— Да, Андрей, я тебя понимаю. Очень часто люди преувеличивают.
Он хотел сказать, что в случае с ним преувеличивать нечего, но не решился перебивать Борисовну.
— Всякое бывает. Вот я и хотела сказать тебе, чтобы ты в следующий раз был поосторожней. Один неправильный поступок может скомпрометировать надолго. Неприятно будет и за тебя, и за школу.
Она говорила так, словно признавала за Андреем право на одну оплошность, которую он уже совершил. С кем не бывает: ну, подошел к какой-то девице, ты же мужчина. Но в дальнейшем думай, что делаешь.
В общем, погладила против шерстки, дав понять, что в следующий раз будут менее приятные манипуляции.
Андрею хотелось заорать на нее, потребовать, чтобы она отталкивалась от фактов, а не прислушивалась к дурацким наговорам, хотелось возмутиться этой чудовищной несправедливостью всем своим существом, но он сдержался. В основном потому, что знал крутой нрав Борисовны. Пожалуй, не знай он ее еще по школе, поступил бы иначе.
Он ведь не мог высказывать что-то наполовину. Если его прорвет, с возмущением случится перебор. Со словами, с жестами, с движениями. С Борисовной это не пройдет. Может, и до увольнения дойти. И этого ох как не хотелось. Особенно сейчас, когда он вернулся домой и только-только начал входить в новый щадящий режим.
Он лишь устало кивнул и обернулся к двери, как бы давая понять своей начальнице, что все понял и его желательно отпустить.
— Хорошо, — наконец, сказала Борисовна. — Мы с тобой об этом разговоре забудем, а пока можешь идти.
Не говоря ни слова, он направился на выход, но, прежде чем коснулся дверной ручки, Борисовна его окликнула:
— И еще, Андрей. Чуть не забыла.
Он повернулся к ней.
— Тут мне сказали… Ты иногда проводишь на уроках внеклассные темы. Так, Андрей?
Он отвел глаза. Попытался подобрать слова в оправдание, но Борисовна не дала ему этой возможности.
— Я понимаю, ты пытаешься разнообразить ребятам учебу, рассказываешь интересные вещи, я все это понимаю, но… Большинство из них не очень хорошо знают то, что положено по программе. Вот в чем проблема. Кроме того, это может не понравиться кому-нибудь из родителей учеников. Ты пойми, Андрей, я полностью на твоей стороне, но мы не можем отталкиваться только от собственных желаний. Есть еще общие правила.
— Да, Клара Борисовна, — промямлил он. — Я, в общем-то, этого уже не практикую. В начале было немного.
В душе разливалась горечь. Он хотел, как лучше. Что в этом плохого, если он расскажет ученикам, как живут люди в далеких малоизвестных странах, какая там природа, какой климат? Неужели это кому-то не позволит выучить заданную тему? Чушь! Все догмы виноваты. Ограничения и какие-то там идиотские правила, неизвестно кем придуманные. Они как бетонные заборы, голову расшибешь, лучше и не пытаться их игнорировать.
Борисовна удовлетворенно кивнула.
— Вот и хорошо.
Он посмотрел на нее, и до него вдруг дошло, что про внеклассную тему ей рассказал кто-то из учеников. Учителям, своим коллегам, Андрей ничего не говорил. Кто же подошел к Борисовне? К этому отнюдь не мягкому директору? Ведь подошедший к ней сам рисковал навлечь на себя ее гнев. Ученики знали: реакция у Борисовны непредсказуемая. Она вполне могла встать на сторону подобной импровизации со стороны нового учителя.
— Клара Борисовна, кто вам пожаловался на меня? Случайно не Ковалевская из 11 «А»?
Это вырвалось у него быстрее, чем он обдумал слова.
Борисовна почему-то опустила глаза.
— Андрей разве это имеет сейчас значение?
— Значит, она?
— Ты имеешь в виду Яну Ковалевскую?
— Да.
— Нет, Ковалевская здесь ни при чем.
Борисовна по-прежнему не смотрела на него, но это необязательно означало, что она опасается чем-то себя выдать.
— Послушайте, Клара Борисовна, про знакомства у дискотеки вам тоже она говорила?
На этот раз Борисовна отложила ручку и задержала на нем взгляд.
— Андрей, слухи — это, когда много кто говорит. Неужели ты думаешь, что я бы послушала какую-то ученицу? Поверила бы ей на слово?
Андрей сразу как-то обмяк. И, пробормотав извинения, спросил, можно ли ему идти.
Директор пожала плечами.
— Конечно, иди.
Ковалевская стояла в окружении трех одноклассниц у окна на первом этаже.
Андрей заметил ее сразу. Как тут не заметишь? Яркая кофта, короткая юбка. Кроме того, его мысли были направлены на нее весь последний час. И она смотрела на него сама. Наверное, заметила в окно еще на школьном дворе.
Он понимал, что в школе не высидит. Размеренная рабочая жизнь внезапно дала трещину. В течение четверти часа в кабинете директора на него вывали столько, что это нужно было хоть как-то рассортировать, упорядочить в своем мозгу. И он покинул здание, вышел проветриться, благо у него был свободный урок.
