– Ну, так что? – спросила она, опуская стакан. Виски придал ее манерам бесцеремонность, почти агрессивность. – Вас это волнует?
– Да, и тоже очень. Пожалуй. Я как-то не думал об этом в такой плоскости.
– Приходите понемногу в себя?
– Начинаю приходить, так будет точнее.
– Послушайте, если вас будут спрашивать, что я здесь делаю, говорите, что я вроде как историк.
– А вы правда историк?
– Вроде как, – пожала плечами Тереза и на мгновение задумалась, глядя невидящими глазами на бексхиллцев, хохотавших над какой-то шуткой. – Я все время забываю, через что все вы здесь прошли. Вы когда-нибудь слышали о городе Кингвуд-Сити, штат Техас?
– Нет, никогда.
– А я до последнего времени не слыхала о Булвертоне. В этом мы с вами сходимся, если даже ни в чем другом.
– А что, этот Кингвуд, там тоже было вроде как у нас?
– Кингвуд-Сити. Точно то же самое.
– Стрельба? И у вас там кто-нибудь погиб?
– Энди. Мой муж. Его звали Энди Саймонс, он работал на федеральное правительство и погиб в городе Кингвуд-Сити, штат Техас. Вот почему я здесь, в Булвертоне, Восточный Сассекс, – потому что какой-то долбаный ублюдок застрелил самого дорогого для меня человека.
Тереза опустила лицо, протягивая одновременно Нику стакан с чуть подтаявшими кубиками льда. Ник понял без слов и опять налил ей двойной виски.
– Спасибо, – пробормотала Тереза.
Она снова взглянула на Ника, но теперь ее глаза не гипнотизировали, они приобрели мутноватый блеск, хорошо знакомый любому, кто когда-либо работал за стойкой и с нетерпением ждал, когда же придет час закрытия. Ник не думал, что Тереза опьянеет так быстро. Пока она аккуратно, сосредоточенно доливала стакан содовой из сифона, он записал на ее счет цену очередной выпивки.
– Так вы хотите поговорить обо всем этом? – спросил Ник.
Как ни крути, а он был бармен, человек, по роду своих занятий привыкший сочувствовать пьяным и безутешным.
– Да в общем-то мы уже поговорили.
Сомнительного возраста мальчишки повставали с мест, безжалостно царапая пол стульями, и всей своей буйной компанией проследовали на выход. Опустевший столик был заставлен пустыми стаканами и завален пакетиками из-под закуски. Над переполненной пепельницей столбом поднимался дым. Ник вышел из-за стойки, смел со стола грязь, залил водой дымящуюся пепельницу и перетаскал посуду в стоящую под стойкой раковину; только-только он начал ее мыть, как в баре появилась Эми.
– Хочешь, я подменю тебя? – спросила она, мельком взглянув на Терезу.
– Да нет, не надо, я же скоро закрываю.
Ник разогнул спину и повернулся к Эми; она поманила его в дальний конец бара.
– Как там миссис Саймонс, с ней все в порядке? – Голос Эми был еле слышен за музыкой, гремевшей из автомата, мальчишки оставили после себя и этот мусор.
– Миссис Саймонс выпила уйму бурбона, но ей, слава богу, не слишком далеко идти домой.
– А если она вырубится, ты отнесешь ее на руках?
– Да отстань ты от меня с этой чушью, – раздраженно отмахнулся Ник. – Я думал, ты уже легла.
– Я за сегодня не слишком устала. И мне было слышно, как ты тут все время болтаешь.
– Послушай, я же просто бармен, которому каждый клиент норовит излить свои беды.
– Так у нее они что, тоже?
– А у кого их нет?
– Как-то так получается, что, когда я стою за стойкой, она сюда не заходит, ни разу такого не было.
– Может быть, ей легче раскрывать душу перед мужчинами.
– Ну и чего же она там тебе такого нараскрывала?
– Слушай, Эми, давай отложим этот разговор, ладно?
– Она ничего не слышит.
– А зачем ей слышать? Ты ведешь себя так, что любой дурак поймет.
– Я бы и не хотела, да вот приходится.
Голос Эми звучал все громче, поэтому Ник протиснулся мимо нее и вышел из-за стойки. Подойдя к автомату, он щелкнул тумблером, укрытым на задней его панели, и музыка резко смолкла.
– Если ты закрываешь, нужно сперва поменять «гиннесовский» бочонок.
– Неохота, я лучше спущусь в подвал завтра утром.
– Ты же вроде всегда говорил, что «Гиннес» лучше ставить вечером.
– Я сделаю это утром.
Эми пожала плечами и вышла в дверь, которая вела из бара в гостиницу. Ник с ужасом думал, какую сцену она ему сегодня закатит. Он знал Эми уже многие годы, но все еще не мог до конца ее понять.
Тереза Саймонс допила очередную дозу; теперь она сидела на табуретке прямо, как по отвесу, чуть-чуть касаясь стойки ладонями.
– Я верно слышала, что вы закрываетесь? – спросила Тереза.
– Вас это не касается. Вы постоялица и можете пить здесь хоть до утра.
– Премного благодарна, мистер Сертиз, но это не в моем стиле.
– Ник, – поправил Ник.
