Первым Дроздов осмотрел человека, лежавшего на боку в правом углу помещения.
Глаза у него были полузакрыты, так что виднелись только нижние полукружья зрачков, виски ввалились, лоб приобрел мраморно-белый оттенок, а свободная от повязки часть лица казалась на ощупь такой же холодной, как мрамор.
– Кто это? – спросил Дроздов.
– Грустный, – ответил темноволосый невозмутимый водитель вездехода Хитренко. – Радиооператор. Помощник Кожевникова… Что с ним?
– Мертв. Умер уже давно.
– Умер? – резко спросил Грубозабойщиков. – Вы уверены?
Дроздов бросил на него снисходительный взгляд и промолчал. Тогда командир обратился к Кузнецову:
– Есть такие, кого нельзя транспортировать?
– Думаю, эти двое, – ответил Кузнецов.
Он доверительно вручил Дроздову стетоскоп. Через минуту майор выпрямился и кивнул.
– Ожоги третьей степени, – сообщил Кузнецов командиру. – У обоих высокая температура, очень слабый и неровный пульс. Похоже, отек легких.
– На борту им будет лучше, – заметил Грубозабойщиков.
– Переноска для них – верная смерть, – заявил Дроздов. – Даже если укутать как следует, они не выдержат.
– Мы не можем без конца торчать в этой полынье, – заявил Грубозабойщиков. – Я беру ответственность за их транспортировку на себя.
– Извините, товарищ командир, – Кузнецов твердо покачал головой. – Теперь я здесь главный. Я согласен с доктором Дроздовым.
Грубозабойщиков молча пожал плечами. Через несколько минут вернулись моряки с носилками, а следом появился и Рукавишников с четырьмя другими матросами, которые несли кабели, электрообогреватели, осветительные лампы и телефон. Через несколько минут заработало отопление, загорелся свет.
Рукавишников покрутил ручку полевого телефона и бросил в микрофон несколько слов. Ярким светом загорелись лампы, начали потрескивать, а спустя несколько секунд накаливаться электропечи.
Моряки уложили на носилки Хитренко, Нечаева и близнецов Харламовых. Когда они ушли, Дроздов снял с крюка лампу.
– Вам она теперь не нужна, – сказал он. – Сейчас вернусь.
– Вы куда? – ровным голосом спросил Грубозабойщиков.
– Покурить…
– А я думал – по нужде…
Дроздов шагнул через порог, завернул за угол жилого дома и остановился. В домике послышалось жужжание ручки, потом кто-то заговорил по телефону. Разобрать слова ему не удалось.
Пламя в керосиновой лампе подрагивало на ветру, но не гасло. Ледяная пыль хлестала по стеклу. Дроздов направился по диагонали к единственному домику, уцелевшему в южном ряду. На наружных стенах – никакого следа огня и даже копоти. Рядом, должно быть, находилось хранилище топлива – в этом же ряду, только восточнее, прямо по ветру. Судя по степени разрушения других домиков, чьи уцелевшие каркасы были чудовищно покорежены, именно здесь был очаг пожара.
К одной из стен оставшегося целым домика приткнулся добротный на вид сарай. Дверь открылась легко. Деревянный пол, обшитые алюминием стены и потолок, снаружи и внутри – большие масляные радиаторы. От них отходили черные провода, которые шли к разрушенному сейчас домику, где стояла сгоревшая дизель-генераторная установка. Значит, пристройка обогревалась круглые сутки. Занимавший почти все помещение небольшой приземистый вездеход можно было завести в любое время одним нажатием кнопки. Теперь дело обстояло иначе: чтобы запустить двигатель, пришлось бы использовать паяльные лампы и физическую силу двух-трех человек, чтобы провернуть коленвал хотя бы один раз.
Дроздов закрыл дверь и направился в основной блок. Тот был забит металлическими столами, скамейками, механизмами и новейшими приборами для автоматической записи и обработки результатов бурения и метеорологических данных. Лаборатория. Дроздов торопливо осмотрел помещение, но не сумел обнаружить ничего интересного. Где же хранились образцы?
В одном углу на пустом деревянном ящике стоял переносной радиопередатчик с телефонами-наушниками. Рядом, в коробке из крашеной фанеры, лежали пятнадцать элементов «Дюраселл», соединенных в батарею. С крюка на стене свисала двухвольтовая контрольная лампочка. Дроздов прикоснулся обнаженными проводами лампочки к наружным контактам батареи и замкнул их. Ни искорки. Если бы в них сохранилась хоть ничтожная часть первоначального заряда, нить лампы раскалилась бы добела. Но она даже не зарделась. Выходит, Кожевников был прав, говоря, что батарея села окончательно.
Затем майор направился в домик, где лежали обгорелые останки семерых погибших во время пожара. Отвратительный запах горелого мяса и дизельного топлива стал еще сильнее. Дроздов остановился в дверях, не испытывая никакого желания двигаться дальше. Снял меховые рукавицы и шерстяные варежки, поставил лампу на стол, вынул свой фонарик и опустился на колени возле мертвеца, лежащего с краю.
Прошло десять минут. Единственным его желанием было поскорее покинуть помещение. Скоро он ощутил дурноту, но решил, что все равно не бросит это дело, пока не закончит.
Дверь со скрипом отворилась. Дроздов обернулся и увидел Грубозабойщикова.
