— Вы знаете тайну, которой полиция придает чрезвычайно большое значение, — сказал он ему. — Поставьте свои условия, и кто знает, не добьетесь ли вы помилования?
— Нет, ни за что! — воскликнул осужденный. — Слишком поздно!
Но в конце концов, уступив настояниям врача, Керель взял перо и бумагу и написал военному губернатору Парижа, что намерен дать показания.
Военным губернатором Парижа в это время был уже не Жюно, а Мюрат. Жюно, по мнению Бонапарта, был слишком мягкосердечен, и потому он назначил на его место Мюрата.
Около одиннадцати часов вечера первый консул, озабоченный и встревоженный, беседовал в своем кабинете с Реалем. Неожиданно дверь отворилась, Савари доложил о приходе военного губернатора, и Мюрат вошел в кабинет.
— Ах, это вы, Мюрат, — произнес Бонапарт, сделав несколько шагов навстречу своему зятю. — Должно быть, у вас какие-то новости, раз вы явились в подобный час.
— Да, генерал, я только что получил письмо от одного приговоренного к смерти бедняги, которого должны казнить завтра утром. Он хочет дать показания.
— Что ж, — невозмутимо ответил Бонапарт, — перешлите его письмо секретарю трибунала, который его судил, и пусть он решит, что с этим делать.
— Я так было и хотел поступить, — ответил Мюрат, — но в этом письме чувствуется такая искренность и убежденность, что оно меня сильно заинтересовало. Вот, прочтите его сами.
Бонапарт прочитал письмо, которое Мюрат подал ему в развернутом виде, и промолвил:
— Бедняга! Он хочет выпросить еще час жизни, только и всего. Делайте, как я вам сказал…
И он вернул Мюрату письмо.
— Но, генерал, — настаивал Мюрат, — вы, должно быть, не заметили: этот человек утверждает, что он намерен дать показания огромной важности.
— Разумеется, заметил; я все внимательно прочитал; но я привык к подобному стилю и потому повторяю вам: не стоит утруждать себя из-за того, он намерен рассказать.
— Кто знает? — не уступал Мюрат. — Позвольте нам с господином Реал ем разобраться с этим делом.
— Раз вы так упорствуете, — произнес Бонапарт, — я больше не возражаю. Реаль, допросите его в соответствии с вашими полномочиями. Мюрат, сопроводите верховного судью, если вам это угодно, но никаких отсрочек, слышите, никаких отсрочек!
Реаль и Мюрат удалились, а Бонапарт отправился в свою спальню.
XXXIIАГЕНТУРА ГРАЖДАНИНА РЕНЬЕ И АГЕНТУРАГРАЖДАНИНА ФУШЕ
Было уже заполночь, когда Реаль и Мюрат покинули кабинет первого консула.
Расстрелять Кереля должны были в семь часов утра. Мюрату, чтобы отправиться к первому консулу, пришлось покинуть большой званый ужин, который он, как на грех, давал в тот вечер и на который ему непременно нужно было вернуться. Поэтому заботу посетить узника он предоставил Реалю; известив первого консула, свою задачу он выполнил, и первый консул передал дело кому следует, то есть верховному судье.
Реаль рассудил, что к узнику следует отправиться за два часа до казни; если его показания окажутся стоящими, останется время отсрочить исполнение приговора, если же никакой ценности в них не будет, казнь пройдет своим ходом.
Кроме того, будучи человеком, привыкшим манипулировать человеческими чувствами, Реаль рассудил, что зрелище караульной команды, при первых лучах света построившейся у стен тюрьмы, нанесет последний удар мужеству узника и сделает его признания более откровенными.
Поскольку нам представилась возможность увидеть, в каком состоянии пребывал несчастный заговорщик, когда он попросил тюремного врача известить Мюрата, что намерен сделать важные признания, мы можем понять, до чего он дошел, не получив никакого ответа и ничего не слыша о военном губернаторе Парижа.
Полностью потеряв присутствие духа, бедняга превратился в безучастное и бессильное существо и с послушностью ребенка, дрожа от страха и изнемогая от него, ждал смерти. Он неотрывно смотрел в окно, выходившее на улицу, страшась увидеть там первые лучи света.
Около пяти часов утра он вздрогнул, услышав шум кареты, остановившейся у ворот тюрьмы. Ни один звук не ускользнул от него: вот открылись и закрылись ворота, вот в коридоре послышались шаги то ли двух, то ли трех человек, вот они остановились у его двери, и в замке заскрипел ключ. Дверь отворилась. В последней надежде он бросил взгляд на вошедшего, рассчитывая увидеть роскошный мундир Мюрата, сверкающий перьями и золотым шитьем среди складок его парадной шинели, но увидел человека в черном, внешность которого, несмотря на его доброжелательное и честное лицо, показалась ему зловещей.
В настенных канделябрах зажгли свечи. Реаль огляделся вокруг, сознавая, что находится не в камере.
И в самом деле, узник был так близок к смерти, что его переместили в тюремную канцелярию.
Реаль увидел койку, на которой, несомненно, несчастный всю ночь пролежал, не раздеваясь, и, наконец, перевел взгляд на Кереля, тянувшего к нему руки.
Реаль подал знак, и его оставили наедине с тем, кого он пришел допросить.
