— Я?
— Да.
— Какое же?
— Деньги Жоржа. Когда мы выехали из Лондона, при нем было более ста тысяч франков.
— Вы беретесь найти эти деньги?
— Будет сделано все возможное. Но ничто на свете не исчезает так быстро, как деньги.
— Принимайтесь за поиски сегодня же вечером.
— Располагаю ли я временем до завтрашнего вечера, примерно до этого часа?
— Как раз завтра в этот же час у меня встреча с первым консулом. И я буду не прочь иметь возможность ответить на все его вопросы.
На другой день, в половине десятого вечера, Фуше явился в Тюильри.
Это происходило до памятного решения об аресте герцога Энгиенского. Возвращаясь к аресту Жоржа, мы делаем в нашем повествовании шаг назад.
Фуше застал первого консула спокойным и почти веселым.
— Почему вы сами не доложили мне, что арестовали Жоржа? — спросил его Бонапарт.
— Ну надо же оставить хоть какую-нибудь работу другим, — ответил Фуше.
— Вы знаете обстоятельства ареста?
— Он убил одного из агентов по имени Бюффе и ранил другого по имени Кальоль.
— Кажется, оба они женаты.
— Да.
— Следует что-нибудь сделать для жен этих бедняг.
— Я подумал об этом: вдове надо дать пенсию, а жене раненого — денежное вознаграждение.
— По совести говоря, это Англия должна была бы им заплатить.
— Так оно и будет.
— Каким же образом?
— Вернее сказать, заплатит Кадудаль. Но поскольку деньги Кадудаля — это деньги Англии, то в конечном счете пенсию будет выплачивать Англия.
— Но мне сказали, что при нем нашли лишь тысячу двести франков, а обыск в его жилище ничего не дал.
— Он выехал из Лондона, имея при себе сто тысяч франков, и после своего приезда в Париж истратил из них тридцать тысяч. У него осталось семьдесят тысяч, а это больше, чем нужно для выплаты пенсии вдове и денежного вознаграждения жене раненого.
— Но где же тогда эти семьдесят тысяч франков? — спросил Бонапарт.
— Вот они, — произнес Фуше.
И он поставил на стол небольшой мешок с золотыми монетами и банкнотами.
Бонапарт с любопытством высыпал содержимое на стол. Там было сорок тысяч франков в голландских гульденах, а остальное в бумажных деньгах.
— Вот как! — заметил Бонапарт. — Выходит, теперь Голландия оплачивает моих убийц!
— Нет, просто они опасались, что английское золото вызовет подозрения.
— И как же вам удалось отыскать эту сумму?
— Вы же знаете старую полицейскую поговорку: «Ищите женщину!»
— Ну и что?
— Я искал женщину и нашел ее.
— Расскажите мне все в двух словах, меня распирает от любопытства.
— Так вот, я знал, что некая Изе, низкопробная потаскуха, была связана с заговорщиками и сняла у хозяйки фруктовой лавки комнату, где они время от времени собирались. Она шла следом за ними в темном проходе, когда Жорж садился в кабриолет; похоже, он подозревал, что за ним установлено наблюдение. Он успел бросить ей в фартук мешок, который нес в руке, и крикнул: «К парфюмеру Карону!» Кальоль услышал эти слова и успел сказать одному из агентов:
«Сядьте на хвост этой девице».
— Что это означает? — спросил Бонапарт.
— Следуйте за ней и не упускайте ее из виду. Когда Жорж уехал, девица отважилась выйти на улицу, но, подойдя к перекрестку Одеона как раз в ту минуту, когда Кадудаля задерживали, увидела огромную толпу, сбежавшуюся поглазеть на происходящее, и не осмелилась идти дальше. Но все стало еще хуже, когда она поняла, что Жорж арестован. Она не решилась вернуться домой и спряталась у своей подруги, доверив ей сверток с деньгами. Я приказал устроить обыск у этой подруги и найти сверток, только и всего. По правде сказать, это было не так уж трудно.
— И вы не арестовали девицу Изе?
— Да нет, ведь она нам больше не нужна. О! Это святая девушка, — продолжал Фуше, — и она заслуживает, чтобы небеса оказывали ей более действенное покровительство.
— Зачем вы так, сударь? — нахмурил брови Бонапарт. — Вы же знаете, что я не люблю, когда богохульствуют.
— А знаете, что эта мерзавка носила на шее? — спросил Фуше у первого консула.
— И как, по-вашему, я могу это знать? — сказал в ответ Бонапарт, которого, вопреки его воле, любопытство заставляло следить за поворотами беседы с Фуше; такой привилегией обладал только Фуше, ибо одним из качеств, напрочь отсутствовавших у Бонапарта, было умение слушать.
— Так вот, она носила медальон с надписью:
«Частицы честного креста,
чтимые в Святой капелле в Париже
и в коллегиальной церкви святого Петра в Лилле».
— Ладно, — подвел итог Бонапарт. — Девицу отправьте в Сен-Лазар. Дети бедняг Бюффе и Кальоля будут воспитываться за государственный счет. Вы передадите пятьдесят тысяч франков, найденные у подруги девицы Изе, вдове Бюффе, остальное — Кальолю. Вдове Бюффе я прибавлю еще пенсию в тысячу франков из своих личных средств.
— Стало быть, вы хотите, чтобы она умерла от счастья?
— Это почему?
— Да потому, что для нее смерть мужа сама по себе должна быть достаточной наградой.
