Стакан был только один, так что Кадудаль и Ролан пили из него по очереди.
Между тем, пока они завтракали, сидя рядом, словно два друга, устроившие привал во время охоты, вставало солнце, озаряя их своими лучами.
С каждой минутой, как и предсказывал Кадудаль, туман становился все менее плотным.
Вскоре на дороге из Гран-Шана в Плескоп уже можно было различить вереницу повозок, хвост которой терялся в лесу; они стояли на месте, и легко было догадаться, что их внезапно остановило какое-то неожиданное препятствие.
И в самом деле, было видно, что на расстоянии одной восьмой льё от передней повозки дорогу им перегородили две сотни шуанов, которыми командовали Идущий-на-Штурм, Поющий Зимой, Патронташ и Лети-Стрелой.
Уступавшие в численности республиканцы (как мы уже сказали, их было не более сотни) выжидали, когда туман окончательно рассеется, чтобы определить численность неприятеля и понять, с кем они имеют дело.
При виде этого небольшого отряда, окруженного вчетверо превосходящими силами противника, при виде мундиров, из-за цвета которых республиканцы были прозваны синими, Ролан вскочил на ноги.
Что же касается Кадудаля, то он, по-прежнему беспечно растянувшись на траве, доедал завтрак.
С первого же взгляда Ролану стало понятно, что республиканцы обречены. Кадудаль видел, как на лице молодого человека последовательно отражались обуревавшие его чувства.
— Ну что, полковник, — помолчав с минуту и успев за это время оценить ситуацию, спросил он Ролана, — находите ли вы мои приготовления удачными?
— Скорее вы могли бы говорить о принятых вами мерах предосторожности, генерал, — с насмешливой улыбкой ответил Ролан.
— Но разве первый консул не имеет привычки пользоваться своими преимуществами, когда они ему представляются? — спросил Кадудаль.
Ролан закусил губы.
— Генерал, — сказал он, — я хочу попросить вас об одном одолжении и надеюсь, вы мне не откажете.
— О каком?
— Разрешите мне умереть вместе с моими товарищами.
Кадудаль встал.
— Я ждал этой просьбы, — промолвил он.
— Стало быть, вы даете мне свое согласие? — воскликнул Ролан, и в глазах его блеснула радость.
— Да, но прежде я хочу попросить вас об одной услуге, — с большим достоинством произнес Кадудаль.
— Говорите, сударь!
И Ролан замер в ожидании, не менее серьезный и не менее горделивый, чем предводитель роялистов.
Два этих человека воплощали собой старую и новую Францию.
VIБИТВА СТА
Ролан внимательно слушал.
— Вот о какой услуге я прошу вас, сударь: будьте моим парламентером в переговорах с генералом Харти.
— С какой целью?
— Прежде чем начать сражение, я хочу сделать ему несколько предложений.
— Надеюсь, — сказал Ролан, — что среди поручений, которые вы намерены возложить на меня, нет предложения сложить оружие?
— Напротив, полковник. Вы понимаете, что оно стоит во главе прочих.
— Генерал Харти откажется, — произнес Ролан, сжимая кулаки.
— Весьма вероятно, — спокойно ответил Кадудаль.
— И что же тогда?
— Тогда я оставлю ему выбор между двумя другими предложениями, которые он вполне может принять, не поступив бесчестно и не повредив своей репутации.
— Могу я узнать, что это за предложения? — спросил Ролан.
— Вы узнаете их, всему свое время. С вашего позволения, начнем с первого.
— В чем оно заключается?
— Генерал Харти и сотня его солдат окружены вчетверо превосходящими их силами; вы это знаете и сможете ему объяснить. Я предлагаю сохранить им жизнь, если они сложат оружие и поклянутся не сражаться в течение ближайших пяти лет против Вандеи и Бретани.
— Бесполезное поручение, — сказал Ролан.
— Тем не менее это лучше, чем обречь на гибель себя и своих солдат.
— Пусть так, но он предпочтет погубить своих солдат и самого себя.
— И все же будет правильно прежде всего сделать ему такое предложение.
— Да, тут вы правы, — согласился Ролан. — Где моя лошадь?
Лошадь подвели, он вскочил на нее и быстро преодолел расстояние, которое отделяло его от остановившегося обоза.
Велико было удивление генерала Харти при виде подъезжающего к нему офицера в мундире полковника-республиканца. Он сделал несколько шагов навстречу парламентеру, который представился, объяснил, почему очутился среди белых, и передал генералу Харти предложение Кадудаля.
Как и предвидел молодой офицер, генерал Харти наотрез отказался.
Ролан пустил лошадь в галоп и направился обратно к Кадудалю.
— Отказался! — крикнул он издали, с такого расстояния, на котором уже можно было слышать его голос.
— В таком случае, — сказал Кадудаль, — передайте ему второе предложение. Я ни в чем не хочу себя упрекать, особенно перед лицом такого знатока в вопросах чести, как вы.
Ролан поклонился.
— И в чем состоит второе предложение? — спросил он.
