Пятерик метнулся вперед и, резко выбросив биту, привязанную к одному из передних щупалец, с мощным «х-ха!» рубанул по битку, отправив его в самый центр мишени. Биток послушно врезался в стену и отскочил под невозможным для перехвата углом. Генар-Хофен, ни на что особо не надеясь, резво бросился к нему, но биток вяло проплыл мимо, в полуметре от вытянутой биты. Человек плашмя растянулся на полу и покатился кувырком; скафандр напрягся, абсорбируя силу удара и предохраняя тело от травм. Генар-Хофен, тяжело дыша, сел и огляделся. Сердце гулко колотилось; в привычной Хамам гравитации играть в битобол было трудно даже с человеком, а уж тем более – с Хамом, хотя Пятерик, давая фору противнику, связал половину щупалец.
– Мазила! – взревел Хам и понесся по корту к упавшему битку, на ходу небрежно поддев щупальцем подбородок Генар-Хофена.
Скорее всего, Пятерик хотел помочь сопернику подняться. Дружеский жест, сломавший бы незащищенную шею, оторвал Генар-Хофена от пола и подбросил к потолку корта, как ядро из катапульты. Человек беспомощно замахал руками.
– Идиот! – сказал скафандр, когда тот достиг высшей точки полета.
Генар-Хофен надеялся, что скафандр имел в виду Пятерика.
Щупальце хлыстом обвило торс человека.
– Ой, прошу прощения! – воскликнул Пятерик и бережно опустил соперника на пол. – Ну знаешь, как у нас говорят: сила есть – ума не надо. – Он осторожно потрепал человека по голове, потом ткнул битой неподвижного зверька и заявил: – Плохо их здесь кормят.
Последующий звук Генар-Хофен привык воспринимать как вздох.
– Вот мудак долбанутый, щупальца свои поганые распустил, – сказал скафандр.
– Скаф, ну ты чего?! – пристыдил его Генар-Хофен.
– А того…
Скафандр был не в лучшем расположении духа; шлюзам вокруг каюты он не доверял и теперь не расставался с Генар-Хофеном, настаивая, чтобы тот не снимал его даже во сне. Генар-Хофен для виду поворчал, но в каюте слишком странно пахло, что не внушало особого доверия к Хамской системе климат-контроля, кое-как приспособленной к человеческой физиологии. Впрочем, скафандр неохотно согласился сворачивать на ночь секцию шлема, закрывавшую лицо, – эта уступка позволяла ему в любой момент сомкнуть гелевое поле и защитить хозяина, если система климат-контроля внезапно и полностью откажет.
Пятерик концом биты подцепил биток, швырнул через прозрачное ограждение корта на трибуны и забарабанил по стене, привлекая внимание оскопленного малька, дремавшего поодаль.
– Проснись, тюфяк! – заорал Пятерик. – Новый биток давай, дебил!
Малек подскочил на кончиках щупалец и, взбудораженно поводя глазными стебельками, сунул одну конечность в клетку, пристегнутую к телу, а другой распахнул дверцу в ограждении, потом торопливо выволок дрожащего зверька из клетки и передал Пятерику. Хам принял биток, дернулся вперед и угрожающе зашипел на малька. Бедняга вздрогнул, отскочил и быстро захлопнул дверцу.
– Ха! – вскричал Пятерик, поднес связанного зверька к клюву и перекусил бечевку. – Еще партию, Генар-Хофен? – Выплюнув обрывок бечевки, он деловито ощупал биток.
Испуганный зверек затрепыхал култышками крыльев.
– С удовольствием, – невозмутимо отозвался Генар-Хофен, не желая выглядеть слабаком.
– Так, пока что счет девять – ноль в мою пользу, – напомнил Пятерик, не спуская глаз с битка. – Погоди, я кое-что придумал!
Он стиснул клювом вырывавшийся биток, свесил глазные стебельки и сосредоточенно шевельнул клюволепестками. Послышался тихий писк и слабый хлопок. Пятерик высвободил зверька из клюва и удовлетворенно покачал глазными стебельками.
– Ну вот, со слепым битком играть гораздо интереснее. – Он швырнул жалобно скулящего зверька Генар-Хофену. – Твоя подача.
У Культуры была проблема с Хамами. У Хамов была проблема с Культурой, хотя и менее серьезная: с точки зрения Хамов, более древняя цивилизация не позволяла им играть с любимыми игрушками. А вот Культуру Хамы раздражали, как неутолимый зуд; с точки зрения Культуры, основная проблема Хамов заключалась в том, что они существуют, а Культура с этим ничего не может поделать.
Сама проблема возникла по чистой случайности, из-за крайне неудачного выверта галактической топографии в сочетании с катастрофическим и весьма неурочным невезением.
Область космоса, породившая различные разумные виды, которые затем постепенно образовали Культуру, общепризнанных границ не имела, но в целом занимала часть Галактики, противоположную родной планете Хамов, и по этой банальной причине встречи Культуры с Хамами были чрезвычайно редки. К тому времени, когда Культура наконец познакомилась с Хамами поближе – вскоре после длительного Идиранского конфликта, – они уже представляли собой крепкую, быстро развивающуюся цивилизацию, так что коренным образом изменить их привычки и натуру могла только новая война.
