— На треть больше пороха и двадцатичетырехфунтовое ядро.
И, поскольку ветер усилился, предоставляя большую свободу для маневров, Кернош добавил:
— Будьте готовы лечь на другой галс, когда я дам приказ.
— Курс прежний? — спросил боцман.
— Да, но умерьте ход, не то будет похоже, что мы спасаемся бегством от этаких жалких врагов.
Взяли рифы, и шлюп на треть сбавил ход.
— Вы ручаетесь, что сможете лечь на другой галс? — крикнул Кернош боцману.
— Судно повернется, точно юла, будьте спокойны, командир.
Между тем уже можно было различить людей в пироге. Вождь стоял на ее изогнутом носу и грозно потрясал ружьем.
— Вы не скажете ему пару слов, господин Рене? — спросил Кернош. — Этот парень исполняет пантомиму, которая мне крайне неприятна.
— Пусть подойдут еще ближе, дорогой Кернош, дабы мы не утратили нашего престижа. Когда имеешь дело с подобными людьми, каждая пуля должна попасть в цель. Франсуа, распорядитесь принесите на палубу пики, чтобы отразить абордаж.
Франсуа спустился в люк и вскоре появился с двумя матросами, каждый из которых нес по охапке пик. Их разместили на правом борту корабля, то есть на стороне, откуда ожидалось нападение пиратов.
— Пошлите двух человек, вооруженных мушкетонами, на марс, дорогой Кернош, — сказал Рене.
Приказ был выполнен незамедлительно.
— А теперь, Кернош, — промолвил Рене, — посмотрите, какой кувырок исполнит сейчас этот молодчик.
И он выстрелил из карабина.
И в самом деле, человек, который стоял на носу пироги и, вероятно, был вождем, раскинул руки, выронил ружье и рухнул навзничь. Пуля угодила ему в грудь.
— Браво, господин Рене. Пойду-ка я тоже приготовлю им подарок, которого они вовсе не ждут, — произнес Кернош.
Рене отдал карабин Франсуа, чтобы тот перезарядил его.
Кернош шепнул пару слов двум самым крепким матросам из экипажа, а затем крикнул старшему рулевому:
— Готовься к повороту!
Покинув на минуту вахтенный мостик, Кернош отыскал канонира погонного орудия.
— Послушай меня и пойми хорошенько, что я тебе скажу, Вальтер, — сказал он канониру. — Сейчас мы повернем на другой галс.
— Да, командир.
— Будет момент, когда твое орудие сможет накрыть его продольным огнем из конца в конец; воспользуйся этим моментом. Он продлится всего секунду, вот тогда и пали!
— Ладно, понял, — ответил наводчик. — Да уж, ну вы и шутник, господин Кернош!
Третий человек поднялся на носу пироги, и третий ружейный выстрел отправил его на дно. Тем временем шлюп увал идея под ветер.
Внезапно раздался второй пушечный выстрел, и было видно, как на пироге из конца в конец люди полегли, словно колосья.
— Браво! — крикнул Рене, а затем добавил по-английски: — Ну-ну, еще один такой выстрел, метр Кернош, и все будет кончено.
И действительно, на борту пироги царил страшный разгром. Более тридцати человек лежали на ее дне; однако те, кто выжил, поспешили бросить своих мертвецов в море и, придя в себя, приготовились продолжить сражение.
Спустя минуту пули и стрелы дождем посыпались на шлюп, но не причинили ему большого ущерба. Два десятка гребцов вновь сели за весла, и пирога продолжила двигаться вперед.
Тем временем, собрав задуманное им устройство, Кернош подготовил подарок, который он приберег для малайцев. Это были четыре 24-фунтовых ядра, обмотанные проволокой и подвешенные на конце фока-реи с правого борта. Устройство работало на манер свайной бабы, падая сверху вниз.
Пирога находилась примерно в ста шагах от шлюпа и, благодаря совершенному им маневру, оказалась повернута к нему бортом.
— Огонь с правого борта! — крикнул Кернош.
Три 16-фунтовые каронады, заряженные картечью, выстрелили одновременно и проделали тройную брешь среди гребцов и уцелевших бойцов.
Метр Кернош рассудил, что пришло время покончить с малайцами, и крикнул рулевому:
— Спускайся под ветер!
Расстояние между шлюпом и пирогой быстро сокращалось под страшную ружейную пальбу; затем раздался свист: ядра, обмотанные проволокой, всем своим весом обрушились на пирогу и разбили ее, словно каймана, которому раздробили хребет. Сорок или пятьдесят уцелевших попадали в море и, не имея никакого иного средства спасения, кроме абордажа, цеплялись за все, что было возможно.
И вот тогда завязалось настоящее сражение, страшное, ожесточенное, рукопашное. Пики, нацеленные вниз по всему периметру шлюпа, образовали вокруг него кровавый пояс.
Внезапно, посреди этого шума, Рене показалось, что он слышит женские крики. И в самом деле, Элен и Джейн, бледные, растерянные, с распущенными волосами, влетели на палубу.
Два малайца разбили окно их каюты, запрыгнули внутрь и с кинжалами в руках погнались за ними.
Джейн бросилась в объятия Рене, крича:
— Спасите меня, Рене! Спасите!
Она не успела договорить, как оба пирата упали мертвыми: один на палубе, другой — на трапе.
