На обоих кораблях раздается команда «Огонь!», и разверзаются два огненных кратера; однако корпус «Призрака», обладающего небольшой высотой, оказывается ниже батареи «Штандарта», в то время как залп «Призрака» уничтожает бортовое заграждение противника почти вровень с палубой и сносит все, что встречает на своем пути. На борту англичанина поднялась страшная паника: нападение Сюркуфа было настолько дерзким, что противники не могли поверить в него; они полагали, что их последним бортовым залпом корсарское судно выведено из строя, и думать не могли, что с экипажем втрое меньшим, чем у них, Сюркуф решится взять их на абордаж; и потому они сгрудились на гакаборте, чтобы со всем удобством насладиться поражением «Призрака» и мучительной гибелью его экипажа; но каким же сильным было их удивление, а вернее сказать, каким страшным был их ужас, когда на «Штандарт» со всех сторон посыпались якорь-кошки, а тяжелый якорь, висевший на правой скуле их корабля и зацепившийся за носовой порт корсарского судна, послужил удобным мостом для перехода с одного корабля на другой; вот почему, как уже было сказано, ужас англичан стал невыразимым, когда на глазах у них по «Штандарту» пронесся железный ураган и в лужах собственной крови остались лежать около двадцати или двадцати пяти человек убитыми и ранеными.
— Твой черед, Блеас! — кричит Сюркуф, чей голос похож на рев. — На абордаж!
— На абордаж! — подхватывает команда и в едином порыве устремляется на вражеский корабль.
Сюркуф приказывает двум барабанщикам, которых он держал подле себя, дать сигнал к атаке. Взбудораженные этим грохотом, корсары, с топором или саблей в руке, с кинжалом в зубах, с перекошенными от ярости губами, с налитыми кровью глазами, используя все, что могло помочь им взобраться вверх, появляются над остатками бортового заграждения, в то время как с марсов «Призрака» Гид и Аврио забрасывают вражескую палубу гранатами. Внезапно со стороны кажется, что они хотят прерваться, и тогда Сюркуф кричит им:
— Ну же, Аврио! Ну же, Гид! Гранат, гранат, побольше гранат!
— Минутку, капитан! — отвечает марсовый Гид с высоты фор-марса. — Дело в том, что двух наших, метавших с нок-рея, только что убило.
— Что ж, тогда вместо гранат сбросьте на англичан оба трупа; хоть они и покойники, им выпадет честь первыми оказаться на вражеском судне!
Почти тотчас же, брошенные мощными руками, оба трупа описывают в воздухе кривую и падают на группу офицеров.
Вокруг них образуется широкое пустое пространство.
— Вперед, друзья! — кричит Блеас. — Воспользуемся тем, что они отступили!
Целая группа атакующих устремляется с перемычки, связывающей два корабля, на палубу «Штандарта»; первые трое — это негр Бамбу, побившийся об заклад на свою долю добычи, что он первым ступит на вражескую палубу, а также Рене и Блеас. Бамбу, вооруженный пикой, которой он владеет в совершенстве, делает несколько выпадов своим оружием и каждым ударом убивает по англичанину. Топор Рене ударяет два или три раза, и те, на кого обрушиваются эти удары, падают у ног молодого человека.
Но внезапно он останавливается, замирает на месте и с удивлением, смешанным с ужасом, смотрит на раненого пассажира, которого несут по палубе; у него прострелена пулей грудь, и две его дочери находятся рядом с ним, посреди этой ужасающей резни, не думая об опасности, которой они подвергаются; одна поддерживает ему голову, другая целует ему руки. Пока эта группа не скрылась в люке, Рене не мог отвести взгляда от бледного лица раненого, которое искажали последние судороги агонии.
Раненый и его дочери исчезают из виду, а Рене все смотрит им вслед. Блеасу приходится с силой оттолкнуть его в сторону и, пустив в ход пистолет, застрелить англичанина, занесшего топор над головой молодого человека; только тогда Рене выходит из своего странного оцепенения и бросается в гущу англичан.
Стоя на фальшборте «Призрака», Сюркуф окидывает взглядом палубу «Штандарта»: она усыпана телами солдат в красных мундирах, но он с удивлением видит, что огромные борозды, которые образуются в рядах противников, тотчас же заполняются вновь. И тщетно его люди совершают подвиги: Кернош, держа в руках артиллерийский прибойник, орудует им, словно дубиной; каждый удар, который наносит бретонский силач, стоит кому-то жизни; но, несмотря на все эти чудеса храбрости, корсарам пока удалось продвинуться лишь до подножия грот-мачты.
Сюркуф, обозревающий, как было сказано, кровавую битву, приказывает выдвинуть из портов два 16-фунтовых орудия и зарядить их картечью, а затем, прежде чем англичане смогли заметить, что он для них приготовил, нацеливает эти два орудия на корму противника.
— Расступись на шкафутах! — кричит он своим зычным голосом.
Разгадав намерение своего капитана, корсары поспешно отступают к левому и правому борту, оставляя свободный проход для железного смерча.
Едва это передвижение заканчивается, раздается чудовищный залп, и оба орудия извергают картечь, усеивая мертвыми корму и ют «Штандарта».
