— Скажите Кабанису, — ответила Жозефина, — что я от всего сердца приветствую этот союз, и, если только у Бонапарта нет особых причин не одобрить его…
Бонапарт на мгновение задумался, а затем, обращаясь к Фуше, сказал:
— Поднимитесь ко мне, когда покинете госпожу Бонапарт. Идем, Бурьенн.
И он поднялся в кабинет по знакомой нам внутренней лестнице.
Как только Бонапарт и Бурьенн удалились, Жозефина, положив руку на плечо Фуше, промолвила:
— Вчера он был в Мортфонтене.
— Знаю, — ответил Фуше.
— А вы знаете, о чем он говорил со своими братьями? Да.
— Они говорили обо мне? О разводе?
— Нет, на сей счет можете не беспокоиться, они говорили совершенно о другом.
— О монархии?
— Нет.
Жозефина облегченно вздохнула.
— О, в таком случае, — воскликнула она, — мне все равно, о чем они там говорили!
Фуше усмехнулся с присущей ему мрачной ухмылкой.
— И тем не менее, — сказал он, — поскольку вы потеряете одного из ваших друзей…
— Я?
— Да.
— Преданного?
— Несомненно, ибо его интересы совпадают с вашими.
— И кто же это?
— Я не могу назвать вам его имя: его падение пока что тайна. Я пришел заранее уведомить вас, что вам следует завести другого.
— И где, по-вашему, я его возьму, этого другого?
— Да прямо в семье первого консула: двое его братьев против вас, привлеките на свою сторону третьего.
— Луи?
— Именно.
— Но Бонапарт во что бы то ни стало хочет выдать мою дочь за Дюрока.
— Да, но Дюрок отнюдь не выказывает полную готовность к этому союзу, какую ему следовало бы выказывать, и его равнодушие уязвляет первого консула.
— Гортензия плачет всякий раз, когда с ней заводят разговор на эту тему, и я не хочу, чтобы это выглядело так, будто я приношу свою дочь в жертву; она говорит, что ее сердце уже не принадлежит ей.
— Полно! — бросил Фуше. — У кого сейчас есть сердце?
— У меня, — сказала Жозефина, — и я этим горжусь.
— У вас? — злым смехом рассмеялся Фуше. — Да у вас оно не одно, у вас их…
— Берегитесь! — остановила его Жозефина. — Вы собираетесь надерзить мне.
— Умолкаю, умолкаю как министр полиции, а не то скажут, что я нарушаю тайну исповеди. Ну а теперь, когда мне нечего больше сказать вам, позвольте мне пойти к первому консулу и сообщить ему новость, которую он не ожидает услышать из моих уст.
— Какую же?
— Что вчера он подписал мою отставку.
— Значит, я теряю?.. — спросила Жозефина.
— Меня! — опередил ее Фуше.
Осознав угрожавшую ей потерю, Жозефина тяжело вздохнула и провела рукой по лицу.
— О, будьте спокойны, — произнес Фуше, приблизившись к ней, — это продлится недолго.
Чтобы не выставлять напоказ близость их отношений, Фуше вышел из будуара Жозефины через дверь, ведущую в павильон Часов, и оттуда поднялся в кабинет первого консула.
Бонапарт работал с Бурьенном.
— О, вот теперь вы мне все и разъясните, — сказал он Фуше, увидев его.
— Что именно, сир?
— Кто такой этот Сент-Эрмин, который просит меня одобрить его брак с мадемуазель де Сурди.
— Давайте уточним, гражданин первый консул: это не граф де Сент-Эрмин просит вас одобрить его брак с мадемуазель де Сурди, а мадемуазель де Сурди просит вас одобрить ее брак с господином де Сент-Эрмином.
— Разве это не одно и то же?
— Не совсем: Сурди — знатная семья, которая стоит на вашей стороне, Сент-Эрмины — знатная семья, которую надо привлечь на вашу сторону.
— Стало быть, они на меня в обиде.
— Более того, они воевали против вас.
— Так они республиканцы или роялисты?
— Роялисты; отец гильотинирован в девяносто третьем, старший сын расстрелян, средний, которого вы знаете, гильотинирован в Бурк-ан-Брессе.
— Которого я знаю?
— Помните человека в маске, который в тот самый момент, когда вы обедали за общим столом в Авиньоне, вернул виноторговцу из Бордо мешок с двумястами луидорами, по ошибке похищенный у него во время ограбления дилижанса?
— Да, прекрасно помню. Ах, господин Фуше, вот люди, в которых я нуждаюсь!
— Первому из царствующей династии, гражданин первый консул, преданности ни от кого ожидать не приходится; все хотят от него лишь выгоды.
— Вы правы, Фуше. О, будь я собственным внуком! Ну да ладно. Так что же третий?
— Третий станет вашим другом, если вы того пожелаете.
— И как же?
— Вполне очевидно, что это с его разрешения госпожа де Сурди, опытная льстивица, просит у вас, словно у монарха, согласия на брак своей дочери. Дайте свое согласие, с и р, и вашему врагу Эктору де Сент-Эрмину не останется ничего другого, как стать вашим другом.
— Хорошо, — сказал Бонапарт, — я подумаю.
При мысли, что по отношению к нему только что исполнили формальность, которую при прежнем дворе полагалось исполнять по отношению к королю, он довольно потер руки, а затем продолжил:
— Так что, Фуше, какие новости?
