"Помни!"
Я заплакал и опустил голову.
И тут осужденный твердым голосом приказал:
"Слушай команду!"
Солдаты приготовились.
Затем, словно не желая с покрытой головой отдавать приказ открыть огонь, граф снял с себя шапку и бросил ее вверх так, что она упала к моим ногам.
"Готовы?" — спросил граф.
"Да", — ответили солдаты.
"Ружья на изготовку!.. Целься!.. Огонь! Да здравствует ко…"
Не успел он договорить, как раздался залп и семь пуль пробили его грудь.
Он ничком упал на землю.
Я упал на колени, плача, как плачу сейчас».
И в самом деле, рассказав нам о смерти нашего брата, бедный ребенок разразился рыданиями.
И мы тоже, мадемуазель, клянусь вам, — продолжал Эктор, — мы тоже горько плакали. Мой старший брат, ставший в свой черед главой семьи, перечитал письмо, поцеловал Шарля, вытянул руку и на святой реликвии, оставшейся нам от брата, поклялся отомстить.
— О сударь, как печальна ваша история! — сказала Клер, утирая слезы.
— Следует ли мне продолжать? — спросил Эктор.
— Да, конечно, — промолвила девушка. — Никогда прежде я не слышала рассказа столь захватывающего и в то же время столь горестного.
XVШАРЛЬ ДЕ СЕНТ-ЭРМИН
Эктор де Сент-Эрмин подождал с минуту, давая мадемуазель де Сурди время прийти в себя, а затем продолжил:
— Вы сказали: печальная история. Дальше она становится еще печальнее. Слушайте.
Через неделю после того, как в Безансон приехал мой юный товарищ и мы прочли письмо Леона, мой брат Шарль исчез.
Он оставил мне письмо, составленное в следующих выражениях:
«Мне нет нужды говорить тебе, дорогое мое дитя, где я нахожусь и что я делаю.
Как ты догадываешься, я приступил к мщению и занимаюсь тем, что исполняю свою клятву.
Теперь ты остался один.
Но тебе уже шестнадцать лет, а горе хороший учитель. В таких обстоятельствах быстро становишься мужчиной.
Ты понимаешь, что я имею в виду, говоря о мужчине: это могучий дуб, чьи корни уходят в прошлое, а вершина устремлена в будущее; он способен противостоять жаре, холоду, ветру, дождю и буре, ударам топора и искушению золотом.
Заставь работать одновременно свое тело и свой ум.
Сделайся ловким во всех физических упражнениях; у тебя не будет недостатка ни в учителях, ни в деньгах.
В провинции расходуй на лошадей, ружья, шпаги, учителей верховой езды и фехтования по двенадцать тысяч франков в год.
Если поедешь в Париж, расходуй вдвое больше, но с той же целью — сделаться мужчиной.
Сделай так, чтобы у тебя всегда было в запасе десять тысяч франков золотом, дабы вручить их первому же незнакомому тебе посланцу, который явится от имени Моргана и с образцом его подписи и доставит тебе письмо с печатью, изображающей кинжал.
Если речь зайдет о Моргане, ты один будешь знать, что речь идет обо мне.
Неукоснительно следуй наставлениям, которые я даю тебе скорее в качестве советов, нежели в качестве приказаний.
Перечитывай это письмо хотя бы раз в месяц.
Всегда будь готов сменить меня, отомстить за меня и умереть.
Теперь, мадемуазель, — продолжал Эктор, — когда вы знаете, что Морган и Шарль де Сент-Эрмин это один и тот же человек, мне нет больше нужды шаг за шагом следовать в моем повествовании за моим братом и рассказывать вам, что с ним стало.
Известность вождя Соратников Иегу распространилась по всей Франции и даже шагнула за ее пределы.
На протяжении двух лет, от Марселя до Нантюа, Франция была его владением.
Я дважды получал от него письма с печатью и подписью, которые он мне описал.
Каждый раз он просил меня выслать ему условленную сумму, и каждый раз я высылал ее.
На Юге Франции имя Моргана сделалось источником ужаса и одновременно любви.
Роялисты считали Соратников Иегу рыцарями законности, и такие определения, как бандиты, разбойники и грабители дилижансов, которыми их пытались заклеймить, нисколько не лишали их популярности.
Не раз и не два Морган выказывал чудеса силы, мужества и великодушия.
Дело дошло до состояния войны против правительства, и на всем Юге уже можно было открыто признавать свою принадлежность к Соратникам Иегу, не боясь преследований со стороны местных властей.
При Директории все шло хорошо; правительство было слишком слабым для того, чтобы вести внешнюю войну, а тем более войну внутреннюю.
Однако из Египта вернулся Бонапарт.
По воле случая он стал в Авиньоне свидетелем одной из тех отважных вылазок, какие усиливали могущество Соратников Иегу, удостоверяя благородство их поведения.
Вместе с деньгами, принадлежавшими правительству, они по ошибке похитили опечатанный денежный мешок с двумя сотнями луидоров у виноторговца из Бордо.
Торговец, сидя за общим столом в гостинице, сетовал на нанесенный ему ущерб, как вдруг среди бела дня туда явился мой брат, вооруженный до зубов и в маске, подошел к столу и положил перед жалобщиком, принеся ему все необходимые извинения, двести луидоров, похищенные у него вследствие недоразумения.
