— Нет, сударь, — ответила Клер.
— Он до крайности уродлив. Бесцветные косые глаза, редкие соломенные волосы, землистый цвет лица, приплюснутый нос, кривой рот с мерзкими зубами, скошенный подбородок и борода того рыжего оттенка, от какого лицо кажется запачканным, — таков Фуше.
Красота питает естественное отвращение к уродству.
И потому, когда Фуше появился перед красавицей Дианой со своей отчасти раболепной, отчасти наглой физиономией, за которой угадывалась поддельная приниженность бывшего семинариста, девушку охватило чувство нравственного и физического омерзения.
Ей доложили о приходе министра полиции — это звание, открывавшее перед ним все двери, открыло ему и доступ к Диане, — но, увидев эту гнусную тварь, она невольно отступила к канапе и забыла предложить гостю сесть.
Фуше сам взял кресло и уселся; затем, поскольку Диана молча смотрела на него, не пытаясь скрыть гадливости, он произнес:
«Ну что, дамочка, у нас, выходит, есть кое-какие сведения, интересные для полиции, и мы хотим предложить ей сделку?»
Диана огляделась вокруг с таким сильным удивлением, что опытный чиновник прекрасно понял, что оно не было разыгранным.
«Что вы ищете?» — спросил он.
«Я пытаюсь понять, с кем вы разговариваете, сударь». «Да с вами, мадемуазель», — нагло ответил ей Фуше.
«Тогда, сударь, вы ошибаетесь, — сказала она. — Я не дамочка, а знатная дама, дочь графа де Фарга, убитого в Авиньоне, и сестра виконта де Фарга, убитого в Бурке. И я не намерена ни сообщать полиции какие-либо сведения, ни заключать с ней какие-либо сделки. Предоставляю это тем, кто имеет несчастье руководить ею или служить в ней. Я приехала искать правосудия, — поднявшись, добавила Диана, — но, поскольку у меня есть сомнения в том, что вы имеете к этой целомудренной богине какое-либо отношение, я буду вам весьма признательна, если вы соизволите понять, что, придя ко мне, ошиблись дверью».
Видя, что Фуше, то ли от изумления, то ли от наглости, не двинулся с места, она покинула гостиную и удалилась в свою спальню, заперев ее на задвижку.
Два часа спустя за ней от имени первого консула явился Ролан де Монтревель.
Ролан проводил Диану в зал для приемов, оказывая ей все знаки внимания, какие, благодаря утонченному воспитанию, направлявшемуся его матерью, он был приучен проявлять по отношению к женщинам, и отправился известить Бонапарта о посетительнице.
Бонапарт пришел через несколько минут.
Благожелательно кивнув Диане в ответ на ее поклон, он промолвил:
«Насколько я понял, этот грубиян Фуше, привыкший иметь дело со своими мерзавками, был в высшей степени непочтителен с вами. Простите его: чего можно ждать от бывшего педеля ораторианцев?»
«От него я и не ждала ничего хорошего, гражданин первый консул, но вот от вас я могла ждать другого посланника».
«Вы правы, — произнес Бонапарт, — и, честное слово, вы разом дали хороший урок нам обоим; но вот я перед вами: по-видимому, вы хотите сказать мне нечто интересное; говорите».
«Вы ведь не умеете слушать, оставаясь на месте, а поскольку мне важно, чтобы вы выслушали меня, не соблаговолите ли вы пройтись со мной?»
«Пройдемся, — согласился Бонапарт. — Меня как раз раздражает то, что, когда я даю женщинам аудиенцию, они не двигаются с места».
«Наверное. Но, когда два года служишь адъютантом Кадудаля, приходится бегать».
«Вы два года служили адъютантом Кадудаля?»
«Да».
«Как же получилось, что мой адъютант Ролан не знает вас ни по лицу, ни по имени?»
«Потому что в Бретани меня знали лишь под именем Порции, а все то время, пока он был рядом с Кадудалем, я старалась держаться от него подальше».
«О, так это вы пронзили себе руку кинжалом, дабы побудить шуанов принять вас в их ряды?»
«Да, и вот шрам», — сказала Диана, приподняв рукав платья.
Бонапарт бросил взгляд на ее великолепную руку, но, казалось, увидел лишь шрам.
«Любопытная рана», — промолвил он.
«Кинжал, который нанес ее, еще любопытнее, — произнесла Диана. — Вот он».
И с этими словами она показала первому консулу выкованный из куска железа кинжал Соратников Иегу.
Бонапарт взял кинжал в руки и стал внимательно разглядывать его выделку, в самой грубости которой было нечто страшное.
«И как он у вас оказался?» — спросил Бонапарт.
«Я вынула его из груди моего брата, в сердце которого он был вонзен».
«Расскажите мне все, но быстро, мое время дорого».
«Не дороже времени женщины, которая два года ждет возмездия».
«Вы корсиканка?»
«Нет, но я обращаюсь за помощью к корсиканцу, и он поймет меня».
«Чего вы хотите?»
«Жизни тех, кто отнял жизнь у моего брата».
«Кто они?»
«Я вам сказала это в письме: Соратники Иегу».
«Вы даже добавили там, что знаете средство, как их схватить».
«У меня есть их пароли и два письма — одно от Кадудаля, другое от Костера Сен-Виктора — к их главарю Моргану».
