— Господина Дюбуа! — крикнул Фуше.
Рассыльный повернулся на месте и исчез.
Минуту спустя дверь отворилась и вошел г-н Дюбуа.
Это был человек с мягким и спокойным лицом, с доброжелательной улыбкой, одетый без всякой изысканности, но безукоризненно опрятно: шею его стягивал белый галстук, на запястьях красовались манжеты.
Он подошел к столу, слегка переваливаясь с боку на бок и, словно учитель танцев, скользя по ковру подошвами своих легких башмаков.
— Господин Дюбуа, — сказал Фуше, откинувшись на спинку кресла, — сегодня я нуждаюсь в вашем уме и вашем умении соблюдать тайну.
— Я могу ручаться господину министру лишь за мое умение соблюдать тайну, — ответил Дюбуа. — Что же касается моего ума, то он ничего не стоит без вашего руководства.
— Хорошо, хорошо, господин Дюбуа, — с явным нетерпением прервал его Фуше. — Не надо комплиментов. Есть в вашем бюро человек, которому можно довериться?
— Сначала я должен знать, как его предстоит использовать.
— Справедливо. Он отправится в Бретань и соберет там три разбойничьи шайки поджаривателей: одну, самую большую, на дороге из Ванна в Мюзийак, две другие — там, где пожелает.
— Слушаю вас, — сказал Дюбуа, увидев, что Фуше замолчал.
— Одна из этих трех шаек должна называться шайкой Кадудаля, и все должны полагать, что во главе ее стоит лично Кадудаль.
— Судя по словам вашего превосходительства…
— На сей раз я вам это прощаю, — рассмеялся Фуше, — тем более, что вам недолго осталось величать меня таким образом.
Дюбуа поклонился и, ободренный самим Фуше, продолжил:
— Судя по словам вашего превосходительства, вам нужен человек, при необходимости способный разжечь пожар.
— При необходимости способный на все.
Господин Дюбуа подумал с минуту, а затем, покачав головой, сказал:
— Среди моего персонала я такого человека не вижу.
Но, заметив нетерпеливый жест Фуше, он тотчас продолжил:
— Хотя погодите-ка, погодите. Вчера ко мне в отдел явился некий шевалье де Магален, молодчик из числа бывших Соратников Негу, который, по его словам, хочет лишь одного — хорошо оплачиваемых опасностей. Это игрок в полном смысле слова, готовый рискнуть жизнью, словно деньгами при игре в кости. Короче, тот, кто нам нужен.
— У вас есть его адрес?
— Нет, но он придет ко мне в бюро сегодня между часом и двумя, а сейчас ровно час. Наверное, он уже пришел, или вот-вот будет.
— Ступайте и приведите его ко мне.
Как только г-н Дюбуа вышел, Фуше встал и направился к шкафу с папками; взяв одну из них, он вытащил из нее какое-то личное дело и отнес его к себе на стол.
Это было личное дело Пишегрю.
Фуше с глубочайшим вниманием изучал его вплоть до той минуты, когда возвратился г-н Дюбуа, приведя с собой того, о ком у них только что шла речь.
Это был тот самый молодой человек, который пришел напомнить Эктору де Сент-Эрмину об обещании, данном им брату, и ввел его в банду Лорана. Видя, что на одной стороне ему делать больше нечего, этот славный дворянин решил отыскать себе занятие на другой.
Ему могло быть от двадцати пяти до тридцати лет, он был недурно сложен, довольно красив, приятно улыбался, и о нем можно было бы сказать, что он симпатичен во всех отношениях, если бы в его глазах не читалось нечто тревожное и беспокойное, что пробуждало в любом, кто имел с ним дело, тревогу и беспокойство. Одет, кстати говоря, он был по моде того времени и довольно элегантно.
Фуше окинул его тем проницательным взглядом, который позволял ему выносить моральную оценку человеку. Он разгадал в пришедшем любовь к деньгам, куда большее мужество в обороне, чем в нападении, и безоговорочное желание добиваться успеха в своих начинаниях.
Это был тот, кого он искал.
— Сударь, — обратился к нему Фуше, — меня уверяли, что вы хотите поступить на службу правительству. Это правда?
— Да, это мое самое заветное желание.
— В каком качестве?
— В любом, в котором получают удары и зарабатывают деньги.
— Вы знаете Бретань и Вандею?
— Вполне. Меня трижды посылали туда к генералу Жоржу Кадудалю.
— Вы входили в контакт с главарями уровнем пониже?
— Да, с некоторыми из них; в частности, с тем, кого называли Жорж Второй по причине его сходства с генералом.
— О, черт! — воскликнул Фуше. — Именно он был бы нам чрезвычайно полезен. Как вы думаете, удастся вам собрать три шайки человек по двадцать в каждой?
— В краях, еще не остывших от гражданской войны, всегда можно собрать три шайки по двадцать человек в каждой. Если это делается во имя благовидной цели, порядочные люди всегда выделят из своих рядов шестьдесят нужных вам человек, и в этом случае вам понадобятся лишь высокопарные слова и красивые речи. Если же цель сомнительна, то соберутся люди с нечистой совестью и продажными руками, однако это обойдется дороже.