Случаю было угодно, чтобы генерал Бонапарт и его адъютант Ролан де Монтревель обедали за тем же столом и присутствовали при этой сцене.
Ролан затеял там ссору с господином де Баржолем, задержался в пути, убил своего противника на дуэли и вернулся в Париж.
И тогда Бонапарт, осознав, с какими людьми он имеет дело и что это они поддерживают шуанов деньгами, а не англичане, принял решение уничтожить их.
Он послал Ролана на Юг Франции, наделив его полной свободой действий.
Но не нашлось ни одного предателя, который выдал бы Бонапарту тех, кого он пообещал уничтожить. Люди, пещеры, леса, горы — все были верны тем, кто был верен своему королю.
Однако некое непредвиденное обстоятельство погубило руками женщины тех, кого не могло сразить оружие целой армии.
Вам известно о тех страшных политических встрясках, которые, подобно подземным толчкам, потрясли Авиньон.
Во время одного из тех мятежей, когда люди безжалостно, бесчувственно, беспощадно убивают друг друга; когда врага бьют, пока он жив, пока он хрипит, пока он дышит; когда его все еще продолжают бить, когда он уже не дышит, когда он уже не хрипит, когда он уже мертв, — во время одного из таких мятежей погиб господин де Фарга, которого убили, сожгли и пожрали эти каннибалы, оставившие далеко позади все людоедские обычаи островов Тихого океана. Эти изверги были сторонниками прав и личных свобод человека.
У него осталось двое детей, сын и дочь, которым удалось ускользнуть во время резни и спастись бегством.
Создавая этих детей, природа ошиблась. Она наделила молодого человека сердцем девушки, а его сестру — сердцем юноши.
Оба они, Люсьен и Диана, поскольку Диана поддерживала Люсьена, поклялись отомстить за смерть отца. Люсьен примкнул к обществу Соратников Иегу, так называемому Южному обществу.
Через некоторое время он был схвачен, не смог вынести пытки лишением сна и назвал имена своих сообщников.
После этого, дабы защитить молодого человека от мести Соратников Иегу, его перевезли из авиньонской тюрьмы в тюрьму Нантюа.
Неделю спустя, ночью, на тюрьму в Нантюа было совершено вооруженное нападение, пленника похитили и увезли в Сейонскую обитель.
На третий день труп Люсьена де Фарга был среди ночи выставлен на всеобщее обозрение на площади Префектуры в Бурк-ан-Брессе, напротив гостиницы «Пещера Сезерьи», где поселилась Диана.
Труп был нагой, и из груди его торчал хорошо всем знакомый кинжал Соратников Иегу. С кинжала свешивалась бумага. На ней рукой самого Люсьена были написаны следующие строки:
«Я умираю из-за того, что нарушил священную клятву, поэтому я признаю, что заслужил смертный приговор. Кинжал, который обнаружат торчащим из моей груди, будет свидетельствовать о том, что я стал жертвой не подлого убийства, а справедливого возмездия».
На рассвете Диану разбудил шум под ее окнами.
Что-то подсказывало ей, что этот шум имеет к ней отношение и что ее ожидает какое-то новое горе.
Она набросила халат и, не закалывая волос, распущенных перед сном, открыла окно и свесилась через перила балкона.
Едва бросив взгляд на площадь, она пронзительно закричала, отпрянула назад, а затем, словно безумная, с распущенными волосами, с мертвенно-бледным лицом, выбежала на улицу и с криком «Брат мой! Брат мой!» бросилась к мертвому телу, вокруг которого толпился народ.
При казни Люсьена присутствовал один посторонний.
Это был посланец Кадудаля, владевший различными паролями, с помощью которых открывались любые двери.
Пропуском ему служило вот это письмо, копия которого сохранилась у меня, поскольку речь в нем шла и обо мне:
«Дорогой Морган!..»
Напомню, мадемуазель, что так звали моего брата, — прервался на мгновение Эктор, после чего продолжил чтение:
«Дорогой Морган!
Вы помните, как во время собрания на Почтовой улице Вы сами предложили стать моим казначеем в том случае, если я буду продолжать войну в одиночку, без поддержки изнутри или из-за границы. Все наши защитники погибли с оружием в руках или были расстреляны. Д’Отишан покорился Республике; лишь я один не преклонил колен, оставаясь непоколебимым в своих убеждениях и неуязвимым в своем Морбиане.
Чтобы вести войну, мне достаточно войска численностью в две-три тысячи человек; но это войско, которое не требует никакого жалованья, следует обеспечить продовольствием, оружием, боеприпасами; после Киберона англичане ничего нам не присылают.
Дайте нам денег, и мы отдадим нашу кровь! Не подумайте, упаси Боже, будто я хочу сказать, что в нужный момент Вы станете беречь свою кровь! Нет, Ваша самоотверженность превосходит и затмевает нашу беззаветность: если нас схватят, то всего лишь расстреляют; если Вас схватят, Вы умрете на эшафоте. Вы пишете, что можете предоставить в мое распоряжение значительные суммы; если я буду наверняка получать каждый месяц от тридцати пяти до сорока тысяч франков, этого мне хватит.