38
Он ожидал прибытия командира гораздо раньше.
Следом появился Тяжкороб. Рука у него была обернута толстым шерстяным бинтом. Смысл телефонного разговора после ухода Дроздова из жилого дома стал ясен: командир вызывал подкрепление. Грубозабойщиков выключил свой фонарик, поднял защитные очки и опустил снежную маску. При виде кошмарного зрелища он прищурился, а нос его невольно сморщился от нестерпимой вони, кровь мгновенно отхлынула от раскрасневшегося на морозе лица. Сначала показалось, что его стошнит, но тут скулы у него чуть заметно порозовели, и Дроздов понял – командир сумел взять себя в руки.
– Андрей Викторович, – произнес Грубозабойщиков, и чуть заметная хрипотца только подчеркнула сугубую официальность обращения. – Предлагаю вам немедленно вернуться на корабль. Я предпочел бы, чтобы вы сделали это добровольно, в сопровождении старпома Тяжкороба. Если попытаетесь сопротивляться, за дверью стоят Рукавишников и Умеренков.
– Звучит угрожающе, Владимир Анатольевич, – заявил Дроздов в ответ. – Ребята могут там и замерзнуть. – Он сунул руку в карман, где лежал пистолет, и внимательно посмотрел на Грубозабойщикова. – Вы что, что-то не то съели?
Грубозабойщиков взглянул на Тяжкороба и кивнул в сторону двери. Старпом двинулся было к двери, но приостановился, услышав, как Дроздов сказал:
– Что за дела? В чем дело?
Вид у Тяжкороба был смущенный. Ему не по душе была роль, которую он играл. Похоже, так же обстояло и с Грубозабойщиковым. Но он намеревался выполнить то, что считал своим долгом, спрятав чувства в карман.
– Если вы плохо соображаете, – заговорил командир, – то я объясню вам. Когда вы появились на борту «Гепарда», то заявили про какое-то оборудование, позволяющее обнаруживать запуск американских ракет. Что с ним случилось, доктор Дроздов? Испарилось? Так, что ли? Растаяло, как химическое оружие Хусейна?
Дроздов набрал было воздуха, но все же не стал его прерывать.
– Здесь никогда ничего подобного и в помине не существовало, ведь так? Вы окончательно заврались, мой друг. В чем именно дело, я не знаю, и пока что меня это мало интересует. Единственное, что меня заботит, это безопасность корабля, жизнь и благополучие команды и доставка уцелевших буровиков на борт.
– Приказы вашего собственного командующего – все это для вас пустой звук?
– У меня возникли очень сильные сомнения относительно того, как эти приказы получены, – угрюмо сказал Грубозабойщиков. – Слишком много у вас загадок, да к тому же и лжете на каждом шагу.
– А вот грубость вам не к лицу, товарищ командир.
– Что ж, правда глаза колет… Так вы пойдете с нами?
– Я еще не закончил.
– Понятно… Старпом Тяжкороб, приступайте.
Черты мясистого добродушного лица Тяжкороба обострились, будто ему предстояла жестокая схватка. Повернувшись в сторону Дроздова, он застрял в позе, выражающей готовность действовать немедля.
– Я вам все объясню, – сказал майор. – Придется… Вы собираетесь меня выслушать?
– Еще одну байку? – командир резко мотнул головой. – Нет!
– А я не собираюсь идти с вами. Так что, тупик?..
Грубозабойщиков взглянул на Тяжкороба, тот повернулся к выходу.
– Ладно, зовите свою свору, – устало сказал Дроздов. – К вашему счастью, у вас, кроме меня, сейчас целых два дипломированных врача.
– При чем здесь это? Почему это «к вашему»?
– А вот при чем!..
В свете аварийной лампы вороненый металл пистолета, который Дроздов держал в руке, отсвечивал зловеще и угрожающе.
– Вы не посмеете выстрелить, – хладнокровно заявил Грубозабойщиков.
– Разговоры окончены. Мне надоело упрашивать, чтобы меня выслушали. Зовите свою свору, Владимир Анатольевич.
– На пушку берешь, майор! – разъяренно воскликнул Тяжкороб. – Не посмеешь!
– Нет уж, слишком многое поставлено на карту. Не посылайте их под пули… – Дроздов щелкнул предохранителем. – Попробуйте отобрать сами.
– Стой на месте, Владимир, – быстро крикнул Грубозабойщиков. – Он не шутит. Похоже, у него в чемодане целый арсенал.
– Верно. Но пока мне хватит и этого… Так вы будете меня слушать?
– Да.
– Тогда отправьте назад Рукавишникова и Умеренкова. Мне вовсе не улыбается, чтобы кто-то еще об этом узнал. К слову, они, должно быть, промерзли до костей.
Грубозабойщиков кивнул. Тяжкороб подошел к двери, открыл ее, что-то коротко произнес и тут же вернулся. Дроздов положил пистолет на стол, поднял фонарик и сделал несколько шагов.
– Подойдите сюда… – резким голосом приказал он.
Они подошли. Проходя мимо стола с пистолетом, оба даже не взглянули на оружие. Дроздов остановился над грудой обугленной плоти. Грубозабойщиков приблизился вплотную, вгляделся повнимательнее. Лицо его побелело как мел, какой-то странный звук вырвался из горла.
– Посмотрите сюда. На спину. Мне пришлось удалить часть обугленной плоти.