Соль де Гризоль жил в Оре, то есть в двух с половиной льё от деревни Плескоп. Один из разбойников, желая угодить Кадудалю, отправился к нему с сообщением, что генерал находится поблизости.
И Соль де Гризоль тотчас примчался в Плескоп, хотя был крайне удивлен: как и все, он полагал, что Кадудаль в Лондоне.
Кадудаль рассказал ему все: следы огня и крови еще оставались на полу.
Очевидно, что это был полицейский заговор, составленный с целью объявить недействительным его договор с Бонапартом. Кадудаля хотели обвинить в том, что он нарушил его.
Но раз так, то Кадудалю была возвращена полная свобода действовать по своему усмотрению, и вот об этом он и хотел поговорить с Соль де Гризолем.
Прежде всего Кадудаль намеревался написать непосредственно Бонапарту и заявить ему, что вследствие случившегося он забирает назад данное ему слово и, предоставив неопровержимое доказательство своей непричастности к новым проявлениям разбоя на западе страны уже тем, что с риском для собственной жизни покончил с ними, объявляет первому консулу войну, но не войну равноправных суверенов, ибо вести такую у него нет возможности, а корсиканскую месть.
Именно Соль де Гризолю и поручалось уведомить первого консула о том, что ему объявлена вендетта.
Соль де Гризоль согласился не раздумывая; это был один из тех людей, какие не отступают ни на шаг, коль скоро считают себя обязанными исполнить свой долг.
Кроме того, Соль де Гризоль должен был отыскать Лорана, где бы тот ни находился, и передать ему просьбу Кадудаля незамедлительно собрать своих Соратников Иегу и вновь приняться за дело, ибо сам он, не теряя ни минуты, направляется в Лондон, а затем возвращается в Париж, чтобы привести в исполнение свой замысел.
И действительно, дав эти указания Соль де Гризолю, Кадудаль простился с хозяевами фермы, попросил у них прощения за то, что превратил их дом в место действия ужасающей сцены, которая там произошла, и, в то время как Соль де Гризоль выехал в Ванн, сам он верхом направился к взморью между Эрдеваном и Карнаком, где под видом рыбацкой лодки продолжало курсировать его судно.
Посадка на борт прошла столь же благополучно, как и высадка с него.
Три дня спустя Соль де Гризоль прибыл в Париж и обратился к первому консулу с просьбой об охранном листе и встрече по делу чрезвычайной важности.
Первый консул отправил к нему в гостиницу Дюрока.
Однако Соль де Гризоль, с дворянской учтивостью принеся извинения, заявил, что лишь генералу Бонапарту он может повторить то, что сказал ему генерал Кадудаль.
Дюрок ушел, но вскоре вернулся за ним.
Соль де Гризоль застал Бонапарта крайне враждебно настроенным против Кадудаля.
Не дав Соль де Гризолю вымолвить ни слова, он разразился тирадой:
— Вот, стало быть, как ваш генерал держит свое слово. Он берет на себя обязательство уехать в Лондон, а сам остается в Морбиане, набирает там банды и вместе с ними занимается промыслом поджаривателей, разбойничая направо и налево, словно Мандрен или Пулайе. Но я уже отдал приказы, все местные власти предупреждены, и, если его поймают, он будет без суда расстрелян как бандит. Только не говорите, что это неправда; о его действиях писала «Парижская газете», и все это согласуется с докладами полиции; к тому же его опознали свидетели.
— Позволит ли мне первый консул ответить ему, — произнес Соль де Гризоль, — и в двух словах доказать невиновность моего друга?
Бонапарт пожал плечами.
— Но все же, — продолжил Соль де Гризоль, — если через пять минут вы признаете, что ваши газеты и полицейские доклады ошибаются, а я говорю правду, что вы тогда скажете?
— Я скажу… Я скажу, что Ренье — болван, только и всего.
— Так вот, генерал, номер «Парижской газеты», в котором утверждалось, что Кадудаль не покидал Францию и набрал банды в Морбиане, попался ему на глаза в Лондоне; он тут же сел на рыбацкое судно и прибыл во Францию, на полуостров Киберон. Спрятавшись на ферме, на которую той же ночью должны были напасть поджариватели, он вышел из своего убежища в ту минуту, когда главарь банды, присвоивший себе его имя, готовился подвергнуть хозяина фермы пытке. Фермера зовут Жак Доле. Его ферма находится в Плескопе. Кадудаль направился прямо к тому, кто присвоил себе его имя, и со словами «Ты лжешь! Кадудаль — это я!» пустил ему пулю в лоб. Он поручил мне сказать вам, генерал, что это вы или, по меньшей мере, ваша полиция вознамерились обесчестить его имя, поставив во главе банд поджаривателей человека его роста и его телосложения, словом, того, кого можно было принять за него. Он отомстил этому человеку, убив его на глазах всей банды и изгнав всех его сообщников с захваченной ими фермы, хотя их было двадцать, а он был один.
— То, что вы тут мне рассказываете, неправдоподобно.
— Я видел труп, а вот свидетельские показания фермера и его жены.
И Соль де Гризоль предъявил первому консулу протокол с описанием того, что произошло на ферме.
Протокол был подписан господином и госпожой Доле.
