"О Боже мой! — воскликнул я в страхе. — Неужели…”
Молодой человек расхохотался.
"Вот почему я смеялся, когда вы советовали мне соблюдать осторожность. Вот почему я предлагал мое место тому, кто хотел бы его занять, ибо мне не страшно его потерять; как вы выразились, я связан!"
И только тогда, движением плеч распахнув плащ, он показал мне свои связанные сзади руки.
"Значит, — с ужасом вскричал я, — вы и есть…"
"Граф де Сент-Эрмин, юноша. Вы видите, что я был прав, когда сказал вам, что моей бедной матушке лучше было умереть".
"Боже мой!" — воскликнул я.
"К счастью, — продолжил граф, стиснув зубы, — мои братья живы…"
«Да, — вскричали мы в один голос, — и мы отомстим!»
— Значит, — спросила мадемуазель де Сурди, — это вашего брата вели на расстрел?
— Да, — ответил Эктор. — Вам достаточно знать это или вы желаете знать подробности его смерти? Эти подробности, каждая из которых заставляла сильнее биться наши сердца, для вас не столь уж важны, ведь вы не знали бедного Леона.
— О нет, напротив, продолжайте! — воскликнула мадемуазель де Сурди. — Не опускайте ни одной детали; разве господин Леон де Сент-Эрмин не был моим родственником и разве у меня нет права сопровождать его до самой могилы?
— То же самое мы сказали Шарлю, и он продолжил:
«… Вы понимаете, какое потрясение я испытал, узнав, что этот красивый молодой человек, исполненный юного задора, так легко шагавший и так весело беседовавший, вот-вот умрет.
К тому же он был мой земляк, глава одной из самых знатных семей в наших краях, словом, граф де Сент-Эрмин.
Я придвинулся к нему.
"Неужели нет никакой возможности вас спасти?" — спросил я его тихим голосом.
"По правде сказать, я не знаю ни одной, — ответил он. — Будь мне известна хоть одна, я бы ее использовал, причем не теряя ни секунды".
"К несчастью, я тоже ничего дельного не могу вам предложить, но мне хотелось бы, расставаясь с вами, сказать себе, что я хоть в чем-то был полезен вам и, не имея возможности спасти вас от смерти, попытался хотя бы смягчить ее и тем самым помог вам умереть".
"С тех пор как я увидел вас, я вынашиваю одну мысль”.
"Говорите".
"Возможно, это несколько опасно, и я боюсь, как бы вас это не испугало".
"Я готов на все, чтобы оказать вам услугу".
"Я хотел бы передать весточку брату".
"Я берусь передать ее".
"Но это письмо".
"Я вручу его".
"Я мог бы отдать его капитану, это славный человек, и, вероятно, он отправит его по назначению".
"С капитаном это всего лишь вероятно, со мной же оно дойдет наверняка".
"В таком случае слушайте меня внимательно".
Я придвинулся к нему еще ближе.
"Письмо написано, — сказал он, — и зашито в моей шапке".
"Хорошо".
"Вы попросите у капитана разрешения присутствовать при моей казни".
"Присутствовать при казни!" — воскликнул я, чувствуя, что на лбу у меня выступил холодный пот.
"Не гнушайтесь этим: казнь это всегда любопытное зрелище. Есть много людей, которые ходят смотреть на казни исключительно ради удовольствия".
"У меня не хватит духа".
"Ба, это происходит так быстро!"
"О нет, ни за что, ни за что!"
"Тогда не будем больше говорить об этом, — сказал граф. — Но, если вам доведется встретиться с моими братьями, скажите им только, что вы оказались на моем пути в тот момент, когда меня вели на расстрел".
И он принялся насвистывать песню "Да здравствует Генрих IV.
Я поспешно приблизился к нему.
"Простите меня, — сказал я ему, — я сделаю все, что вы хотите".
"Ну что ж, вы славный мальчик; благодарю!"
"Но только…"
"Что?"
"Вы сами попросите у капитана разрешения на мое присутствие… Иначе меня вечно будет преследовать мысль, что могут подумать, будто я присутствовал там из любопытства…"
"Хорошо, я сошлюсь на то, что мы земляки; все пройдет гладко. Я попрошу разрешения передать моему брату какую-нибудь вещь, которая мне принадлежала, скажем, мою шапку; это обычное дело; к тому же, вы и сами понимаете, шапка не вызовет подозрений".
"Разумеется".
"Скомандовав "Пли”, я отшвырну ее в сторону; но не слишком спешите ее подбирать, дождитесь, когда я буду мертв…"
"О!" — воскликнул я, покрываясь бледностью и дрожа всем телом.
"У кого найдется глоток водки для моего юного земляка? — спросил ваш брат. — Он замерз".
"Подойди сюда, паренек", — сказал мне капитан.
И он протянул мне свою флягу.
Я отхлебнул из нее немного и произнес:
"Спасибо, капитан".
"К твоим услугам. И тебе глоток, гражданин Сент-Эрмин?” — предложил он пленнику.
"Тысяча благодарностей, капитан, — ответил тот, — я никогда не пью".
Я вернулся к пленнику.
