сканное благополучие и без которого не могли существовать ни сами Разумы, ни их необъятные царства наслаждения.
Это напоминало старинный электрический компьютер: да, он был быстр, надежен и неутомим, экономил время и усилия, обладал всевозможными восхитительными качествами, однако, если выдернуть вилку из розетки или просто нажать кнопку выключения, он становился бездушным куском материи, а его программы – абстрактными настройками, мертвыми инструкциями, и все его вычисления исчезали так же стремительно, как выполнялись.
Подобным же образом обычный человеческий мозг в его природном виде зависит от человеческого тела в его природном виде: как бы ни был умен, восприимчив и талантлив человек, как бы ни отвергал презренный материальный мир, как бы ни чурался плоти, ведя аскетическую жизнь и предаваясь одним только интеллектуальным радостям, – стоит сердцу дать сбой, и…
В этом и состоял Принцип Зависимости: никогда не следует забывать о существовании кнопки выключателя, даже если помнить об этом докучно. Впрочем, проблему раз и навсегда решала Сублимация; желание избавиться от Принципа Зависимости было одним из соображений (хотя и не самым существенным), по которым цивилизация решала присоединиться к числу Старших Рас. Если с самого начала двигаться в этом направлении, то зависимость от материального мира однажды покажется атавистической, неприятной, бессмысленной и даже постыдной.
Культура не придерживалась этого пути – по крайней мере, пока, – но как общество в целом вполне осознавала и трудности пребывания в базовой реальности, и соблазны Сублимации. Было найдено компромиссное решение: Культура постоянно имела дело с макроскопической неуклюжестью и мелочной суетностью реальной Галактики, в то же время не отказываясь от исследования трансцендентных возможностей священной Ирреальности.
«В том-то все и дело…»
Внезапно поступивший одиночный сигнал вновь привлек внимание исполинского корабля к базовой реальности.
Скала «Плачевный исход» → всесистемник «Спальный состав»
Готово.
∞
Корабль очень долго – в своем временно́м эквиваленте – изучал однословное сообщение и поразился тому, какую гамму эмоций оно вызвало. Он дал задание недавно созданному дронофлоту и проверил планы эвакуации.
Затем определил местонахождение Аморфии – аватар задумчиво прогуливался по многокилометровым жилым палубам корабля, отведенным ныне под диорамы, – и велел ему снова навестить Даджейль Гэлиан.
IV
Апартаменты, отведенные Генар-Хофену на боевом крейсере «Карающий клинок», оставляли желать лучшего. Во-первых, здесь воняло.
– Что это? – сморщил он нос. – Метан?
– Метан не имеет запаха, – сказал скафандр. – Полагаю, неприятный для тебя запах исходит от смеси метилового альдегида с метиламином.
– Фу, омерзительная вонь!
– Надеюсь, твои обонятельные рецепторы вскоре перестанут на нее реагировать.
– А уж я как надеюсь…
В так называемой спальне было зябко. Жилое помещение оказалось просторным – квадрат со стороной в десять метров, высокий потолок, – но очень холодным: дыхание превращалось в пар. Генар-Хофен пока не снял скафандра, но уже откинул с головы шлем, теперь болтавшийся на загривке, и принялся придирчиво осматривать жилище, состоявшее из прихожей, гостиной, кухни-столовой устрашающе промышленного вида, такой же ужасающей ванной и вот этой «спальни». Впрочем, осматривать было почти нечего. Белый пластик сплошь затягивал стены, потолок и вспученный пол, образовавший своего рода помост, на котором лежало нечто большое и белое, вроде затвердевшего облака.
– А это что еще такое? – спросил Генар-Хофен, указывая на помост.
– По-моему, твоя кровать.
– Я догадался. Но что это… что это на ней?
– Перина? Одеяло? Покрывало?
– А что им накрывают? – искренне удивился он.
– Скорее всего, тебя, пока ты спишь, – неуверенно ответил скафандр.
Человек опустил сумку на блестящий пластиковый пол и, подойдя поближе, ощупал белую облакообразную штуковину. Та оказалась совсем легкой. Может быть, немного влажной, если тактильные сенсоры скафандра не врали. Генар-Хофен оттянул перчатку скафандра и коснулся покрывала голой рукой. Холодное. И похоже, влажное.
– Модуль? – позвал Генар-Хофен, надеясь выяснить, в чем дело.
– Ты не можешь общаться со Скопелль-Афранки напрямую, – вежливо напомнил скафандр.
– Тьфу ты! – сказал Генар-Хофен и снова пощупал покрывало. – Скаф, как по-твоему, оно влажное?
– Немного. Хочешь, я попрошу корабль связать тебя с модулем?
– Что? Нет, не стоит. Мы еще не летим?
– Нет.
Человек покачал головой.
– Жуткая вонища, – сказал он и опять потыкал в одеяло.
Эх, надо было настоять на своем и перенести на корабль модуль, хотя Хамы утверждали, что полезные площади ангаров весьма ограниченны. В общем-то, Генар-Хофен, вполне разделяя возмущение модуля, для виду попытался его утешить, но больше забавлялся мыслью о том, что Скопелль-Афранки придется остаться на Ярусе, в то время как он, Генар-Хофен, будет странствовать по Галактике с важной миссией. Теперь же эта мысль его больше не забавляла.
Раздался далекий гул, пол под ногами задрожал. От мощного рывка Генар-Хофен пошатнулся и, не устояв на ногах, рухнул на кровать.
Та протестующе взвизгнула. Генар-Хофен в ужасе уставился на нее.
– Вот теперь летим, – сказал скафандр.
V
Тихо напевая, человек разводил небольшой костер на полу темного зала, у основания одного из кораблей, вздымавшихся гигантскими деревьями безмолвного окаменевшего леса. Гестра Ишмефит нес службу в глубоком мраке, внутри которого таилась Подачка.
Подачка представляла собой громадную глыбу неправильной формы, шириной двести километров в самом узком месте и на девяносто восемь объемных процентов состоявшую из железа. Более четырех миллиардов лет назад ее породила катастрофа: в планету, частью ядра которой была глыба, врезалось крупное небесное тело. Глыбу вышвырнуло из родной системы, и на протяжении четверти жизни Вселенной она блуждала между звезд, не попав ни в один гравитационный колодец, но при этом испытывая легкое воздействие со стороны всех объектов, мимо которых пролетала. Тысячу лет назад ее, дрейфующую в глубоком космосе, обнаружил ЭКК, летевший по эксцентрической траектории из одной звездной системы в другую, и уделил ей ту крупицу внимания, которую заслуживал простой и гомогенный состав этой массы вещества. Затем она была предоставлена своей судьбе – нетронутая, но должным образом зарегистрированная и классифицированная – и получила название Подачка.
Когда через пятьсот лет настало время демонтировать исполинскую боевую машину, созданную Культурой для победы над идиранами, Подачке внезапно нашлось применение.
Бо́льшую часть боевых кораблей Культуры разоружили и разобрали. Некоторые корабли, после снятия с них вооружения, стали служить для скоростной доставки небольших объемов вещества (например, людей) из системы в систему в тех редких случаях, когда передачи данных было недостаточно. Лишь немногие корабли поддерживались в полной боеготовности; через двести лет после окончания войны их стало меньше, чем до ее начала, хотя, как постоянно подчеркивали ненавистники Культуры, среднестатистический ЭКК, якобы совершенно мирный, по боевым возможностям намного превосходил большинство чужацких кораблей, с которыми сталкивался в течение своей службы.
Однако Культура никогда не полагалась на удачу и гордилась своей привычкой тщательно подстраховываться, а поэтому разобрала не все боевые корабли. Несколько тысяч – меньше процента от первоначальной численности – остались в резерве, полностью вооруженные, если не считать обычного груза и боеголовок с Переместителями. Это вооружение, игравшее, впрочем, далеко не главную роль, корабли и другие боевые единицы в случае мобилизации могли изготовить сами. Законсервированные суда разместили на многочисленных орбиталищах Культуры с таким расчетом, чтобы при необходимости они за месяц могли добраться в любую точку Галактики.
На случай угроз и непредвиденных событий, характер которых сама Культура не могла точно определить, часть поступивших на хранение боевых кораблей поместили не вблизи густонаселенных орбиталищ, не на путях круизных кораблей и прибывавших с визитами всесистемников, а в самых глухих, холодных и пустынных областях огромного галактического диска, в потайных, укромных, тихих местах вдали от торных дорог – в местах, о существовании которых никто не догадывался.
Среди них была и Подачка.
Всесистемный корабль Культуры «Незваный гость» во главе военной флотилии отправился к темной, холодной глыбе, блуждавшей по космосу. Ее обнаружили именно там, где следовало, и приступили к работе. Для начала внутри глыбы соорудили анфиладу колоссальных залов, затем вынутую из одного такого гигантского ангара массу, точно отмеренную и отформованную, всесистемник с миллиметровой точностью запустил в саму Подачку, и на ее поверхности образовался новый кратер, совершенно неотличимый от других, возникших под ударами более крупных обломков межзвездного мусора.
Дело в том, что Подачка вращалась недостаточно быстро и двигалась не совсем туда, куда было нужно Культуре. Тщательно просчитанное столкновение устранило оба недостатка. Подачка стала вращаться немного быстрее, порождая чуть более сильную внутреннюю гравитацию, а траектория глыбы теперь отклонилась от встречи со звездной системой примерно через пять с половиной тысяч лет.
Затем в Подачку внедрили огромные Переместители, и боевые корабли без проблем были Перемещены один за другим в громадные залы, созданные всесистемником. Вдобавок всевозможные боевые комплексы и системы обнаружения установили как на поверхности Подачки, где их тщательно замаскировали, так и глубоко в ее недрах. На орбиту вокруг медленно крутящейся глыбы запустили облачко маленьких, темных, почти невидимых, но апокалиптически мощных устройств, чтобы высматривать и при необходимости уничтожать непрошеных гостей.