«Вы уверены, что их можно схватить?»
«Уверена, если только мне дадут смелого и толкового помощника, такого, например, как господин Ролан де Монтревель, и достаточно многочисленный отряд солдат».
«Но вы заявили, что ставите условия: каковы они?» «Прежде всего, виновные не будут помилованы».
«Я не дарую помилования ворам и убийцам».
«Кроме того, мне дадут возможность до конца исполнить поручение, возложенное на меня шуанами».
«Какое?»
«Я получу деньги, нужда в которых заставила Кадудаля открыть мне свои тайны».
«Вы просите права по собственной воле распоряжаться этими деньгами?»
«Ах, гражданин первый консул, — промолвила мадемуазель де Фарга, — такие слова навсегда испортят приятное воспоминание, которое, не будь они произнесены, осталось бы у меня о нашей встрече».
«Но тогда какого черта вы хотите сделать с этими деньгами?»
«Я хочу быть уверенной, чтобы они будут доставлены по назначению».
«Чтобы я позволил отправить их тем, кто воюет против меня? Никогда!»
«В таком случае, генерал, позвольте мне проститься с вами, нам больше не о чем разговаривать».
«О, какой упрямый рассудок!» — воскликнул Бонапарт.
«Вам следовало бы сказать, генерал, какое упрямое сердце».
«Что вы хотите этим сказать?»
«Что постыдные предложения отвергают не рассудком, а сердцем».
«И все же я не могу снабжать оружием своих врагов».
«Вы полностью доверяете господину Ролану де Монтревелю?»
«Да».
«Вы знаете, что он не сделает ничего противного вашей чести и интересам Франции?»
«Я в этом уверен».
«Что ж, поручите ему это операцию. Я договорюсь с ним, каким образом успешно провести ее и на каких условиях окажу ему свое содействие».
«Хорошо», — согласился Бонапарт.
Затем с той скоростью принятия решений, какую он привносил во все дела, первый консул позвал Ролана, остававшегося за дверью:
«Иди сюда, Ролан», — сказал он.
Ролан вошел.
«Ты получаешь от меня все полномочия; действуй заодно с мадемуазель и, чего бы то ни стоило, избавь меня от этих джентльменов с большой дороги, которые останавливают и грабят дилижансы и при этом корчат из себя знатных сеньоров».
Затем, слегка поклонившись Диане де Фарга, он сказал ей:
«Помните: если вы добьетесь успеха, я с большим удовольствием увижусь с вами снова».
«А если я потерплю неудачу?»
«Я знаюсь лишь с теми, кто побеждает».
И он удалился, оставив девушку наедине с Роланом.
Диана де Фарта настолько не походила на других представительниц ее пола, что, несмотря на свою неприязнь ко всем операциям, в которые вмешивались женщины, Ролан сразу же отнесся к ней как к хорошему и отважному товарищу, и эта его непринужденность понравилась ей тем более, что ее разозлила бесцеремонность Фуше. Всего за час они обо всем договорились и условились, что тем же вечером оба по разным дорогам отправятся в Бурк-ан-Бресс, выбранный ими в качестве ставки.
Вполне понятно, что, располагая всеми необходимыми сведениями и паролями и имея при себе письма Кадудаля и Костера де Сен-Виктора, Диана де Фарга, которая снова надела свой наряд шуана и стала Порцией, беспрепятственно проникла в Сейонскую обитель, где находилась четверка главарей.
Ни у кого из них не возникло ни малейшего подозрения — но не по поводу того, что этот посланец был женщиной, ибо пол Дианы легко распознавался при всей ее мужской одежде, — а в отношении того, что эта женщина была мадемуазель де Фарга, то есть сестра человека, которого они убили в наказание за его предательство.
Поскольку всей суммы, которую просил Кадудаль, то есть ста тысяч франков, в Сейонском аббатстве не оказалось, они назначили Диане встречу на следующий день, в полночь, в пещере Сезерьи, чтобы передать ей недостающие сорок тысяч франков.
Как только Диана сообщила эти сведения Ролану, он тотчас вызвал к себе капитана жандармерии и полковника драгун, стоявших в городе гарнизоном.
Когда они собрались, он предъявил им свои полномочия.
В драгунском полковнике он увидел послушного исполнителя, готового предоставить себя в его распоряжение вместе с требуемым количеством солдат, но вот капитан жандармерии, напротив, оказался старым рубакой, исполненным злобы против Соратников Иегу, которые, по его словам, вот уже три года не давали ему передохнуть.
Раз десять он видел их, сталкивался с ними и пускался за ними в погоню, но всякий раз, по собственному признанию старого солдата, они благодаря то ли своей хитрости, то ли своей ловкости, то ли большей резвости своих лошадей, то ли вследствие превосходства своей тактики ускользали от него.
Однажды, в тот момент, когда они менее всего этого ожидали, он напал на них в Сейонском лесу; они отважно приняли бой, убили трех его солдат и отступили, унеся с собой двух своих раненых.
В итоге он отчаялся взять над ними верх и молил лишь о том, чтобы правительство не заставляло его более иметь с ними дело, как вдруг явился Ролан, намереваясь вырвать его из покоя, с которым он уже свыкся, и потревожить его в том состоянии безмятежности, а точнее, безнадежной вялости, в которую он впал.