— Вот оно, — ответил Кадудаль. — Генерал Харти сейчас верхом, так же как и я; он покинет строй и встретится со мной в открытом поле между двумя нашими отрядами, вооруженный, так же как и я, саблей и парой пистолетов. Исход дела решится нашим поединком… Если я убью генерала Харти, его солдаты подчинятся поставленным мною условиям: пять лет не воевать против нас, ибо пленных, как вы понимаете, я брать не могу. Если же он убьет меня, его солдаты беспрепятственно пройдут по дороге и с припасами доберутся до Ванна; мои бойцы их не потревожат. Надеюсь, полковник, на такое предложение вы бы согласились?
— Без лишних слов, я его принимаю, — заявил Ролан.
— Да, но вы не генерал Харти. Так что ограничьтесь пока ролью парламентера, и, если это предложение, от которого я бы на его месте не отказался, его не устроит, ну что ж, тогда вы вернетесь и я, будучи добрым малым, сделаю ему третье предложение.
Ролан снова пустил лошадь в галоп. Его с нетерпением ждали республиканцы и генерал Харти, которому он передал новое предложение.
— Полковник, — ответил генерал, — я обязан дать отчет в своем образе действий первому консулу. Вы его адъютант, и я поручаю вам по возвращении в Париж выступить перед ним моим свидетелем… Что сделали бы вы на моем месте? Как вы скажете, так я и поступлю.
Ролан вздрогнул. На лице его появилось выражение глубокой серьезности; он размышлял.
Через минуту он произнес:
— Генерал, я бы отказался.
— Приведите мне ваши доводы, — сказал Харти, — я хочу убедиться, что они совпадают с моими.
— Во-первых, исход дуэли зависит от случая; во-вторых, вы не можете вверять судьбу сотни храбрецов случайности, а в-третьих, в таком деле, как это, куда каждый ввязался под свою собственную ответственность, он должен защищать свою шкуру изо всех сил.
— Таково ваше мнение, полковник?
— Да, клянусь честью.
— Это и мое мнение. Так что передайте мой ответ роялистскому генералу.
Ролан вернулся к Кадудалю с той же скоростью, с какой он мчался к Харти.
Выслушав ответ республиканского генерала, Кадудаль улыбнулся.
— Я предугадал его, — сказал он.
— Как вы могли предугадать его, если это я дал генералу Харти такой совет?
— Однако только что вы придерживались противоположного мнения.
— Да, но вы совершенно справедливо заметили мне, что я не генерал Харти. Итак, каково же ваше третье предложение? — с определенным нетерпением в голосе продолжил Ролан, начавший осознавать, что с самого начала переговоров именно генерал Кадудаль выступает в благородной роли.
— Третье предложение, — отвечал Кадудаль, — это приказ, приказ отступить, который я дам тремстам моим бойцам. У генерала Харти сотня солдат, я также оставлю сотню. Мои предки-бретонцы со времен битвы Тридцати имели обыкновение сражаться один на один, грудь к груди, боец с бойцом и скорее один против четверых, чем вчетвером против одного. Если генерал Харти одержит победу, он переступит через наши тела и беспрепятственно вернется в Ванн, никак не потревоженный теми тремястами бойцами, которые не примут участия в сражении. Если же он будет побежден, то не сможет сказать, что уступил численному превосходству. Отправляйтесь, господин де Монтревель, отправляйтесь и оставайтесь с вашими друзьями. Это я обеспечиваю им численное превосходство, ибо вы один стоите десятерых.
Ролан снял шляпу и поклонился.
— Что это значит, сударь? — спросил Кадудаль.
— Я имею привычку приветствовать все то, что кажется мне великим, и вот я приветствую вас.
— Полковник, стакан вина напоследок, — предложил Кадудаль. — Каждый из нас выпьет за то, что любит, за то, что с сожалением покинет на земле, за то, что надеется вновь встретить на небесах!
Он взял единственный стакан, наполнил его до половины и подал Ролану:
— У нас всего один стакан, господин де Монтревель; пейте первым.
— Почему первым?
— Потому, прежде всего, что вы мой гость, а еще потому, что есть пословица, которая гласит: «Кто пьет вторым, знает мысли первого». Я хочу знать ваши мысли, господин де Монтревель.
Ролан залпом осушил стакан и вернул его Кадудалю.
Генерал снова наполнил его до половины и в свой черед выпил до дна.
— Ну что, — спросил Ролан, — теперь вы знаете, о чем я думаю?
— Подскажите, — с улыбкой промолвил Кадудаль.
— Вот что я думаю, — со свойственной ему прямотой ответил Ролан, — я думаю, генерал, что вы храбрец, и почту за честь, если в момент, когда мы вот-вот начнем сражаться друг против друга, вы протянете мне руку.
И, в самом деле, молодые люди обменялись рукопожатием скорее как два друга перед расставанием, чем как враги накануне схватки.
То, что произошло, было исполнено возвышенной простоты и одновременно величия.
Они отдали друг другу честь.
— Удачи вам, — произнес Ролан, обращаясь к Кадудалю, — но позвольте усомниться, что мое пожелание исполнится. По правде сказать, я высказываю его устами, а не сердцем.
— Храни вас Бог, господин де Монтревель, — сказал в ответ Кадудаль, — и надеюсь, что мое пожелание исполнится, ведь оно целиком выражает мои мысли.