Поначалу некоторые Разумы Культуры ратовали за войну с Хамами, но, едва развернув дискуссию, осознали, что дело не выгорит; да, Культура действительно пребывала на пике военной мощи, которого, признаться, совсем не рассчитывала достичь в начале долгого и разрушительного конфликта, но на всех ее уровнях твердо укоренилось мнение, что, коль скоро задача остановить стремительную идиранскую экспансию успешно выполнена, Культуре незачем оставаться в зените боевой мощи. Пока заинтересованные Разумы утверждали, что внезапный сокрушительный удар по Хамам пойдет на пользу всем – и прежде всего самим Хамам, причем не в отдаленной перспективе, а совсем скоро, – Культура начала отключать, деактивировать, разбирать на компоненты, переводить на Хранение и демилитаризовывать десятки тысяч боевых кораблей, а триллионы ее граждан, поздравляя друг друга с успешным завершением кампании, с облегчением возвращались к своему излюбленному, вполне мирному времяпрепровождению в чудесных и необременительных условиях гедонистического социума, которые Культура рада была им предоставить.
Безусловно, время для аргументов в пользу новой войны было выбрано крайне неудачно, так что дело не выгорело, а проблема осталась.
Отчасти проблема порождалась тем, что Хамы обладали неприятной привычкой относиться к любой встреченной цивилизации либо с подчеркнутым презрением, либо с нескрываемой подозрительностью, в зависимости почти исключительно от того, насколько уровень технологического развития этой цивилизации отличался от уровня, достигнутого Хамами. В этом регионе Галактики всего одна высокоразвитая цивилизация – падрессали – в удовлетворительной степени напоминала Хамов физиологически и развивалась почти в идентичных эволюционных условиях, так что, в принципе, Хамы могли бы с ними подружиться; однако у падрессалей сформировался моральный кодекс, достаточно близкий Культурному, и они в сотрудничестве с остальными местными видами приложили существенные усилия к тому, чтобы хоть сколько-нибудь приструнить Хамов. Удерживать Хамов в рамках более или менее цивилизованного поведения – непростая миссия, но падрессали исполняли ее с неизбывным упорством и так долго, что и сами потеряли счет векам; как бы то ни было, за это Культура была им вечно благодарна.
Именно от падрессалей Хамы и получили свое прозвище, хотя первоначально называли себя иссорилийцами, по имени родной планеты Иссориле. Казалось очевидным, что, дав Хамам такую кличку (по горячим следам эпизода с отправкой на Иссориле падрессальской торговой миссии, сотрудников которой Хамы сочли кормом, а не равноправными партнерами), падрессали намеревались их уязвить, но иссорилийцы не оскорбились, а решили, что имя Хамы звучит гораздо внушительнее, и наотрез отказывались отбросить это прозвище даже после того, как падрессалям, на правах заступников и благодетелей, удалось заключить с ними некое подобие перемирия.
Однако спустя примерно век после Идиранской войны падрессали нарушили, по мнению Культуры, всякие правила приличия, когда внезапно, без всякого предупреждения, Сублимировались, решив присоединиться к Старшим Расам в самый что ни на есть неподходящий момент: их буйные питомцы пустились в необузданную погоню за чинно шествовавшим к прогрессу (добровольно или нет, это уже другой вопрос) караваном подопечных цивилизаций Культуры, а вдобавок завоевали несколько менее развитых соседних рас, с которыми, по счастью, никто еще не успел вступить в контакт.
Некоторые циничные Разумы Культуры выдвигали предположения о том, что решение падрессалей нажать гиперпространственную кнопку Сублимации и отбыть в края подлинной а-нам-все-пофигу божественности было в общем и в частности обусловлено их фрустрацией и отвращением при виде неисправимых мерзостей Хамской натуры; впрочем, эта теория не получила ни аргументированных опровержений, ни широкой поддержки.
Кончилось дело тем, что после некоторого заламывания рук и выкручивания щупалец, а также после ряда тщательно организованных трансферов уместных технологий (Хамская военная разведка продолжала пребывать в гордом, но наивном убеждении, что означенные технологии не получены в дар, а ловко похищены ее стараниями), эпизодических чувствительных щелчков по носу (или по другим подходящим частям анатомии) и откровенных в своей щедрости взяток (возвышенные интеллекты Разумов Культуры, предпочитая куда более утонченные махинации, полагали эти средства достижения стратегических целей возмутительно топорными, но, бесспорно, эффективными) Хамов – признаться, не без визгов и протестующих отбрыкиваний с их стороны – наконец более или менее приспособили к добрососедству в рамках галактического метасоциума; они согласились бо́льшую часть времени следовать правилам этого социума, неохотно признали за другими видами права, аналогичные своим, или, по крайней мере, отчасти простительные желания (например, право на жизнь, свободу, самоопределение и так далее), каковые изредка могут превзойти значимостью самоочевидно идеальные в своей естественности, безусловно справедливые и, если подумать, священные прерогативы Хамов вытворять что угодно и где угодно, лишь бы в свое удовольствие и особенно на чужой территории.