Они встретились в хомомданском посольстве, на приеме в честь начала шестьсот сорок пятого Фестиваля Яруса. На время Фестиваля, то есть на месяц, Леффид решил удалить свое нейросетевое кружево, рассудив, что коль скоро темой нынешнего Фестиваля заявлен примитивизм, то необходимо уважить выбор организаторов. Изъятие нейрокружева никак не меняло внешности и не требовало физического вмешательства, однако же сулило возможность почувствовать себя иначе.
Так и получилось. Какое странное и восхитительно освобождающее ощущение – задавать вопросы людям и машинам, не знать точно, где именно в обиталище находишься или который теперь час. Впрочем, многое приходилось удерживать в собственной памяти – к примеру, имена. Увы, он позабыл, как несовершенна человеческая память без поддержки!
Поначалу он хотел удалить крылья, чтобы наглядно продемонстрировать верность духу Фестиваля, но все-таки воздержался от этого шага. Наверное, оно и к лучшему, потому что девушке крылья очень понравились. Она устремилась прямо к нему – в маске, все тело поблескивает. Ростом почти не меньше его самого, идеально сложена, и вдобавок – четыре руки! А в каждой – по бокалу с напитком. Как только она с восторгом уставилась на белоснежные крылья за спиной Леффида, он понял, что эта красотка как раз в его вкусе. Она была в темно-синем гелевом скафандре, покрытом ажурным золотым плетением с контрастными, чуть поблескивающими красными алмазами, и в маске из тончайшего фарфора, отделанной рубинами и радужными перьями бадры. Великолепные духи.
Сняв маску, она протянула ему бокал. В ярком свете, заливавшем роскошное убранство павильона, ее глаза – огромные, каждый размером с приоткрытый рот, – затягивала непроницаемая сажисто-матовая мгла, однако, если вглядеться, под выпуклой черной поверхностью переливались искрящиеся огоньки. Гелевый скафандр покрывал все ее тело, кроме модифицированных глаз и участка на затылке, откуда свешивалась рыжая, оплетенная золотыми нитями коса, которая у самого копчика снова крепилась к скафандру.
Красавица назвала свое имя; губы под гелем скафандра разомкнулись, мелькнули белые зубы, розовый язык.
– Леффид, – вежливо представился он и поклонился, краем глаза глядя на нее.
Крылья, приподнявшись за его плечами, окутанными черным плащом, нависли над девушкой. Она завороженно вздохнула, огоньки в глазах засверкали ярче.
«Ага!» – подумал он.
Для торжественного приема резиденцию хомомданской посланницы – территорию размером со стадион – превратили в старомодный парк развлечений. Леффид с новой знакомой бродили между шатров, ларьков, палаток, балаганов и прочих аттракционов, беседовали ни о чем, обсуждали других гостей, радовались отсутствию автономников, сравнивали достоинства качелей, каруселей, вихревых, водных и ледовых горок, вертушек, квиттлей, слосулек, струнокруток, ветродуев, подкидушек, топтачек и подвесок, а также сокрушались о бессмысленности межвидового конкурса на самую смешную рожицу.
Выяснилось, что новая знакомая – вместе с друзьями из родного орбиталища – отправилась на корабле-полу-Эксцентрике в круиз на Ярус и намерена остаться до конца Фестиваля. Одна из ее тетушек с контактами в Контакте раздобыла для любимой племянницы пригласительный билет на прием в посольстве; ей все друзья обзавидовались! Девушка, по сути еще совсем юная, двигалась с уверенной грацией зрелой женщины и в беседе производила неожиданное впечатление проницательной и хитроумной особы. При разговорах с подростками Леффид обычно почти отключал внимание, однако новая знакомая пересыпала речь сложными аллюзиями и словесными играми, и он едва за ней поспевал. Надо же, какая умная молодежь пошла! Или это он постарел? А, не важно! Главное, что крылья девушке понравились; она даже попросила разрешения их погладить.
Леффид объяснил ей, что постоянно живет на Ярусе и считается гражданином – или бывшим гражданином – Культуры, в зависимости от точки зрения. Впрочем, его самого разница не беспокоила, хотя, если подумать, он питал бо́льшую привязанность к Ярусу, где прожил двадцать лет, чем к Культуре, где прошла вся его прежняя жизнь, точнее даже, не к Культуре, а к Тенденции Пофиг, которая считала Культуру слишком серьезной и недостаточно приверженной идеалам гедонизма. Он впервые прибыл на Ярус в составе дипломатической миссии Тенденции, но, отслужив положенный срок, не вернулся с коллегами на родное орбиталище, а решил остаться. (Он поразмыслил, не добавить ли что-нибудь в стиле, мол, вообще-то, я сотрудник Тенденционной организации, примерно соответствующей Особым Обстоятельствам, что-то вроде шпиона, нет, честное слово, знаю всякие секретные коды и все такое прочее… но потом решил, что такую умную девочку этим не пронять.)
Да, конечно, он старше; сто сорок лет. В полном расцвете сил? Спасибо за комплимент. И крылья вполне работоспособны в условиях силы тяжести от 50 % стандартной и меньше. Он обзавелся ими в тридцатилетнем возрасте. Он живет на ярусе, где сила тяжести 30 %. Там растут громаднейшие сетедрева; из скорлупок их плодов получаются великолепные жилища, но сам он предпочитает подвесной дом из полотнищ чальтрессорского шелка, натянутых на опоры из сверхсжатого тонкогрома. Конечно, он ей с удовольствием покажет.