"Вы подберете шапку, — продолжал он, — только тогда, когда я буду уже мертв, и сделаете это с таким видом, будто придаете ей не больше значения, чем заслуживает подобная вещь. Но в глубине души вы будете помнить — не так ли? — что мое последнее желание, желание умирающего, священно и что письмо должно быть вручено моему брату. Если шапка будет вас обременять, выньте письмо и бросьте ее в первую попавшуюся канаву. Но самому письму вы не дадите пропасть, не правда ли?"
"Да", — ответил я, пытаясь заглушить слезы.
"Вы его не затеряете?"
"Нет, нет, будьте спокойны!"
"И вы вручите его моему брату?”
"Да, лично".
"Моему брату Шарлю, старшему; его зовут так же, как и вас, легко запомнить".
"Ему и никому другому".
"Постарайтесь! В этот момент он станет расспрашивать вас, в ответ вы расскажете ему, как я умер, и он промолвит: "Хорошо, у меня был храбрый брат”, а когда настанет его черед, он умрет, как я!"
Мы подошли к развилке дорог: одна вела к ставке Пишегрю, другая — к крепости, куда мы и направлялись.
Я попытался заговорить, но слова застряли у меня в горле.
Я умоляюще посмотрел на вашего брата.
Он улыбнулся.
"Капитан, — сказал он, — прошу вас об одном одолжении".
"Каком? — спросил капитан. — И если это в моей власти…"
"Возможно, это просто слабость, но ведь все останется между нами, не так ли? Перед смертью я хотел бы обнять земляка. Мы оба — этот юноша и я — уроженцы Юры. Наши семьи живут в Безансоне и дружат между собой. Однажды он вернется в наши края и расскажет о том, как мы случайно встретились, как он был со мной до последнего моего мгновения и как я умер, наконец!"
Капитан вопросительно посмотрел на меня; я плакал.
"Разумеется, — сказал он, — если это может доставить удовольствие вам обоим".
"Не думаю, — засмеялся ваш брат, — чтобы это доставит большое удовольствие ему, зато это доставит удовольствие мне".
"Ну что ж, раз уж вы сами об этом просите".
"Итак, договорились?" — спросил пленник.
"Договорились", — ответил капитан.
Я придвинулся к пленнику.
"Как видите, — сказал он мне, — пока все идет превосходно".
Мы поднялись на холм, на котором высилась крепость Ауэнхайм, дали о себе знать и, перейдя через подъемный мост, нырнули под входную арку.
Некоторое время мы оставались во дворе крепости, ожидая возвращения капитана, который отправился к полковнику, чтобы известить его о нашем прибытии и передать ему приказ о казни.
Через несколько минут он появился в дверях.
"Ты готов?" — спросил он у пленника.
"Когда вам будет угодно, капитан", — отозвался тот.
"Желаешь ли ты высказать какие-нибудь жалобы?" "Нет, но я хочу попросить кое о каких милостях".
"Ты получишь все, что от меня зависит”.
"Спасибо, капитан".
Капитан подошел к вашему брату.
"Можно служить под разными знаменами, — сказал он, — но всегда оставаться французами, и к тому же храбрецы узнают друг друга с первого взгляда. Так чего ты желаешь?"
"Прежде всего, пусть с меня снимут эти веревки, а то из-за них я похож на вора".
"Это более чем справедливо, развяжите пленника".
Я бросился к графу и освободил его руки от пут прежде, чем кто-либо успел подойти к нему.
"О! — воскликнул граф, вытягивая руки и отряхиваясь под плащом. — Как хорошо быть свободным!"
"Ну а теперь, — спросил капитан, — чего ты еще желаешь?"
"Я хотел бы отдать приказ открыть огонь".
"Ты это сделаешь. Что еще?"
"Я хотел бы передать что-нибудь на память обо мне родным".
"Ты знаешь, что нам запрещено брать письма у политических заключенных. Любую другую вещь — пожалуйста".
"О, я не хочу доставлять вам хлопот. Мой юный земляк Шарль, который с вашего разрешения проводит меня до места казни, возьмется передать моим родным не письмо, а какую-нибудь принадлежащую мне вещь. Например, мою шапку".
"Это все?" — спросил капитан.
"Пожалуй, да, — ответил граф, — уже пора. У меня начинают мерзнуть ноги, а я это ненавижу больше всего на свете. Так что в путь, капитан! Вы ведь, полагаю, идете с нами?"
"Это мой долг".
Граф поклонился ему и с улыбкой пожал мне руку, имея вид человека, довольного своим успехом.
"Куда идти?" — спросил он.
"Сюда”, — сказал капитан, становясь во главе колонны.
Все последовали за ним.
Пройдя через потерну, мы вступили во второй двор, по ограде которого прохаживались часовые.
В глубине двора высилась стена, которая на уровне человеческого роста была испещрена следами пуль.
"О, вот мы и на месте!" — сказал пленник.
И он сам направился к стене.
У ее подножия он остановился.
Секретарь суда зачитал приговор.
Ваш брат кивнул, как бы признавая его справедливость, а затем сказал:
"Прошу прощения, капитан, мне надо сказать пару слов самому себе".
Капитан и солдаты поняли, что он хочет помолиться, и отошли от него.
Некоторое время он стоял неподвижно, скрестив руки, склонив голову на грудь и шевеля губами, но так, что не было слышно ни единого слова, исходящего из его уст.
Затем он поднял голову: лицо его светилось улыбкой. Он обнял меня и, обнимая, тихо сказал, подобно Карлу I: