— По какому сигналу мы узнаем, что вы готовы к бою? — спросил Ролан.
— По ружейному выстрелу в воздух.
— Хорошо, генерал.
И, пустив лошадь в галоп, Ролан в третий раз пересек пространство, разделявшее генерала-роялиста и генерала-республиканца.
Указывая рукой на удалявшегося всадника, Кадудаль обратился к шуанам:
— Смотрите хорошенько, видите этого молодца?
Все взгляды устремились на Ролана.
— Да, генерал, — послышалось в ответ.
— Так вот, клянусь душами ваших отцов, пусть его жизнь будет для вас священной! Вы можете захватить его в плен, но только живым и так, чтобы ни один волос не упал с его головы.
— Хорошо, генерал, — коротко ответили бретонцы.
— А теперь, друзья мои, — продолжал Кадудаль, возвысив голос, — вспомните, что вы сыновья тех тридцати героев, которые сражались против тридцати англичан между Плоэрмелем и Жоссленом, в десяти льё отсюда, и победили их! Наши предки обессмертили себя в битве Тридцати, прославьтесь же и вы в битве Ста!.. К несчастью, — добавил он вполголоса, — на этот раз нам предстоит иметь дело не с англичанами, а с нашими братьями.
Между тем туман окончательно рассеялся, и первые лучи весеннего солнца желтоватыми полосами осветили равнину Плескопа, так что теперь можно было отчетливо видеть все маневры обоих отрядов.
В то самое время, когда Ролан возвращался к республиканцам, Золотая Ветвь умчался галопом, и напротив генерала Харти и синих остался лишь Кадудаль с сотней шуанов.
Отряд, оказавшийся ненужным, разделился надвое: одна его часть двинулась в сторону Плюмергата, другая — в сторону Сент-Аве; дорога теперь была свободна.
Золотая Ветвь вернулся к Кадудалю.
— Какие будут приказания, генерал? — спросил он.
— Только одно, — ответил генерал шуанов. — Возьми восемь человек и следуй за мной. Когда молодой республиканец, с которым я завтракал, свалится на землю вместе со своей лошадью, вы броситесь на него и возьмете в плен, прежде чем он успеет выбраться из-под нее.
— Да, генерал.
— Я хочу, чтобы он остался цел и невредим, тебе это известно.
— Решено, генерал.
— Выбери, кого возьмешь с собой, и, когда он даст тебе клятву, можешь действовать по своему усмотрению.
— А если он не даст клятвы?
— Тогда свяжите его так, чтобы он не мог бежать, и караульте его до конца сражения.
Золотая Ветвь тяжело вздохнул.
— Скучновато будет стоять, скрестив руки, — сказал он, — покамест другие веселятся.
— Бог милостив, — промолвил Кадудаль, — не грусти, работы хватит на всех.
Затем, бросив взгляд на равнину и увидев, что республиканцы построились в боевой порядок, он крикнул:
— Ружье!
Ему подали ружье, и он выстрелил в воздух.
В ту же минуту в рядах республиканцев послышалась дробь двух барабанов, бивших атаку.
Кадудаль приподнялся на стременах.
— Ребята, — зычным голосом обратился он к шуанам, — все ли читали сегодня утреннюю молитву?
В ответ послышалось почти единодушное: «Да! Да!»
— Если кто из вас не успел или забыл прочитать молитву, пусть сделает это сейчас!
Пятеро или шестеро крестьян опустились на колени и стали молиться.
Барабанная дробь быстро приближалась.
— Генерал, генерал! — слышались нетерпеливые голоса. — Они все ближе!
Генерал указал рукой на молившихся шуанов.
— Это правильно! — отозвались нетерпеливые.
Те, кто молился, один за другим поднимались с колен, кто раньше, кто позже, в зависимости от того, насколько длинной была его молитва.
Когда встал последний, республиканцы преодолели уже около трети расстояния, разделявшего противников.
Они наступали со штыками наперевес, построившись в три шеренги, по тридцать человек в каждой; офицеры замыкали строй.
Ролан ехал во главе первой шеренги, генерал Харти — между первой и второй; верхом были только они. Среди шуанов был лишь один всадник — Кадудаль.
Золотая Ветвь привязал свою лошадь к дереву, чтобы сражаться пешим вместе с восьмью шуанами, которым было поручено взять в плен Ролана.
— Генерал, — сказал Золотая Ветвь, — молитва окончена, все уже на ногах.
Убедившись, что так оно и есть, Кадудаль зычным голосом крикнул:
— А ну-ка, ребята, повеселимся!
Стоило этому напутствию прозвучать, и шуаны с криком «Да здравствует король!» рассыпались по равнине: каждый из них одной рукой размахивал шляпой, а другой потрясал ружьем.
Но, вместо того чтобы держать сомкнутый строй, как республиканцы, они рассыпались цепью, образовав огромный полумесяц, в центре которого находился Кадудаль верхом на лошади.
В одно мгновение отряд республиканцев был охвачен с флангов, и началась ружейная пальба. Почти все бойцы Кадудаля были браконьерами, то есть отменными стрелками. Кроме того, они были вооружены английскими карабинами, обладавшими вдвое большей дальнобойностью, чем ружья казенного образца.
И хотя шуаны, открывшие огонь, еще вроде бы не подошли на расстояние ружейного выстрела, несколько посланцев смерти, тем не менее, уже проникли в ряды республиканцев.
