пилотского кольца Данло и о странном покрое его черного шелкового комбинезона. Двойные двери открылись, и робот вкатился в лифт, где они оказались единственными пассажирами. Кабина дрогнула и пошла вниз. Данло не знал, сколько уровней они уже миновали. Где-то за стенами этой пластмассовой камеры мелькали жилые кварталы и полные народа рестораны, проносились магазины, библиотеки, грезопарки и фабрики, производящие все от синтетической одежды до продуктов питания. В большинстве аркологий пищевые фабрики располагаются наверху, чтобы культивируемые там растения могли пользоваться естественным освещением, но в Ивиюнире эти плавучие фермы, видимо, помещались где-то глубоко внизу. Данло предполагал, что нараины используют для фотосинтеза, без которого жизнь растений невозможна, искусственный свет и что источниками этого света служат термоядерные камеры или даже грязные ядерные реакторы. Он уже сталкивался с подобным варварством в секторе Треблинка Люс. Сам Данло еще в юности отказался от всякой пищи, выращенной ненатуральными методами. Сейчас, в стенах этого противного природе города, ему вспомнилось это детское табу, ставшее столь же неотъемлемой его частью, как шрамы на бедре и лбу. Данло в тысячный раз напомнил себе, что свет есть свет и что «искусственный» свет не менее реален, чем излучение любой из звезд.
— Осталось недолго, — сказал Изас Лель. Лифт теперь падал так быстро, что Данло чувствовал себя почти невесомым. Он прижимал к себе образник, боясь, как бы тот не улетел. — Мы почти на месте.
Лифт остановился на пятнадцатом уровне. Робот дал команду открыть дверь и проехал еще через несколько пустых коридоров, последний из которых выходил на узкую улицу. Этот покрытый пластиком проезд напоминал, впрочем, скорее туннель, чем улицу. По обеим сторонам от быстро едущего робота располагались магазины, демонстрирующие товары от одежды до сельдаков, рекламирующие голографическую технику и услуги печатников. Выше, до самого потолка улицы, теснились жилые помещения. По словам Изаса Леля, большинство уровней города делилось на три или четыре субуровня. Пространство стоит дорого, сказал он. На пятнадцатом уровне вид до шестнадцатого открывался только с больших бульваров.
Данло, потевший в застойном кондиционированном воздухе, жаждал открытого пространства, каким бы замкнутым оно ни оказалось. Тут робот свернул на Девятый бульвар, и его желание исполнилось. Данло тут же позабыл о своих пропотевших шелках и тупой головной боли — забыл даже о необходимости дышать этим воздухом, который он делил с двадцатью миллионами других людей.
— Сколько народу! — сказал он Изасу Лелю. — Сколько роботов!
Их робот с точностью часовых стрелок, указывающих полночь, влился в поток других роботов — голубых, желтых, розовых, ярко-красных и так далее. Все они везли людей и все катились впритирку с весьма опасной скоростью. Данло, любивший скорость, как свежий ветер, ожидал неминуемой аварии, но ничего такого вокруг не случалось. Он дивился безупречной координации этих уродливых машинок и предполагал, что все они подключены к какому-нибудь мастер-компьютеру, управляющему их движением.
Точно так же в Ивиюнире обстояло и с людьми. По белым тротуарам, между потоком роботов и магазинами, двигались толпы, руководимые, казалось, единой целью. Люди, спешащие по бульвару и выходящие из боковых улиц, выглядели так, будто их индивидуальными маршрутами управляла общая мастер-программа. Они двигались как заведенные, но при этом в них чувствовалось чисто человеческое возбуждение, как будто они шли на войну или на какую-то большую религиозную церемонию.
В шестидесяти футах над их бритыми головами нависал, как искусственное небо, голубой пластик верхнего уровня, но никто из них как будто не возражал против жизни в столь тесном пространстве. Они почти не обращали внимания на Данло, хотя он единственный на всей улице был одет в черное. Горожане носили белые кимоно или одежду из разноцветного мерцаля. Ни ветер, ни солнце, видимо, никогда не касались этих слабых изнеженных тел и не имеющих возраста лиц.