— Не понимаю, — с раздражением произнес Бонапарт.
— Неужели не понимаете? Так вот, муж ее был негодяем, который каждый вечер напивался и каждое утро колотил свою жену. Наш чертов Жорж, сам того не зная, одним выстрелом убил двух зайцев.
— Ну а теперь, — сказал Бонапарт, — коль скоро дела, связанные с арестом Жоржа, улажены, распорядитесь, чтобы мне передавали протоколы допросов по мере того, как они будут поступать к вам. Я намерен следить за этим делом шаг за шагом и самым внимательным образом.
— Я уже принес вам первый протокол, — заявил Фуше. — Он совсем не похож на сочинения Вергилия и Горация, которые мы даем в руки учеников ораторианцев из Пембёфа, ad usum Delphini.[25] Нет, он свободен от всякой правки и сохранен в том виде, в каком вышел из уст Жоржа и господина Реаля.
— Выходит, протоколы допросов порой изменяют?
— А вы замечали, что речи ораторов, напечатанные в «Вестнике», далеко не те же, что звучали с трибуны? Так вот, то же самое происходит и с протоколами допросов: их не изменяют, их приукрашивают.
— Хорошо, посмотрим, что отвечал на допросе Жорж.
XLIVТАМПЛЬ
Фуше протянул бумагу первому консулу, который торопливо схватил ее и, перескочив через первые вопросы, те, что закон предписывает задавать обвиняемым, сразу же перешел к четвертому.
«ВОПРОС. — С какого времени вы находитесь в Париже?
ОТВЕТ. — Месяцев пять-шесть. Точнее сказать не могу. Вопрос. — Где вы поселились?
ОТВЕТ. — Нигде.
ВОПРОС. — Какова цель вашего приезда в Париж?
ОТВЕТ. — Напасть на первого консула.
ВОПРОС. — С помощью кинжала?
ОТВЕТ. — Нет, с помощью такого же оружия, каким вооружен его эскорт.
ВОПРОС. — Объясните.
ОТВЕТ. — Я и мои офицеры пересчитали одного за другим всех гвардейцев в эскорте Бонапарта, их ровно тридцать; я и двадцать девять моих бойцов завязали бы рукопашный бой с ними, натянув перед этим два каната поперек Елисейских полей, чтобы преградить дорогу эскорту и с пистолетами в руках наброситься на него, ну а затем, поскольку мы уверены в нашем праве и сильны нашим мужеством, Бог сделал бы все остальное.
ВОПРОС. — Кто поручил вам отправиться во Францию?
ОТВЕТ. — Принцы: один из них должен был присоединиться к нам, как только я сообщил бы ему письмом, что имею достаточную возможность добиться поставленной цели.
ВОПРОС. — Кого вы посещали в Париже?
ОТВЕТ. — Позвольте мне не отвечать вам. Я не хочу увеличивать число жертв.
ВОПРОС. — Был ли Пишегрю каким-либо образом вовлечен в план нападения на первого консула?
ОТВЕТ. — Нет. Он и слушать об этом не желал.
ВОПРОС. — Но, в случае успеха вашего замысла, намеревался ли он в своих действиях воспользоваться смертью первого консула?
ОТВЕТ. — Это его тайна, а не моя.
ВОПРОС. — В случае, если бы ваше покушение удалось, каков был дальнейший план у вас и ваших сообщников?
ОТВЕТ. — Поставить у власти Бурбона вместо первого консула.
ВОПРОС. — И кто же из Бурбонов был намечен на эту роль?
ОТВЕТ. — Людовик Ксавье Станислас, бывший Месье, признаваемый нами Людовиком Восемнадцатым.
ВОПРОС. — Стало быть, план был составлен и должен был быть исполнен вместе с бывшими французскими принцами?
ОТВЕТ. — Да, гражданин судья.
ВОПРОС. — Стало быть, вы сговорились с бывшими принцами?
ОТВЕТ. — Да, гражданин судья.
ВОПРОС. — Кто должен был поставлять деньги и оружие?
ОТВЕТ. — Деньги уже давно в моем распоряжении. Но оружия у меня нет».
Бонапарт перевернул листок. Однако на другой стороне его ничего не было, протокол на этом заканчивался.
— Какая нелепость, — промолвил он, — этот план Жоржа напасть на меня с тем же числом людей, что и в моем эскорте.
— Помилуйте! — с усмешкой сказал Фуше. — Вас не намеревались прикончить из-за угла, вас хотели честно убить. Это была бы вторая Битва тридцати, своего рода средневековая дуэль с участием секундантов.
— Дуэль с Жоржем?
— Но вы же хотели сражаться без секундантов с Моро.
— Моро — это Моро, господин Фуше, прославленный генерал, завоеватель городов, победоносец. Его отступление, когда из глубины Германии он достиг границ Франции, сделало его равным Ксенофонту. Его сражение при Гогенлиндене сделало его равным Гошу и Пишегрю, тогда как Жорж Кадудаль всего лишь главарь разбойников, что-то вроде роялистского Спартака, человек, от которого обороняются… но с которым не сражаются на дуэли. Не забывайте об этом, господин Фуше.
И Бонапарт встал, показывая Фуше, что аудиенция окончена.
Две эти ужасные новости — о казни герцога Энгиенского и о самоубийстве Пишегрю — обрушились на Париж с перерывом всего в несколько дней, и, надо сказать, жестокая казнь одного мешала поверить в самоубийство другого.