— Вперед! — скомандовал генерал Харти.
Его солдаты продолжали наступать, держа штыки наперевес, но через несколько мгновений перед ними никого не оказалось.
Сто бойцов Кадудаля уже не составляли отряд, а сделались цепью стрелков по пятьдесят человек на каждом крыле. Генерал Харти приказал обоим флангам повернуться лицом к врагу, после чего прозвучала команда:
— Огонь!
Однако грянувшие залпы не принесли никакого результата. Республиканцы целились в отдельных бойцов, а шуаны, напротив, вели огонь по всему отряду, и каждый их выстрел попадал в цель.
Увидев, в каком невыгодном положении оказались республиканцы, Ролан огляделся по сторонам и сквозь пороховой дым различил Кадудаля, стоявшего в стременах и неподвижного, словно конная статуя.
Предводитель роялистов ждал его.
Ролан испустил крик и рванулся прямо к Жоржу.
Кадудаль, со своей стороны, желая сократить ему дорогу, галопом помчался навстречу, но шагах в пятидесяти от Ролана остановился.
— Внимание! — произнес он, обращаясь к Золотой Ветви и его шуанам.
— Будьте спокойны, генерал, мы на месте, — отозвался Золотая Ветвь.
Кадудаль вытащил из седельной кобуры пистолет и взвел курок. Ролан взял в руку саблю и, пригнувшись к гриве лошади, бросился в атаку. Когда между ними оставалось не более двадцати шагов, Кадудаль медленно поднял пистолет и направил его в сторону Ролана.
Как только молодой полковник оказался в десяти шагах от него, Жорж выстрелил.
У лошади, на которой скакал Ролан, на лбу была белая звездочка, и пуля угодила точно в ее середину. Раненная насмерть лошадь рухнула вместе с всадником к ногам Кадудаля. Кадудаль пришпорил своего скакуна и перепрыгнул через лошадь и всадника. Золотая Ветвь и его бойцы держались наготове. Словно стая ягуаров, они набросились на Ролана, придавленного телом убитой лошади.
Молодой человек бросил саблю и хотел было выхватить пистолеты, но, прежде чем он коснулся своих седельных кобур, два шуана уже держали его за руки, в то время как остальные высвобождали его ноги из-под лошади.
Все было проделано настолько слаженно, что не приходилось сомневаться: маневр этот обдумали заранее.
Ролан рычал от бешенства. Золотая Ветвь подошел к нему, сняв с себя шляпу.
— Я не сдаюсь! — крикнул Ролан.
— Да вам и не надо сдаваться, господин де Монтревель, — с отменной учтивостью ответил Золотая Ветвь.
— Почему же? — спросил Ролан, исчерпав все свои силы в столь же безнадежной, сколь и бесполезной борьбе.
— Да потому, сударь, что вы уже в плену.
Факт был настолько очевиден, что возразить на это было нечего.
— Ну так убейте меня! — вскричал Ролан.
— Мы не хотим убивать вас, сударь.
— Так чего же вы хотите?
— Чтобы вы дали нам слово, что больше не будете принимать участия в сражении; с таким условием мы отпустим вас, и вы будете свободны.
— Ни за что! — крикнул Ролан.
— Прошу прощения, господин де Монтревель, — произнес Золотая Ветвь, — однако вы поступаете нечестно.
— Нечестно?! Ах ты, мерзавец! Ты оскорбляешь меня, будучи уверен, что я не могу ни защитить себя, ни проучить тебя!
— Я не мерзавец и не оскорбляю вас, господин де Монтревель; однако я говорю, что вы, не давая нам своего слова, вынуждаете караулить вас и лишаете генерала девяти солдат, которые могли бы ему пригодиться. Вовсе не так поступил по отношению к вам генерал Круглоголовый: у него было на триста солдат больше, чем у вас, а он отослал их прочь. И теперь нас всего девяносто один против ста.
Лицо Ролана вспыхнуло, но почти сразу же покрылось смертельной бледностью.
— Ты прав, Золотая Ветвь, — ответил он. — Ничего не поделаешь, я сдаюсь. Можешь идти со своими товарищами сражаться.
Шуаны радостно закричали, отпустили Ролана и с кличем «Да здравствует король!», размахивая шляпами и ружьями, ринулись в гущу сражавшихся.
VIIБЕЛЫЕ И СИНИЕ
Какое-то время Ролан так и стоял, освобожденный от их надзора, но обезоруженный в физическом отношении своим падением, а в нравственном — своей клятвой. Затем он сел на пригорок, еще покрытый плащом, который служил скатертью во время недавнего завтрака. Отсюда ему было видно все поле боя, и, если бы глаза его не застилали слезы стыда, от него не ускользнула бы ни одна подробность сражения.
Кадудаль стоял в стременах, среди огня и дыма, подобный демону войны, такой же неуязвимый и гневный, как и он.
Мало-помалу зрение Ролана прояснилось: жар гнева осушил слезы стыда.
Среди зеленеющих хлебов, едва начавших пробиваться из земли, виднелись разбросанные там и сям тела убитых шуанов, их было человек двенадцать.
Однако республиканцы, стиснутые все вместе на дороге, потеряли людей вдвое больше.
Раненые ползли по открытому полю, словно покалеченные змеи, и продолжали сражаться: республиканцы — штыками, шуаны — ножами.