Рене передал Джейн в руки сестры, двумя другими выстрелами разрядил пистолеты в головы тех, кто показался над бортовым ограждением, схватил пику и, оставив девушек под охраной Франсуа, бросился в самую гущу сражения.
LXVПРИБЫТИЕ
Сражение было на последнем издыхании. Из сотни пиратов, напавших на шлюп, уцелело не более десяти, да и то, по большей части раненые, они предпочли покончить с собой. Оставалось лишь предоставить морю завершить то, что начало оружие.
— Поднять все паруса! — крикнул Кернош. — Курс на север!
Подняли топсель, и корабль, послушный ветру, словно лошадь шпорам, устремился в направлении, которое указал ему компас.
Несколько пиратов плыли, уцепившись за обломки пироги, несколько других барахтались в воде, не имея сил добраться до какой-нибудь жерди, а третьи скрылись под водой, утащенные акулами в глубины моря.
Кораблю оставалось пройти более двухсот льё до берега, к которому он должен был пристать.
Керношу достались главные почести за победу в этом сражении. Благодаря его выдумке пирога раскололась надвое и все пираты попадали в море. Кто знает, что стало бы со шлюпом, имей эти шестьдесят малайцев точку опору для того, чтобы идти на абордаж.
Рене вернулся к девушкам, сидевшим на ступеньках небольшой лестницы, которая вела на ют. Со своими волосами, развевавшимися на ветру, рубашкой, разорванной кинжальными ударами, и мокрой от крови пикой в руках, он был прекрасен, как герой Гомера. Увидев его, Джейн вскрикнула от радости, чуть ли не от восторга. Она протянула к нему руки и воскликнула:
— Вы спасли нас во второй раз!
Но, вместо того чтобы откликнуться на этот простодушный призыв, требовавший объятий и поцелуя, Рене взял руку девушки и поднес ее к губам.
Элен подняла глаза на молодого человека и выражением своего взгляда поблагодарила его за сдержанность, которую он проявил по отношению к Джейн.
— Поверьте, что моя признательность вам, — сказала ему Элен, — хотя и не такая красноречивая, как у Джейн, нисколько не меньше. Бог милостив даже в горестях, которым он нас подвергает; он отнимает у нас отца, но дарит нам брата, защитника, друга и, как бы это сказать, человека, который сам ставит пределы нашей признательности, если ему кажется, что она зашла слишком далеко. Что стало бы с нами без вас, сударь?
— На мое место нашелся бы другой, — ответил Рене. — Не может быть, чтобы Господь не послал вам поддержку. Не будь меня рядом с вами, ангел спустился бы на землю, чтобы служить вам заступником.
Тем временем Франсуа подобрал ружья и пистолеты Рене и принес их ему.
— Положите все это в мою каюту, Франсуа, — сказал Рене, — к счастью, время пользоваться этими презренными орудиями смерти миновало.
— Эге-ге, сударь! — сказал Парижанин. — Не гнушайтесь ими: пуская их в ход, вы делали это охотно. И вот эти два парня, которых вот-вот швырнут в воду, — он пальцем указал на двух убитых малайцев, ворвавшихся в каюту девушек и гнавшихся за ними до самой палубы, — кое-что из этого поняли.
— Живее, ребята, — крикнул Рене, обращаясь к матросам, убиравшим палубу, — живее, и пусть на палубе не останется ни единой капли крови! Капитан Кернош разрешил мне выдать вам три бутыли арака, чтобы вы выпили за его здоровье и здоровье этих барышень, и выплатить вам тройное жалованье за сегодняшний день. Сударыни, давайте поднимемся на ют или спустимся к вам; хотя, полагаю, перед тем как вы спуститесь в свою каюту, ее необходимо посетить столяру. На вашем месте я предпочел бы побыть какое-то время на верхней палубе. Или побыть в моей каюте до тех пор, пока вы не сможете возвратиться к себе.
— Поднимемся на ют, — сказала Элен.
Они втроем поднялись туда и сели, обратив взор на море. Деяния Божьи почти всегда служат утешением рядом с людскими деяниями.
Взгляды их невольно устремились на необъятную морскую равнину.
— Как подумаешь, — хлопнув себя по лбу, произнес Рене, — что всего несколько минут назад здесь были люди, которые покончили с собой ударами ножей, кинжалов и клинков и ради последнего из которых я рискнул бы собственной жизнью, окажись он теперь в опасности!
Элен вздохнула и присела рядом с Джейн и Рене на скамью.
— Так неужели, — без всякого перехода спросил ее молодой человек, — у вас во Франции нет больше ни одного родственника, кому я мог бы по возвращении сообщить новости о вас и у кого мог бы попросить для вас покровительства?
— История нашей семьи печальна: внезапно в ней начала властвовать смерть. Первым ушел наш дядя, отец трех сыновей, и вскоре за ним последовала тетя, не пережив расстрела старшего сына и ужасной гибели на гильотине среднего; что же касается младшего, то его судьба является тайной, проникнуть в которую изо всех сил пытался мой отец, однако ее покров навсегда скрыл эту юную жизнь. В тот самый вечер, когда кузен намеревался подписать свое брачное соглашение, он исчез, словно один из тех сказочных героев, которые проваливаются сквозь землю и которых никто никогда более не видит.