– Ну да, мы же договорились. Не в моем стиле, Ник. Кой черт, я и бурбон-то этот не слишком люблю. Вот Энди, тот правда его любил. Я начала пить бурбон исключительно из-за него, не решалась сказать, что мне не нравится. До того я пила пиво. Вы же небось наслышаны, какое у нас, американцев, пиво. Вкус у него такой, что лучше не надо, вот мы и пьем его ледяным, чтобы вкуса совсем не чувствовалось. Поэтому такие, как Энди, пьют лучше бурбон. Да он и пил-то не слишком много. Говорил, что должен всегда иметь ясную голову, а то лишится значка.
– Значка? – переспросил Ник. – Так он что же, был копом?
– Вроде как.
– Вроде как коп – это вроде того, как вы вроде как историк?
Тереза тем временем встала, она держалась на ногах куда увереннее, чем можно было ожидать от женщины, выпившей так много бурбона за такое короткое время.
– Кой черт, да теперь-то чего темнить. Энди работал в Бюро, специальным агентом.
– В ФБР?
– Все-то вы понимаете.
– И был убит при исполнении служебных обязанностей?
– И опять вы угадали. В Кингвуд-Сити, штат Техас. Крошечный городок, о котором ни одна собака не слышала, даже американская собака. Даже техасская и та, наверно, не слышала, что-то вроде вашего Булвертона. Ну точно, совсем как Булвертон, если не считать того, что он совсем другой. Вы слышали такое имя – Аронвиц? Джон Лютер Аронвиц?
– Я не уверен, но кажется…
– Аронвиц жил в Кингвуд-Сити, – перебила Тереза. – Жил так тихо, что никто его там и не знал. Сидел все больше дома, с мамой. Заходил иногда в магазин. Друзей у него не было, а если и были, то никто их ни разу не видел. На его боевом счету числилось несколько мелких правонарушений. На что-то все это похоже, верно? Ездил он в старом пикапе и постоянно возил с собой пару стволов, дело для Техаса вполне обычное. Тихий, очень тихий парень, ну совсем как ваш Джерри Гроув. А в прошлом году он взбесился непонятно с чего. Взял свое оружие и начал стрелять. Убивал, убивал и убивал. Всех, кого ни попадя, – мужчин, женщин, детей. В точности как Гроув. Ему было все равно, в кого стрелять, лишь бы застрелить. В конце концов он прихватил пару заложников и засел вместе с ними в каком-то долбаном торговом молле, на самой окраине города, у выезда на интерстейт-двадцать. Вот там Энди и занялся им, и там Энди погиб. Понятна картинка?
– Да.
– А вот вы, Ник, вы что-нибудь об этом слышали? Если да, то вы для вашей Англии редкое исключение.
– Слышал, – кивнул Ник. – Газеты много писали. А вот название города не запомнил. Он чаще упоминался как…
– Ну хорошо, хорошо, вы – один из немногих. Вы помните, когда это случилось?
– В прошлом году, как вы и сказали. И… ну да, тот же самый день.
– Третье июня прошлого года. День, когда умер Энди, и все из-за того, что какой-то говнюк по фамилии Аронвиц тронулся умом и схватился за винтовку.
– И ведь как раз третьего июня…
– Теперь видите? И ровно тогда же съехала крыша у Джерри Гроува. В тот же самый день, Ник, в тот же самый долбаный день. Презанятное совпадение, не правда ли?
Когда миссис Саймонс ушла, держась за стенки, к себе наверх, Ник закрыл бар, запер наружную дверь и выключил свет. В гостинице было тихо, как в склепе. Эми еще не спала, сидела в кровати и читала какой-то журнал. Ее настроение стало заметно лучше – покричала, выпустила пар и успокоилась.
Глава 12
На момент смерти Энди Саймонсу было сорок два года, работал он, как и все предыдущие восемнадцать лет, в ФБР специальным агентом. Он специализировался по психологии преступников с особым упором на массовые беспорядки, множественные немотивированные убийства и серийные убийства, совершаемые с перемещением из города в город.
Энди был предан своему делу и свято верил, что методы Бюро – лучшие из лучших. В свободное время он умел и расслабиться, однако на работе его мозг был наглухо закрыт для всего, не связанного напрямую с поставленными задачами. Хотя он все еще числился оперативником, за последние годы его деятельность в значительной степени переместилась с улиц в лабораторию.
В Отделе психологии преступлений, приписанном к Фредериксбургскому управлению, он и чертова дюжина его коллег корпели над математическими моделями психоневральных карт ментальности психически неуравновешенных массовых убийц. Исходные данные поступали к ним из Национального центра криминологии, принадлежавшего самому Бюро, от полиции всех штатов США, а также из многих стран Европы, Латинской Америки и Австралазии. Они основывали свои математические модели на ими же создававшихся психопатологических профилях не только убийц, но и тех, кого убийцы убивали. Они проверяли теорию, что при убийствах, считавшихся обычно немотивированными – когда жертвам вроде бы просто не повезло оказаться в самом неподходящем месте в самое неподходящее время, – в действительности существует глубинная психоневральная связь между тем, кто убивает, и теми, кого он убивает.
Имелось сильное подозрение, что тут присутствует своего рода психологический спусковой механизм. Природа этого механизма была не слишком понятна, но на практике именно он был последней соломинкой, превращавшей заурядного неудачника, социально неприспособленного или психически неуравновешенного индивидуума, из вечного неудачника в убийцу. Все большую популярность приобретало мнение, что ни к чему вроде бы не причастная жертва в какой-то мере сама подает сигнал к началу кровавой драмы.