— С этой минуты, — продолжил Соль де Гризоль, — генерал возвращает вам ваше слово и забирает назад свое; не имея возможности объявить вам войну, поскольку вы отняли у него все средства для обороны, он объявляет вам корсиканскую вендетту, то есть войну, привычную для вашей родины. Остерегайтесь! Он будет настороже!
— Гражданин, — воскликнул Дюрок, — да вы хоть понимаете, с кем говорите?!
— Я говорю с человеком, который дал нам свое слово и получил наше, который был связан взаимной клятвой и не имел права нарушать ее, равно как и мы.
— Он прав, Дюрок, — произнес Бонапарт. — Остается убедиться, правду ли он говорит.
— Генерал, когда бретонец дает слово!.. — вскричал Соль де Гризоль.
— Бретонец может обманываться или быть обманутым. Дюрок, приведите ко мне Фуше.
Десять минут спустя Фуше был в кабинете первого консула.
Едва увидев бывшего министра полиции, Бонапарт обратился к нему с вопросом:
— Господин Фуше, где Кадудаль?
Фуше рассмеялся:
— Я мог бы ответить вам, что не знаю.
— И почему же?
— Да потому, что я больше не министр полиции.
— О, вы же прекрасно знаете, что по-прежнему им являетесь.
— Разве что in partibus.[6]
— Сейчас не до шуток. Впрочем, да, министр in partibus. Я сохранил вам ваше жалованье, у вас те же агенты, и вы отвечаете мне за все, как если бы еще были министром официально. Я задал вам вопрос: где Кадудаль?
— В данный момент он должен быть на обратном пути в Лондон.
— Стало быть, он покидал Англию?
— Да.
— С какой целью?
— Чтобы прикончить главаря банды, присвоившего себе его имя.
— И он убил его?
— На глазах двадцати его сообщников, на ферме в Плескопе. Но вот же господин, — добавил Фуше, указывая на Соль де Гризоля, — который может доложить вам обо всем куда лучше меня, ведь он почти присутствовал при этом происшествии. Плескоп, полагаю, всего лишь в двух с половиной льё от Оре.
— Как? Вы все это знали и не предупредили меня?!
— Это господин Ренье у нас префект полиции, это ему следовало предупреждать вас, а я что, частное лицо, обычный сенатор.
— Не зря говорят, — воскликнул Бонапарт, — что порядочные люди ничего не смыслят в подобном ремесле!
— Спасибо, генерал, — ответил Фуше.
— Полно! Не хватало еще вам причуды слыть честным человеком. На вашем месте, клянусь, я направил бы свои притязания в какую-нибудь другую сторону. Вы свободны, господин де Гризоль. Как мужчина и как корсиканец я принимаю вендетту, которую мне объявил Кадудаль. Пусть он остерегается, я уже настороже; но, если его схватят, пощады не будет.
— Это он вполне понимает, — с поклоном ответил бретонец.
И он вышел из кабинета, оставив первого консула наедине с Фуше.
— Вы слышали, господин Фуше: вендетта объявлена, и вам следует оберегать меня.
— Восстановите меня в должности министра полиции, и я буду вас охранять.
— Вы большой глупец, господин Фуше, хотя и мните себя очень умным; чем в меньшей степени вы будете министром полиции, по крайней мере явно, тем легче вам будет меня оберегать, ибо никто не будет вас опасаться. К тому же, после упразднения министерства полиции не прошло и двух месяцев, и я не могу восстановить его без всякой на то причины. Избавьте меня от опасности, и я его восстановлю. А пока я открываю вам кредит на пятьсот тысяч франков из секретных фондов. Расходуйте его без оглядки, а когда он кончится, скажете. Но самое главное: я не хочу, чтобы с Кадудалем случилось какое-нибудь несчастье, он нужен мне живым!
— Мы постараемся, но для начала он должен вернуться во Францию.
— О, будьте покойны, он вернется! Жду от вас сообщений.
Фуше поклонился первому консулу, со всех ног бросился к карете и, скорее впрыгнув в нее, чем войдя, крикнул:
— Быстро домой!
Доехав до дома и выйдя из кареты, он распорядился:
— Пусть разыщут господина Дюбуа, и, если это возможно, пусть он приведет ко мне Виктора, одного из лучших своих агентов.
Полчаса спустя оба они уже были в кабинете Фуше.
Хотя г-н Дюбуа перешел под начальство нового префекта полиции, он остался верен Фуше, но отнюдь не из принципиальных соображений, а из корысти: он прекрасно понимал, что Фуше впал в немилость ненадолго и что это не человек, а судьба, которой изменять не стоит.
И потому он и еще трое или четверо самых ловких агентов целиком и полностью остались на службе у Фуше.
Они являлись к нему по его первому зову.
Когда Дюбуа и агент Виктор вошли в кабинет подлинного министра полиции, они увидели на каминной полке три стопки золотых монет.
Агент Виктор, которому Дюбуа не дал времени переодеться, казался человеком из простонародья.
— Мы не хотели терять ни минуты, — сказал Дюбуа, — и я привел вам одного из самых надежных людей в том наряде, в каком застал его, когда получил ваш приказ.
Фуше, ничего не ответив, подошел к агенту и принялся разглядывать его своими косыми глазами.