Гибельные последствия этого урагана вполне способны были лишить англичан мужества, но капитан «Штандарта» вновь собирает их, а из главного люка выскакивают на палубу около полусотни свежих солдат. К несчастью для «Штандарта», Аврио и Гид, которым как раз в эту минуту доставили наверх полные корзины гранат, без счета бросают их на палубу; одна из них разрывается у подножия вахтенного мостика, и английский капитан ничком падает вниз.
— Капитан убит! — восклицает Сюркуф. — Капитан убит, пусть это крикнут им на английском, если кто-нибудь из нас умеет на нем говорить!
Рене в два прыжка вырывается вперед и, подняв окровавленный топор, кричит:
— The captain of the «Standard» is dead, lower the flag![2]
Этот приказ был отдан на таком превосходном английском языке, что флаг-офицер решил, будто его отдал старший помощник капитана «Штандарта», и подчинился.
Тем не менее битва была готова возобновиться; старший помощник капитана «Штандарта», узнав, что командир убит, выбежал на палубу, чтобы принять на себя командование кораблем, и призвал сражаться тех англичан, что еще были целыми и невредимыми. Невзирая на страшную бойню, происходившую на борту «Штандарта», на этом судне, которое перевозило солдат в Калькутту, оставалось еще столько же бойцов, способных держать оружие, сколько их было у победителей. К счастью, вся палуба еще была во власти корсаров; они сбросили старшего помощника и ту горстку людей, что последовали за ним, в твиндек и задраили за ними люки; пребывая в ярости из-за неудачи, которую он потерпел, и желая сражаться до последней крайности, старший помощник приказывает нацелить две 18-фунтовые пушки из укрытой в твиндеке батареи так, чтобы вышибить дно верхней палубы и похоронить Сюркуфа и его командный состав под ее обломками.
Услыхав шум передвигаемых пушек, Сюркуф угадывает этот замысел, приказывает открыть люк и врывается на батарею.
Там он едва не встретил свою смерть, пытаясь спасти жизнь юному корабельному гардемарину, который храбро защищался, хотя из нескольких полученных им ран уже хлестала кровь.
Сюркуф устремляется к юноше, намереваясь накрыть его своим телом, но тот, не поняв благородного намерения бретонца, бросается на него и пытается перерезать ему горло кинжалом. В это мгновение подбегает негр Бамбу, видит, что жизнь хозяина в опасности, и сильнейшим ударом пики закалывает несчастного гардемарина прямо в объятиях Сюркуфа, который принимает его последнее дыхание; Сюркуф наверняка был бы убит тем же ударом, если бы острие пики не наткнулось на металлическую пуговицу его куртки. На сей раз те, кто находился на батарее, сдались, подобно тем, кто находился на палубе.
— Хватит убивать! — кричит Сюркуф, — «Штандарт» в наших руках! Да здравствует Франция! Да здравствует нация!
Раздается оглушительное ура, и резня прекращается.
Но вслед за этим раздается громкий крик:
— Два часа на разграбление!
— Я обещал, — произнес Сюркуф, повернувшись к Рене, — и следует держать слово. Но не забудем, что пассажиры должны быть избавлены от грабежа, а пассажирки от насилия. Я позабочусь о том, чтобы охранялось имущество мужчин, а вы, Рене, от моего имени позаботьтесь о том, чтобы охранялась честь женщин.
— Благодарю, Сюркуф, — ответил Рене и устремился к каютам пассажирок.
По пути он столкнулся с судовым хирургом.
— Сударь, — на бегу обратился к нему молодой человек, — один из пассажиров тяжело ранен, не могли бы вы указать мне его каюту?
— Его отнесли в каюту дочерей.
— Где она?
— Пройдите несколько шагов, и вы услышите рыдания несчастных девушек.
— Есть ли надежда спасти его?
— В эту минуту он умирает.
Рене прислонился к двери какой-то каюты, провел рукой по глазам и горестно вздохнул.
Между тем по нижней палубе проносится вихрь опьяневших от вина и крови людей, которые вопят и распевают песни, натыкаясь на все и опрокидывая все на своем пути.
Двери кают они вышибают ударом ноги. Рене ни на минуту не забывает о двух прелестных девушках, рыдания которых он слышал.
Ему чудится, будто где-то раздается отчаянный женский крик.
Рене бросается вперед, и, когда он пробегает мимо какой-то двери, ему кажется, что за ней слышатся приглушенные крики, взывающие о помощи.
Дверь заперта изнутри.
Рене, который по-прежнему держит в руках топор, разносит дверь в щепки.
Это действительно каюта раненого, а точнее, мертвеца.
Какой-то матрос держит одну из сестер в объятиях и намеревается учинить над ней насилие.
Другая, стоя на коленях перед телом отца, воздевает руки к небу и заклинает Бога, только что сделавшего их сиротами, не обрекать их на позор после того, как обрек их на беду.
Матрос, услышав, как дверь разлетается в куски, поворачивается к ней лицом.
— Негодяй! — кричит ему Рене. — Именем капитана, отпусти эту женщину!
— Чтобы я отпустил эту женщину? Ну нет, это моя доля добычи! Я держу ее в руках, и она принадлежит мне.