А многое ли она уже успела повидать на Ярусе? Только вчера прибыла? Ах, как раз к Фестивалю! Он вызвался стать ее гидом. Вот прямо сейчас и начнем? С удовольствием. Можно взять яхту напрокат. Но сначала надо бы извиниться перед посланницей за преждевременное отбытие. Ничего страшного; они с хомомданкой старые друзья. А для тетушки придумаем какую-нибудь отговорку. Можно связаться с круизным кораблем, пригласить друзей. Нет? Ну разумеется, он не против камерадрона. Да-да, соблюдать правила приличия на Ярусе в некоторых случаях весьма утомительно, но все же…
– Да, да, да-а-а-а-а-а… – простонал он.
Издав очередной оглушительный вопль, она обмякла; лицо под гелевым слоем расплылось в широкой улыбке (скафандра девушка так и не сняла, но любезно открыла в нем отверстие). Что ж, а теперь – завершающий штрих…
Слова Леффида послужили для яхты сигналом отключить двигатели и перейти в свободный полет. Технология – великолепная штука.
Нейрокружево упорядочило бы последовательность и протяженность оргазмов, контролируя работу желез и тем самым усиливая и обогащая простейший физиологический процесс, но и без нейросети получилось неплохо; оргазм Лиффида длился больше минуты, однако у девушки, видимо, растянулся надольше.
Не выпуская ее, он парил в невесомости; девушка томно улыбалась, в огромных темных глазах тускло мерцали огоньки, роскошная грудь вздымалась и опадала, четыре руки медленно и грациозно колыхались, будто водоросли. Она потянулась к воротнику скафандра, отстегнула шлем и толкнула в сторону.
Огромные темные глаза остались неизменными; на очаровательном коричневом лице вспыхнул яркий румянец. Леффид улыбнулся; девушка с улыбкой смотрела на него.
Ее лоб и полоска кожи над верхней губой покрылись бисеринками пота. Леффид легонько взмахнул крыльями, обдувая разгоряченное лицо девушки. Огромные глаза внимательно следили за ним, потом она откинула голову, вздохнула и удовлетворенно потянулась. Проплывавшие мимо розовые подушки ударились о раскинутые руки и неспешно отлетели в сторону.
Прозвучал негромкий сигнал; яхта оповещала о приближении к пределу дозволенного удаления от Яруса. Повинуясь ранее полученному распоряжению Леффида, судно послушно включило двигатели. Любовники, погрузившись в мягкие, податливые подушки ложа, сплелись в сладостном объятии. Девушка медленно и томно выгнулась всем телом; глаза ее совершенно потемнели.
Краем глаза Леффид заметил на подоконнике, под ромбом иллюминатора, маленький камерадрон. Бисеринка объектива следила за любовниками. Леффид подмигнул камере.
Снаружи, во тьме, что-то заслонило медленно кружащие звезды. Леффид не спускал глаз с движущегося объекта. Мурлыкнули двигатели яхты; гравитация на миг прижала любовников к потолку, и снова вернулась невесомость. Девушка что-то сонно пробормотала и расслабилась, разомкнув объятия. Леффид подхватил ее на руки и, взмахнув крыльями, приблизился к иллюминатору.
Пролетавший мимо корабль, очевидно, направлялся на Ярус и столкнулся бы с яхтой, если бы та вовремя не включила двигатели. Леффид взглянул на девушку, спавшую в его объятиях, и подумал, не разбудить ли ее, чтобы она тоже полюбовалась зрелищем. Темный, причудливо изукрашенный корпус рассекал пространство всего в сотне метров от яхты; в величавом безмолвном полете огромного корабля было нечто сказочное.
Лиффиду пришла в голову замечательная мысль, и он с улыбкой потянулся к камерадрону – под весьма удачным углом запечатлевшему великолепные ягодицы красотки и гениталии Леффида, – чтобы нацелить объектив в иллюминатор, на проплывающий мимо корабль, в надежде, что при просмотре записи девушка оценит сюрприз. Однако камерадрона Лиффид так и не коснулся.
Вместо этого он уставился в иллюминатор, не отводя взгляда от одной из секций корабельного корпуса.
Корабль пролетел мимо. Леффид продолжал смотреть в пустоту.
Девушка, вздохнув, шевельнулась в его объятиях, стиснула его в себе и двумя руками притянула его лицо к своему.
– О-о-о… – выдохнула она и поцеловала его.
Первый настоящий поцелуй, без гелевой пленки скафандра. Глаза все так же волшебны, глубоки, как океанские воды, и волшебны…
Эстрей. Вот как ее зовут – Эстрей. У необычно прекрасной девушки весьма обычное имя. Она тут на месяц планирует задержаться, гм? Леффид поздравил себя с удачей. Кажется, Фестиваль выйдет замечательным.
Они снова принялись ласкать друг друга.
Получилось не хуже, чем в первый раз, но, увы, не лучше, потому что Леффид по-прежнему не мог полностью сосредоточиться на происходящем; теперь его отвлекали не попытки вспомнить имя девушки, а неотвязный вопрос, с какой стати на корпусе легкого крейсера Хамов выжжен эленчийский сигнал бедствия.