Андрей прошелся по своему району. Думал, не забежать ли домой, но решил, что не надо. Он брел и спрашивал себя, знают ли об этих слухах, дошедших до директора, другие учителя? Неужели и до них дошло? Он пытался вспомнить лица своих коллег, уловить, произошли ли какие-нибудь изменения в последнее время? Смотрел ли на него кто-то не так, как в начале?
И признал, что ни в чем не уверен. Если он и нащупал некое изменение, так могло всего лишь казаться.
Откуда это, спрашивал он себя. Как такое возникло на пустом месте? Или не совсем на пустом? Конечно, Ковалевская имела к этому какое-то отношение. Иначе и быть не могло. То, что это она подошла к Борисовне и пожаловалась на россказни нового учителя про экзотические страны, Андрей не сомневался. Кроме нее — некому. И Ковалевская могла рассчитывать на Борисовну, что та ее не выдаст. Просто сказала, что опасается Андрея, если до него дойдет ее жалоба. Приняла надлежащий девственный вид и попросила Борисовну ничего не говорить про ее визит в кабинет директора. Вполне достаточно, если директор ей пообещала.
С пятиминутными беседами в конце уроков более-менее ясно: Ковалевская. Но как быть с этими странными слухами?
Андрей чувствовал: без брюнетки и здесь не обошлось, но как все это происходило? Ведь не подошла же она, в самом деле, к Борисовне, чтобы сказать такое? Конечно, нет. Это вам не жалоба на неправильное проведение урока.
Как же тогда? Кому она сказала? И от кого это узнала Борисовна? От какой-то учительницы, с кем Ковалевская позволяет себе подобную откровенность? Но Андрей не представлял в этой роли никого из своих коллег. У него уже возникло ощущение, что Ковалевская с презрением, тщательно спрятанным, относится ко всем учителям без исключения. Значит, вариант с учителем отпадал.
Слухи — это, когда много, кто говорит. Так определила Борисовна. И потому ниточек, ведущих к истоку, могло быть сколь угодно много. Бессмысленно распутывать этот клубок. Бессмысленно, несмотря на всю злость и негодование из-за подобной несправедливости.
Так ничего и не придумав, Андрей в очередной раз глянул на часы. Нужно было отправляться в школу. У него еще два урока.
И кого он сейчас меньше всего желал увидеть, того он и увидел. Можно подумать, он притягивает Ковалевскую одними мыслями.
Андрей мог подняться на второй этаж через другое крыло, лишь увеличил бы путь к учительской на две минуты, но он пошел так, как ходил обычно. Мимо Ковалевской с одноклассницами. Не прятаться же от нее!
Когда он приближался к группке девушек, они, прежде о чем-то оживленно беседовавшие, замолчали. Как будто речь шла о нем. Каждая из девушек бросила на него короткий, смущенный взгляд. Их напряженные позы и фальшивая пауза в разговоре напомнили Андрею те времена, когда он сам был подростком, и девчонки шушукались друг с дружкой, замирая при появлении парней, чтобы те, не приведи Господи, что-нибудь не подслушали.
Дети! Ну, что с них взять?
Ковалевская взгляд не отвела. Она смотрела в открытую, не таясь. Нагло и уверенно. И, кажется, ухмылялась. Совсем немного — по-видимому, она не очень жаждала, чтобы эту ухмылку разглядели одноклассницы. Казалось, она знала о разговоре Андрея с Борисовной. Знала все, что ему там высказали. Слово в слово.
В этот момент Андрей неожиданно понял, что это она каким-то образом распустила эти гнусные слухи. Она!
Почти поравнявшись с ней, Андрей испытал чудовищной силы импульс. Захотелось шагнуть к этой наглой девице, схватить ее за волосы, гаркнуть в самое ухо, чтобы она сама, по своей воле, ушла из этой школы. Ушла, пока не поздно. Исчезла. Растворилась, как дурной сон.
Конечно, он не сделал этого. Это было бы самое никудышное решение проблемы. С самыми нехорошими последствиями. Можно не сомневаться, Ковалевская, прикоснись он к ней, раздует такую трагедию, что покинуть школу N 2 придеться ему, не ей. Уж она точно не испугается физической угрозы, использует оплошность с его стороны на все сто.
И Андрей прошел мимо, не осознавая, как у него скрипят сжатые зубы. Он прошел, отметив, что сегодня уже не будет созерцать самодовольную мордашку Ковалевской.
Оказалось, что он ошибся.
Поднимаясь на второй этаж, он услышал за спиной ее голос:
— Андрюша.
Он резко оглянулся, подумав, что ему померещилось.
Нет, это была Ковалевская. Она нагнала его на лестнице, где по Великому Закону Подлости как раз никого, кроме них, не было.
— Андрюша, — приторно улыбаясь, повторила она.
Он застыл, не в силах сказать ни слова. И она поравнялась с ним, обогнала.
Наконец, он опомнился, осознал, что такое нельзя оставлять просто так.
— Ковалевская, — пробормотал он. — Ты хоть понимаешь, что за такое обращение к учителю…
— К директору поведете? — она хихикнула. — И что? Я скажу, что такого не было. Скажу, что ты, Андрюша, ко мне придираешься. Надо будет — расплачусь, как положено.
Она миновала лестничный пролет и теперь смотрела на него сверху вниз.
— Ты, сучка! — Андрей не поверил тому, что сам сказал, но выносить это дальше он уже не мог. — Ты не много на себя берешь?