Почти все прохожие были белые, как мучные черви, но с розоватым оттенком — мутация, свойственная выходцам из областей с холодным дождливым климатом, наподобие западной оконечности Евразии на Старой Земле. Такая мутация могла также быть следствием жизни в пластиковых муравейниках Экстра. Нараины с их голыми черепами и бесформенными телами выглядели андроидами, такими же бесполыми, как только что вылупившиеся скутарийские нимфы.
— Разве в вашем мире нет роботов? — спросил Изас Лель, трогая капельки воды на своем сложенном зонтике. Струя воздуха била им в лицо, и на улице стоял такой шум, что приходилось говорить очень громко. — Возможно ли, чтобы в Невернесе ими не пользовались?
Он приказал роботу немного откинуть сиденье и поднять окна. Данло, оказавшись закупоренным в пластиковой бутылке, стал смотреть сквозь ее стенку. В толпе он стал замечать большое количество персональных роботов, сопровождающих своих хозяев. Роботы мыли витрины, роботы клали пластмассовые кирпичики, надстраивая жилые блоки Девятого бульвара. Устрашающая конструкция из колес, трубок и пластмассовой колыбели нянчила ребенка, одного из немногих детей, которых Данло видел на улице. Всюду, куда ни глянь, ползли или ехали всевозможные разновидности роботов. У ресторанов, где роботы-официанты подавали напитки со льдом и странного вида блюда, другие роботы вскапывали цветочные клумбы. Данло заметил, что такое занятие больше бы пристало человеку, чем привел Изаса Леля в полную растерянность.
— Мне кажется, у вашего робота не все в порядке, — сказал нараин, кивнув на образник.
Голографический Эде, не меняя выражения лица, начертил в воздухе полумесяц. После своего пребывания у сайни они с Данло сочли полезным разработать собственный тайный язык, и Данло научил его цефическому языку знаков.
— Почему? — спросил Данло.
— У него проблемы с переводом. Не можете же вы всерьез думать, что сажать цветы должны люди.
— Но почему же?
— Потому что это работа. — Изас Лель произнес это слово, «фальке», так, точно в рот ему попала грязь — так, точно его смысл был ясен каждому. Работа есть работа, постыдное занятие. Только роботы или сумасшедшие работают. Цивилизованные люди, такие, как Изас Лель или любой другой нараин, пусть даже самого низкого ранга, посвящают свое время более возвышенным целям.
— Мне приходилось сажать цветы. — Данло вспомнился ясный день ложной зимы, когда он сделал перерыв в своих математических занятиях, чтобы посадить» Тамарой огнецветы около ее дома. — И я не считал это работой.
Изас Лель посмотрел на Данло, как на неизвестного вида насекомое.
— Но ведь вы делали это руками?
— Конечно, как же иначе?
— Значит, это работа.
— По-вашему, все, что делается руками, — это работа?
— Почти все.
Данло сидел прямо, как мастер заншина. Фактически он был здесь послом и потому не мог себе позволить вступать в спор с Изасом Лелем. Но он был также пилотом, а прежде всего человеком и поэтому сказал:
— Я видел, как робот на улице кормит ребенка. Ведь не считает же мать работой кормить свое дитя?
— Считала бы, будь у этого ребенка мать.
Данло на миг онемел и даже дышать перестал. Всю свою жизнь он слышал рассказы о мирах, где дети рождаются искусственным путем. Эти извращенные создания, не имеющие ни отца, ни матери, называли слельниками и насмехались над ними. Кадетом он даже знал в Невернесе одного из таких, безупречного внешне, но несчастного внутренне, с идеальным телом и затравленными глазами. Мысль о том, что Изас Лель и все другие жители этого города — слельники, ошеломила Данло, и он замолчал, не находя слов.