— Только одна, но довольно важная, особенно для меня.
— И какая?
— Вчера в зеленом зале Мортфонтена вы продиктовали министру внутренних дел Люсьену указ о моей отставке и введении меня в состав сената.
Двумя быстрыми движениями большого пальца, как это принято у корсиканцев, Бонапарт осенил себе грудь крестом и произнес:
— И кто вам рассказал эту небылицу, Фуше?
— Один из моих агентов, черт побери!
— Он ввел вас в заблуждение.
— Нисколько, и указ о моей отставке сейчас здесь, на этом стуле, в боковом кармане вашего серого редингота.
— Фуше, — сказал Бонапарт, — будь вы хромы, как Талейран, я подумал бы, что вы дьявол.
— Так вы более не отпираетесь, не так ли?
— Да, черт возьми! Впрочем, указ о вашем отрешении от должности министра составлен в столь почтительных выражениях…
— Понимаю: в моей служебной характеристике указано, что за все то время, пока я находился у вас на службе, вы ни разу не замечали недостатка в наличных.
— Восстановление порядка во Франции сделало министерство полиции ненужным, и я отправляю ее министра в сенат, чтобы знать, где его отыскать, если когда-либо министерство будет восстановлено; я прекрасно понимаю, дорогой Фуше, что, уйдя в сенат, вы утратите надзор над игорными домами, этой золотоносной жилой; однако у вас и без того уже настолько огромное состояние, что вы не знаете, как им распорядиться, а ваше поместье Понкарре, границы которого вы упорно стремитесь раздвинуть, и так, по правде сказать, достаточно велико.
— Даете ли вы мне слово, — спросил Фуше, — что, если министерство полиции будет восстановлено, оно достанется мне, а не кому-либо другому?
— Даю, — ответил Бонапарт.
— Благодарю. Так я могу передать Кабанису, что мадемуазель де Сурди, его племянница, получила ваше согласие на брак с графом де Сент-Эрмином?
— Можете.
Бонапарт слегка кивнул, Фуше ответил ему глубоким поклоном и вышел.
Первый консул несколько минут молча прохаживался по кабинету, сложив руки за спиной, а затем остановился позади кресла своего секретаря.
— Вы все слышали, Бурьенн? — спросил он.
— Что именно, генерал?
— То, что сказал этот дьявол Фуше.
— Я никогда ничего не слышу, если только вы не даете мне приказа слушать.
— Он знал, что я отстранил его от должности, что это было решено в Мортфонтене и что указ о его отставке лежит в кармане моего серого редингота.
— О, — пожал плечами Бурьенн, — не такой уж это сложный фокус, для этого ему нужно лишь платить пенсию камердинеру вашего брата.
Бонапарт утвердительно кивнул.
— Все равно, — произнес он, — опасный человек этот ваш Фуше.
— Да, — ответил Бурьенн, — но согласитесь, что это человек, который изумляет вас своей проницательностью, и в наше время такой человек полезен.
Первый консул на минуту задумался, а потом промолвил:
— Впрочем, я пообещал ему, что при первой же смуте призову его обратно, и, вероятно, сдержу данное ему слово.
Он позвонил.
Появился рассыльный.
— Ландуар, — обратился к нему Бонапарт, — выгляните в окно, не ждет ли во дворе экипаж.
Ландуар вышел в соседнюю комнату и высунулся в окно.
— Да, генерал, — доложил он.
Первый консул надел редингот и, взяв в руки шляпу, сказал:
— Я еду в Государственный совет.
Он сделал несколько шагов в сторону двери, затем остановился и, обращаясь к Бурьенну, произнес:
— Кстати, спуститесь к Жозефине и передайте ей, что я не только даю согласие на брак мадемуазель де Сурди, но и вместе с госпожой Бонапарт подпишу брачный договор.
XXIФУШЕ СТАРАЕТСЯ ВЕРНУТЬСЯ В МИНИСТЕРСТВОПОЛИЦИИ, ИЗ КОТОРОГО ОН ЕЩЕ НЕ УШЕЛ
Фуше вернулся к себе в ярости. Он обладал способностями, но способностями крайне узкими. Вне полиции значение его было бы весьма невысоким.
Наделив Фуше нервическим, раздражительным и беспокойным нравом, природа дала ему косые глаза и большие уши словно для того, чтобы он мог смотреть одновременно в обе стороны и слышать отовсюду.
Кроме того, Бонапарт коснулся чувствительного места: потеряв полицию, Фуше терял доход от игорных домов, приносивший ему доход более двухсот тысяч франков в год. Уже и без того баснословный богатый, Фуше думал лишь о том, как приумножить свое богатство, хотя и не умел им пользоваться, и его стремление расширить пределы принадлежавшего ему поместья Понкарре было сравнимо лишь со стремлением Бонапарта раздвинуть границы Франции.
Вернувшись к себе, он поднялся в кабинет и, не сказав никому ни слова, рухнул в кресло. Мускулы его лица подрагивали, словно поверхность моря во время бури. Наконец через несколько минут это волнение улеглось: Фуше нашел то, что искал, и бледная улыбка, озарившая его лицо, предвестила если и не возвращение хорошей погоды, то, по крайней мере, относительное затишье.
Еще трясущейся рукой он схватил шнурок звонка, висевший над его столом, и позвонил.
Примчался рассыльный.