— Я верховный судья Реаль, — сказал он, — вы изъявили намерение дать показания, и я пришел выслушать их.
Тот, к кому Реаль обратился с этими словами, был охвачен такой нервной дрожью, что все его попытки ответить оставались тщетными, зубы его стучали, а лицо кривилось в жутких судорогах.
— Успокойтесь, — произнес государственный советник, который, хотя и был привычен к виду людей, идущих на казнь, никогда еще не встречался с человеком, с таким ужасом ожидающим смерти. — Я пришел с намерением быть по отношению к вам настолько доброжелательным, насколько это позволяют мне мои суровые обязанности. Как, по-вашему, теперь вы можете мне отвечать?
— Попробую, — ответил несчастный, — но только зачем? Разве через два часа для меня не будет все кончено?
— Я не имею полномочий что-либо обещать вам, — ответил Реаль, — тем не менее, если то, что вы хотите сказать мне, действительно имеет столь большое значение, как вы утверждаете…
— Ах, вы дадите этому оценку сами! — воскликнул узник. — Ну же, что вы хотите узнать? Чего вы хотите услышать от меня? Направьте мои мысли, у меня голова идет кругом.
— Успокойтесь и отвечайте. Прежде всего, ваше имя?
— Керель.
— Род ваших занятий?
— Практикующий врач.
— Где вы проживаете?
— В Бивиле.
— Ну а теперь сами расскажите мне то, что хотели рассказать.
— Во имя Господа, перед которым мне предстоит вскоре предстать, я расскажу вам всю правду, однако вы мне не поверите.
— Я все заранее понял, — промолвил Реаль. — Вы невиновны, не так ли?
— Да, клянусь вам.
Реаль пожал плечами.
— Я не виновен в том, в чем меня обвиняют, — продолжил узник, — и могу доказать мою невиновность.
— Почему вы не сделали этого раньше?
— Потому что мне надо было сослаться на алиби, которое, с одной стороны, меня спасало, а с другой — губило.
— Но вы принимали участие в заговоре?
— Да, но не с Пико и Лебуржуа. Клянусь, я не имею никакого отношения к адской машине. В то время я был в Англии с Жоржем Кадудалем.
— А когда вы приехали во Францию?
— Два месяца назад.
— Выходит, вот уже два месяца, как вы расстались с Кадудалем?
— Я с ним не расставался.
— Как это вы с ним не расставались? Вы ведь в Париже, а он в Англии, стало быть, насколько я понимаю, вы с ним расстались!
— Жорж вовсе не в Англии.
— А где же он тогда?
— В Париже.
Реаль подскочил на стуле.
— В Париже?! — воскликнул он. — Но это невозможно!
— Тем не менее он здесь, потому что мы приехали сюда вместе, и я разговаривал с ним прямо накануне моего ареста.
Стало быть, Жорж Кадудаль вот уже два месяца в Париже! Стало быть, это признание, при все той важности, какую от него можно было ожидать, оказалось куда важнее, чем это кто-либо мог вообразить!
— А как вы вернулись во Францию? — спросил Реаль.
— Мы высадились у скал Бивиля. Это было в воскресенье, нас доставил к берегу небольшой английский шлюп, и мы едва не утонули, настолько бурным было море.
— Так, так, — промолвил Реаль. — Все это куда важнее, чем я думал, друг мой; я ничего не обещаю, однако… Продолжайте. Сколько вас было?
— Нас было девять в ходе первой высадки.
— А сколько всего было высадок?
— Три.
— Кто встречал вас на берегу?
— Сын человека, занимающегося ремеслом часовщика; он проводил нас на ферму, названия которой я не знаю. Мы пробыли там три дня, а затем, передвигаясь от фермы к ферме, добрались до Парижа; ну а там уже были друзья Жоржа, прибывшие раньше нас.
— Вы знаете их имена? — спросил Реаль.
— Я знаю имена лишь двоих: это его бывший адъютант Соль де Гризоль и некто по имени Шарль д’Озье.
— Вы когда-нибудь видели их прежде?
— Да, в Лондоне, за год перед тем.
— И что происходило дальше?
— Эти два господина посадили Жоржа в кабриолет, тогда как мы отправились дальше пешком и порознь вступили в Париж через различные заставы. За два месяца я видел Жоржа крайне редко, и каждый раз он сам звал меня. И никогда, кстати сказать, мы не встречались с ним два раза подряд в одном и том же месте.
— Где вы виделись с ним в последний раз?
— У виноторговца, лавка которого находится на углу Паромной и Вареннской улиц. Я не прошел оттуда и тридцати шагов, как меня схватили.
— Вы что-нибудь получали от него позднее?
— Да, он передал мне сто франков через Фоконнье, главного надзирателя Тампля.
— Как вы думаете, он по-прежнему в Париже?
— Я в этом уверен. Он ждал прибытия из Англии других своих друзей; но, в любом случае, никаких действий не должно было предприниматься без присутствия в Париже одного из принцев французского королевского дома.
— Одного из принцев французского королевского дома! — воскликнул Реаль. — А вы знаете, кого именно?
— Нет, сударь.
— Ну что ж, хорошо, — произнес Реаль, вставая.
— Сударь, — вскричал узник, схватив Реаля за руку, — я сказал вам все, что знал, рискуя при этом выглядеть в глазах моих друзей предателем, трусом, негодяем!