— Называет меня предателем.
— Что ответили?
— Пожелал приятно провести время в немецкой тюрьме.
Губы полицайкомиссара тронула легкая улыбка.
— Остальные? — указал на задержанных.
— Этого не знаю, — ткнул пальцем в крайнего слева. — А вот эти двое ломились в мой номер. Тот, что справа, пытался распылить газ, а у этого за поясом имелся пистолет.
— Протестую! — поднял руку бывший обладатель пистолета. — Этот господин врет. Мы его не знаем. Он не мог видеть нас за закрытой дверью, тем более, разглядеть какой-то пистолет. Ваши люди обыскали нас. У нас нет оружия. Мы советские граждане, прибывшие, чтобы сопроводить в аэропорт соотечественника по его просьбе, — он указал на Слизеня. — Ему срочно потребовалось вылететь домой по семейным обстоятельствам. Мы требуем немедленно нас освободить!
По-немецки кагэбэшник говорил уверенно.
— Вот как? — улыбнулся Вебер. — Вы не знаете этого человека, — он указал на меня, — тем не менее, прекрасно осведомлены, в каком номере он живет. Как иначе разглядели, что дверь в него закрыта? Что вы делали на том этаже? Ведь герр Слизень живет ниже. И еще. Я впервые вижу, чтобы человек отправлялся в аэропорт без вещей и верхней одежды. Как бы не спешил, это невозможно.
Ай, да комиссар! Мигом разглядел. Все задержанные в куртках, а вот Слизень – в пиджаке. Значит, собирался меня сдать, а затем, как ни в чем не бывало, вернуться к себе в номер. Сука…
— Что касается оружия, то мы кое-что нашли в урне на этаже, где живет герр Мурашко. Наши криминалисты изучат находки. И молите бога, чтоб на них не обнаружили ваших отпечатков пальцев. Опознание завершено. Всех четверых задерживаю до выяснения обстоятельств дела. Надеть им наручники!
— Не имеете права! — запротестовал бывший обладатель пистолета. — Мы сотрудники советского посольства.
— У вас нет дипломатических паспортов и, следовательно, иммунитета. Советское посольство мы уведомим в установленном порядке. Увести!
Полицейские окружили кагэбистов и под конвоем вывели из холла. Вебер подошел ко мне.
— Вы не собираетесь покидать Германию в ближайшее время, герр Мурашко?
— Нет, герр полицайкомиссар. Как вы поняли, дома мне не рады.
— Из отеля тоже не съезжайте, — попросил он. — Если нет денег, проживание оплатит комиссариат.
— Понял, — подтвердил я.
— Кстати, как вы разглядели этих людей? — спросил он. — За закрытой дверью? Да еще пистолет.
— Выглянул на короткое время. Услыхал шум в коридоре и открыл. Разглядел Слизеня, все понял и захлопнул дверь. Остальное вы знаете.
— Может быть, — произнес он задумчиво. — Хотя там вообще-то темновато. У вас отменное зрение, герр Мурашко!
— Не жалуюсь, — подтвердил я.
— Гуте нахт![15] — кивнул он и вышел.
Проводив его взглядом, я зевнул и отправился к портье. Тот, как ни в чем не бывало, торчал за своей стойкой.
— Благодарю, что вызвали полицию, герр…
— Мюллер, — подсказал он. — Не стоит благодарности, герр Мурашко. Это мой долг.
Он принял напыщенный вид.
— Эти люди не вызвали у вас подозрения, когда проходили через холл? — спросил я.
— Нет, герр Мурашко, — покрутил он головой. — Я не видел их здесь. Полицайкомиссар уже спрашивал. Полагаю, они вошли в отель через служебный вход. В это время он обычно заперт, но их кто-то впустил.
Даже знаю кто. Через тот же ход вытащили бы и нас с Викой. Хорошо, что проснулся своевременно. Слизень – сука! Надо было все же организовать ему инфаркт.
— Разбудите меня на завтрак, — попросил портье…
Перед завтраком я рассказал Вике о происшествии. Выдал версию-лайт. Дескать, ломились в номер, но набежала полиция, вызванная портье, и повязала негодяев. Вика поохала, но мигом успокоилась. Замечаю я в последнее время такое за любимой. Безоговорочно верит в мою счастливую звезду. Ее Миша может все. От смертельной болезни исцелить, КГБ раком поставить. Если бы… По краешку прошли.
После завтрака я навестил Воронова, попросил позвать Терещенко и рассказал историю им. Выслушали меня с угрюмыми лицами.
— Ну, и что теперь? — спросил министр.
— Вам не будет ничего, — успокоил я. — Спали, ничего не слышали. Это моя личная война, Владимир Сергеевич. Так что оправляетесь в город, посещайте магазины, покупайте подарки родным. Кстати, возьмите, — я достал из кармана конверты с командировочными от Шредера. Мы с Викой их не тронули. — Пригодятся. У меня здесь будет работа и зарплата.
Воронов с Терещенко помялись, но конверты взяли. Вот и правильно.
— Жаль расставаться, Михаил Иванович, — вздохнул Терещенко. — Когда теперь свидимся?
— Еще в этом году, — успокоил я.
— Не боитесь КГБ? — удивился он.
— Им будет не до того.
