Генар-Хофен подозревал, что его осведомители о многом умалчивают, и не сомневался, что и в дальнейшем на него будут умело воздействовать и станут всячески использовать в своих целях. Впрочем, его это не беспокоило: работа казалась довольно простой, а условия сделки – справедливыми.
Предосторожности ради он проверил дядюшкин рассказ об исчезнувшем триллионолетнем солнце и артефакте на орбите вокруг него. Так и есть: в архивах обнаружилась полумифическая история, одна из многих, погребенных в глубинах веков. Правдоподобно объяснить ее никому не удалось, а представить доказательства было некому, если не считать женщины, с которой Генар-Хофену предстояло пообщаться.
Капитаном славного корабля «Трудный ребенок» оказалась женщина, Зрейн Трамов, точнее, Почетный капитан Флота Контакта Гарт-Кепилеса Зрейн Энхофф Трамов Афайяф дам Нискат-Запад. В архивах нашелся ее снимок: бледное узкое лицо с гордым, уверенным выражением, ежик светлых волос, тонкие, изогнутые в улыбке губы; в близко посаженных глазах светился живой ум. Генар-Хофену она понравилась.
Ему стало любопытно, каково это – провести на Хранении две с половиной тысячи лет, а потом очнуться без тела, по прихоти незнакомца, которому нужно с тобой поговорить. И украсть твою душу.
Он долго рассматривал фотографию, пытаясь понять, что скрывается за ясными голубыми насмешливыми глазами.
Они сыграли еще две партии в битобол. Пятерик одержал еще две победы, а Генар-Хофен от усталости едва стоял на ногах. Потом настало время освежиться и разделить с офицерами торжественную трапезу, на которую все явились в парадных мундирах, поскольку Потомственный Барабанщик VI, командующий боевым крейсером «Карающий клинок», отмечал день рождения. Пирушка затянулась далеко за полночь. Пятерик учил человека непристойным частушкам, Генар-Хофен отвечал тем же; два капитана космоатмосферников затеяли потешную дуэль на рашпильных муфтах – много крови, но все конечности целы, и ничья честь не задета; Генар-Хофен прошелся по туго натянутому канату над столовой ямой, в которой бесновались драгончие. Скафандр уверял, что ничем не помогал хозяину; Генар-Хофен промолчал, точно зная, что как минимум два раза скаф его подстраховывал.
«Карающий клинок» и два корабля эскорта мчались в межзвездном пространстве к обиталищу Ярус.
IV
Приятней пробуждения Ульвер Сейк и представить не могла. С томной неспешностью проплывала она через туманные многослойные грезы и воспоминания о сладком чувственном удовольствии… внезапно обнаружив, что они превосходно совпадают с реальностью и с тем, что происходит прямо сейчас.
Она подумала было притвориться, что еще спит, но, не выдержав нежного прикосновения, сладко застонала, вздрогнула, перекатилась на постели и, взяв его лицо в свои ладони, поцеловала.
– Нет, не останавливайся! – смеясь, выдохнула она. – Такое пожелание доброго утра мне очень нравится.
– Так ведь почти полдень, – шепнул молодой человек.
Его звали Отиэль. Он был высок, темнокож, с великолепными светлыми волосами, а голос… от его голоса мурашки по спине пробегали уже в сотне метров или, что куда лучше, миллиметров. Он изучал метафизику. Много плавал и занимался скалолазанием. Предыдущим вечером она остановила свой выбор именно на нем. Он оценил ее ноги. Какие у него длинные, чуткие пальцы…
– Ммм… ах… Правда, что ли? Мог бы и попозже об этом сказать. Нет-нет, продолжай… ЧТО-О-О?!!!
Ульвер Сейк резко села, отпихнула руку молодого человека и, широко раскрыв глаза, ошарашенно огляделась. То, что Сейк считала «романтической спальней», больше напоминало будуар: пятиметровая полусфера, от пола до сводчатого потолка задрапированная алыми складками ткани, пышные подушки, роскошное постельное белье, идущая кругом стена обита чем-то мягким; из стены выступали полочки, пуфы, диванчики и какие-то скобы. Спальных чертогов у Сейк было несколько: детская спальня, все еще заваленная игрушками, и спальня «просто подремать», комфортная, уставленная тенелюбивыми растениями в горшках; величественная спальня для приемов, жутко старомодная, с кроватью под балдахином (в ней Ульвер принимала друзей), и масляная спальня-ванная, точнее, четырехметровая сфера, наполненная подогретыми маслами, где приходилось пользоваться особыми загубниками, куда Перемещался воздух, – очень эротично, но, увы, не всем по вкусу.
Нейрокружево Ульвер, активировавшись от адреналинового скачка, сообщило, что времени – половина двенадцатого. Она же ставила – ну или собиралась поставить – будильник на половину одиннадцатого. Наверное, он не сработал из-за гормональной перестановки приоритетов. Ох, ладно, все равно уже ничего не поделаешь…
– Ну чего ты?.. – Отиэль, улыбаясь, с лукавым блеском в глазах поглядел на нее и снова протянул руку, решив, что Ульвер затеяла новую игру.
Тьфу ты, гравитация все еще включена… Ульвер приказала спальне переключиться в режим, где сила тяжести составляла одну десятую стандартной, и, послав молодому человеку воздушный поцелуй, пробормотала:
– Извини!