Фуше бросил взгляд на Дюбуа, словно говоря: «Дорогой мой, да ведь это просто находка!», а затем вновь обратился к шевалье:
— Сударь, через десять дней нам нужны три шайки поджаривателей, две в Морбиане и одна в Вандее; все три должны действовать от имени Кадудаля. В одной из них человек в маске станет называть себя именем этого бывшего бретонского вождя и делать все, чтобы заставить местное население поверить, будто это он и есть.
— Легко, но дорого, как я уже вам сказал.
— Пятидесяти тысяч франков достаточно?
— О да, с избытком.
— Тогда по этому пункту мы договорились. Ну а когда эти три шайки будут сформированы, вы сумеете поехать в Англию?
— Нет ничего проще, поскольку я родом из Англии и говорю по-английски, как на родном языке.
— Вы знакомы с Пишегрю?
— Только по имени.
— Есть у вас способ заручиться рекомендательными письмами к нему?
— Да.
— А если я спрошу вас, что это за способ?
— Этого я вам не скажу; мне тоже надо иметь свои секреты, иначе я ничего не буду стоить.
— Вы правы. Вы поедете в Англию, прощупаете Пишегрю и узнаете от него, вернется ли он при определенных обстоятельствах в Париж; если он пожелает вернуться, однако у него не будет средств, вы предложите ему деньги от имени Фош-Бореля; запомните хорошенько это имя.
— Я его знаю, это швейцарский книготорговец, который уже делал ему предложения от имени принца де Конде. Так если у него нет денег и он пожелает приехать в Париж, к кому мне обратиться?
— К господину Фуше, в его поместье Понкарре, вы поняли? Не к министру полиции, это важное указание.
— А потом?
— Потом вы вернетесь в Париж за новыми распоряжениями. Господин Дюбуа, отсчитайте шевалье пятьдесят тысяч. Да, кстати, шевалье…
Шевалье обернулся.
— Если вы встретите Костера Сен-Виктора, убедите его вернуться в Париж.
— Разве ему не угрожает арест?
— Нет, ему все простят, могу вам в этом поручиться.
— И что мне ему сказать, чтобы побудить его вернуться?
— Что все женщины Парижа грустят по нему, в особенности мадемуазель Орелия де Сент-Амур; прибавьте к этому, что он, побывав прежде соперником Барраса, отступает от правил своей галантной жизни, когда уклоняется от соперничества с первым консулом; сказанного будет достаточно, чтобы убедить его, а иначе ему угрожают брачные узы в Лондоне.
Когда дверь за шевалье закрылась, Фуше поспешил вызвать вестового и дал ему приказ отнести доктору Кабанису следующее письмо:
«Дорогой доктор!
Первый консул, которого я застал у госпожи Бонапарт, как нельзя более милостиво воспринял почин госпожи де Сурди в отношении брачного союза ее дочери, вызвавшего у него глубокое удовлетворение.
Стало быть, наша дорогая сестра может нанести госпоже Бонапарт визит, о котором идет речь, и чем скорее, тем лучше.
Примите мои заверения в искренней дружбе,
На другой день, преследуя указанную нами цель, графиня де Сурди явилась в Тюильри.
Жозефину она застала сияющей от радости, а ее дочь Гортензию — утопающей в слезах.
Вопрос о браке Гортензии с Луи Бонапартом был почти решен.
Именно это заставило Гортензию горевать, а Жозефину ликовать.
Произошло же следующее.
Поняв по ответу Бонапарта, что у него есть какой-то скрытый повод для хорошего настроения, Жозефина попросила его зайти к ней по возвращении из Государственного совета.
Однако по возвращении из Государственного совета первый консул застал у себя Камбасереса, который пришел растолковать ему две-три статьи Кодекса, показавшиеся Бонапарту недостаточно ясными.
Он работал с ним до поздней ночи; затем явился Жюно, чтобы сообщить ему о своем намерении жениться на мадемуазель де Пермон.
Эта новость вызвала у первого консула куда меньшее удовлетворение, чем новость о браке мадемуазель де Сурди. Во-первых, в свое время, еще до того, как жениться на Жозефине, Бонапарт был влюблен в г-жу де Пермон и хотел жениться на ней; однако г-жа де Пермон отказала ему, и Бонапарт затаил на нее обиду. Во-вторых, он советовал Жюно жениться на богатой невесте, а тот, напротив, вознамерился взять в жены девушку из разорившейся семьи. По материнской линии его будущая жена происходила от средневековых императоров Востока. В жилах юной особы, которую он без стеснений называл Лулу, текла кровь Комнинов, однако приданое ее составляло всего двадцать пять тысяч франков.
Бонапарт пообещал Жюно сто тысяч франков в качестве свадебного подарка.
К тому же, став военным губернатором Парижа, Жюно будет получать жалованье в пятьсот тысяч франков в год.
А с такими деньгами вполне можно было прожить.
Жозефина с нетерпением ждала мужа весь вечер, однако Бонапарт поужинал с Жюно, а затем ушел вместе с ним. В полночь он явился к ней в халате и с шелковым платком на голове, а это указывало на его намерение вернуться к себе лишь под утро; так что, к великой радости Жозефины, ее долгое ожидание было вознаграждено.
Именно во время этих ночных визитов Жозефина вновь обретала всю свою власть над Бонапартом.