Он внимательно посмотрел на меня, но задавать вопросы не стал. На том и расстались. Я вернулся к себе в номер. Собирался выгулять любимую по Франкфурту, но позвонил портье – за мной приехал полицейский. Я оделся и спустился вниз. Полицейская машина отвезла меня в комиссариат. Там меня без проволочек провели к чиновнику в гражданском костюме. Он представился гаупткомиссаром Бахом. Немолод, полноват, с отвисшими брылями щек.
Для начала Бах попросил мой паспорт. Я вручил его с замиранием сердца. Вот сейчас листнет и увидит, что не въезжал по нему в Германию. Бах, однако, листать не стал. Открыл на нужной странице, сверил фотографию с оригиналом и вернул. После чего подробно расспросил о ночном происшествии. Его молодой помощник в это время лихо стрекотал на электрической пишущей машинке, составляя протокол. По завершению допроса мне дали его на подпись.
— Хорошо, что владеете немецким языком, — заметил Бах. — Переводчика с русского отыскать непросто. И представителя советского посольства не потребовали.
— У меня теперь там нет друзей, — вздохнул я.
— Понимаю, — кивнул он. — Первый такой случай в моей практике. Агенты КГБ попытались похитить соотечественника! Чем вы их так разозлили? Диссидент?
— Целитель, герр Бах.
— Знаю, — сказал он. — Читал в утренних газетах. Журналисты называют вас волшебником. Дескать, слепые прозревают, парализованные ходят. Но одно другому не мешает.
— Не в моем случае, герр Бах. Я не собирался просить политического убежища в Германии. Просто в КГБ хотели, чтобы я работал на них – исцелял иностранцев за большие деньги. А они бы клали их в свои карманы. Люди, приказавшие меня похитить, не патриоты. Жулики.
— Погодите! — заинтересовался он. Открыл ящик стола и извлек из него газету. — Вот! — протянул мне. — Объявление на четвертой странице. Прочтите. Очень необычное, потому заинтересовало.
Я взял газету и развернул, мельком заметив, что она сегодняшняя. Нашел рекламное объявление на указанной странице. Большое, в красивой рамке, да еще с изображением возложенных на человеческую голову рук.
«Целитель из СССР излечит вас от тяжелых болезней, — гласило объявление, — включая те, перед которыми бессильна современная медицина. Тысячи официально подтвержденных случаев, быстрый результат. Подробности и предварительная запись по телефону». Далее следовали цифры номера. На миг я похолодел. До сих пор считал, что попытка похищения – месть Слизня, который наплел про меня гадостей посольским. Ошибся. Оказалось, четкая и продуманная операция. Даже публикация объявления в номере с рассказом о моих успехах в Германии не случайность. У них все бы вышло, если б не проснулся. Привезли бы нас, как миленьких, в Москву, где поставили перед фактом. Или исцеляй, или десять лет колонии за измену Родине. В том числе беременной Вике. Мрази! Ненавижу!
— Что скажете? — спросил Бах.
— Это афера КГБ.
— Вы уверены?
— Абсолютно. В СССР нет целителя с такими же способностями. Официально они подтверждены только у меня. Я один могу говорить о тысячах исцеленных и подтвердить это документально.
— Ясно, — он забарабанил пальцами по столу. — Вы готовы повторить сказанное перед прессой?
— Для чего?
— Чтоб не дать совершиться преступлению. Тяжело больной человек готов на многое. Мой долг – остановить мошенничество. Одновременно это защитит вас.
— От кого?
— КГБ. Неприятно говорить вам, герр Мурашко, но задержанных вчера в отеле придется отпустить. Дело не имеет судебной перспективы – нет улик. Только ваше заявление и показания официанта ресторана. Только этого мало.
— А как же пистолет, рация, дубинка? — удивился я. — Баллончик с газом, наконец?
— На них не нашли отпечатков пальцев задержанных. Видимо, успели стереть. Да и пистолет не настоящий – искусно выполненный муляж. Это не оружие. Судья, разумеется, все поймет, но решение вынесет в пользу обвиняемых. Он обязан соблюдать закон. Но пока дело не пошло в суд, вы вправе говорить, что угодно, — он хитро посмотрел на меня. — Я не первый год служу в полиции, герр Мурашко, и хорошо знаю, что спецслужбы опасаются огласки. Поднятый прессой шум заставит КГБ отступиться. Тем более, тут особый случай. Вы не перебежчик и не диссидент. У СССР нет и не может быть к вам официальных претензий.
Вообще-то есть, но об этом лучше промолчать.
— Согласен, — кивнул я. — Когда?
— Идемте, что-то покажу, — предложил он, поманив меня рукой.
Я встал и по его примеру подошел к окну. Бах отодвинул штору. Окна его кабинета выходили на улицу, и я разглядел перед входом в комиссариат толпу репортеров с фотоаппаратами и видеокамерами.
— Дежурят здесь с утра, — пояснил Бах. — Вы не видели их, потому что въехали во двор через служебные ворота. У репортеров свои источники информации, о задержании русских они знают. Пока без подробностей, но разнюхают. Вам все равно придется иметь с ними дело, так что лучше не затягивать.
— Выйдем к ним?
— Зачем? — пожал он плечами. — Пригласим в конференц-зал. Сейчас поручу помощнику это сделать. Вы готовы, герр Мурашко?
— Готов, — буркнул я…
Наше появление в конференц-зале репортеры встретили морем вспышек. Подлетели, преградив дорогу, операторы с камерами.