Гравитация упала на девяносто процентов. Вес уменьшился, перине стало куда легче поддерживать тела, и кровать нежно, но ощутимо наподдала по ягодицам, отправив парочку в полет. Юноша посмотрел на Ульвер с таким светлым, по-ребячески наивным удивлением, что она едва не осталась.
Нет-нет! Она спрыгнула с кровати, лягнула воздух, вытянула руки над головой, нырнула в складки на потолке спального павильона и выбралась наружу, во внешнюю секцию спальни, где проплыла над помостом с мягкой обивкой, окружавшим павильон, медленно опустилась в объятия стандартной гравитации и, сбежав по полукруглым ступеням на пол, едва не врезалась в Чурт Лайна.
– Ох, знаю, знаю! – вскричала девушка, хлопнув автономник по корпусу.
Дрон поднялся, описал плавный поворот и последовал за ней по спальне в сторону ванной; в формально-голубых полях дрона переливался розоватый отблеск улыбки.
Ульвер сорвалась на бег. Она всегда любила просторные помещения, и эта спальня представляла собой квадрат двадцать на двадцать метров, с потолком пятиметровой высоты. Одну стену целиком занимало панорамное окно, за которым виднелся резкий изгиб ландшафта: поля и лесистые холмы с башнями и зиккуратами. Первое Внутреннее Пространство – центральный и самый длинный цилиндр в кластере независимо вращавшихся труб пятикилометрового диаметра каждая – основные жилые секции Скалы.
– Могу я чем-то помочь? – спросил дрон, когда Ульвер ворвалась в ванную.
Из романтической спальни донесся приглушенный вопль, сменившийся отборной бранью: молодой человек попытался выбраться из будуара тем же путем, что Ульвер, но не учел гравитационных изменений. Дрон повернулся к источнику шума, потом вильнул обратно, услышав сквозь плеск струй голос Ульвер:
– Эй, вышвырни его отсюда! В смысле, выпроводи. Вежливо.
– Ну что это такое?! – воскликнула Ульвер. – Мало того, что я после одной-единственной ночи расстаюсь с великолепным любовником! Мало того, что отменяю все свои планы на целый месяц! А теперь выясняется, что ни зверей, ни подруг в путешествие брать нельзя!
– Ульвер, – негромко сказал Чурт Лайн, указывая на комнату рядом с главной галереей, – давай поговорим наедине?
– Нет уж! – завопила Ульвер, швырнув на пол плащ. – У меня от подруг секретов нет!
Они стояли на внешней галерее Ифетры, в длинной гостиной со множеством окон и старинных картин; зал выходил на ухоженный парк и Первое Внутреннее Пространство. Дверцы между картинами скрывали пару транспортных капсул. Прощальную встречу Ульвер назначила в полдень, но сама опоздала больше чем на час, потому что в ее утренний туалет входили процедуры, где спешка попросту неприемлема; да и потом, как заявила она дрону, нежась в молочной ванне, – аура Чурт Лайна на краткий, но восхитительный миг ослепительно вспыхнула, будто раскалилась добела, – если уж она, Ульвер Сейк, так важна для всех этих тайных планов, то ОО ничего другого не остается, как подождать. Впрочем, из уважения к срочности дела Ульвер решила обойтись без косметики, собрала волосы в безыскусный пучок и надела брючный костюм скромной расцветки, а выбор украшений занял не дольше пяти минут.
В галерее собрались родственники и знакомые – матушка Ульвер, высокая, укутанная в джеллабу, три кузины, семеро теток и дядьев, десяток подруг, после выпускного бала заночевавших в поместье, да еще пара суетливых домашних дронов, которые пытались сладить с животными. Свора золотисто-рыжих спейтлидских гончих зыркала на всех вокруг – звери, возбужденно принюхиваясь, делали стойку и нервно пускали слюни; три ловчих альсейна даже в колпачках взволнованно взмахивали крыльями и пронзительно, жалобно вскрикивали. Еще один дрон дожидался снаружи, у ближайшего окна, где оседланный скакун, Смельчак, рыл лапами землю. Три автономника – Ульвер полагала, что меньшим количеством не обойтись, – выгружали из лифта дорожные кофры. К ней подплыл поднос с завтраком; она с аппетитом вгрызлась в дольку чизленя, и тут Чурт Лайн заявил, что в путешествие Ульвер придется отправиться в одиночку.
К ее возмущению, Чурт Лайн ответил не словами, а по нейросети:
– Ульвер, да пойми ты наконец, это тайная миссия Особых Обстоятельств, а не вечеринка с подружками.
– И не смей со мной секретничать по кружеву! – процедила Ульвер сквозь зубы. – Это невежливо!
– Совершенно верно, доченька, – зевая, пробормотала матушка.
Подруги рассмеялись.
Чурт Лайн придвинулся к Ульвер почти вплотную; внезапно их с дроном окружило серое поле, взметнувшееся от паркетного пола до резных сводов каменного потолка, и сомкнулось цилиндром полутораметровой ширины, заключив в себе Ульвер, Чурт Лайна и поднос с завтраком. От неожиданности девушка раскрыла рот и широко распахнула глаза. Такого дрон еще никогда не вытворял! Его аура исчезла. Надо же, он даже не счел нужным превратить поле в зеркальный отражатель, чтобы Ульвер могла полюбоваться собой.