LXVIIПУТЕШЕСТВИЕ
По завершении празднеств пагоды, напомнив шахбундару о данном им обещании, Рене сказал ему, что нуждается в трех слонах; и правда, уже на следующий день три слона и три их погонщика стояли на пристани, напротив шлюпа. Рене слишком мало доверял англо-американской части своего экипажа, чтобы вверить ей охрану шлюпа, но, оставляя на нем Керноша с шестью его бретонцами, мог рассчитывать, что не утихавшая между двумя народами вражда обеспечит должный надзор, а бретонская преданность — защиту в случае стычки.
Так что с собой он взял лишь Парижанина, то есть своего преданного Франсуа.
Двух слонов с паланкинами на спине, где могли разместиться четыре человека, было достаточно для двух девушек и Рене. Кроме того, для большей безопасности, он по совету шахбундара взял десять человек охраны.
Каждый человек и каждая лошадь стоили Рене пять тикалов в день на все время пути. Двух запасных лошадей для него и Франсуа вели в поводу, на случай, если бы Рене пожелал ехать верхом, вместо того чтобы продолжать путь в паланкине.
Предводитель конвоя рассчитывал, что дорога займет три дня.
Поскольку надежды встретить по пути какие-нибудь деревни не было, двух лошадей нагрузили провизией. Впрочем, был расчет вносить в нее разнообразие благодаря множеству дичи, которая должна была встретиться по пути.
Кернош, застрахованный на случай раздоров в команде поддержкой бирманских властей, остался в Пегу, исполненный уверенности и ощущая себя в безопасности, тогда как маленький караван двинулся на восток, следуя вдоль одного из притоков реки.
Вечером путешественники встали лагерем напротив леса, куда предстояло углубиться на другой день, но не отступили пока от ручейка, из которого запаслись водой на дорогу, ибо были опасения не встретить далее воды, годной для питья.
Первый вечер не принес ничего примечательного: караван, по существу говоря, находился еще в виду Пегу, и, как мы сказали, еще не вступил в лес.
Паланкины сняли со спины слонов и поставили на землю. Там они сделались чем-то вроде шатров, где девушки могли спать под защитой занавесок от москитов.
Развели большой костер, чтобы отгонять змей и хищных зверей. Предводитель конвоя заверил, что со слонами можно обойтись без часовых, поскольку эти умные животные, наделенные природным инстинктом, поднимут тревогу, какой бы враг ни приблизился к лагерю.
Однако Рене не был в полностью уверен в этом обещании и решил нести охрану лично: он оставил за собой первую половину ночи, а вторую доверил Франсуа.
Ему еще не довелось наглядно убедиться в способности слонов чуять опасность, какой бы она ни была.
Тем не менее он начал с того, что постарался подружиться с двумя великанами и принес им охапки свежих веток и яблоки, которыми слоны очень любят полакомиться. Эти умнейшие животные умеют мгновенно отличить человека, который приносит им корм по обязанности, являясь их погонщиком, от того, кто, питая к ним дружбу, преподносит им нечто заведомо лишнее, настолько ценное для всякого разумного существа, что у людей оно нередко ставится выше необходимого. Не желая вызывать у слонов зависть друг к другу, Рене принес им угощение в равных количествах.
Вначале слоны смотрели на него с определенным недоверием, не в силах понять, что заставляет постороннего человека проявлять к ним такое чуткое внимание. Но, во всяком случае, они приняли угощение. Затем он подвел к слонам девушек, которые дали каждому из них по два или три стебля свежего сахарного тростника; животные очень осторожно взяли тростник из их рук и с явным удовольствием отправили себе в пасть. Рене нарочно запасся перед отъездом этими скромными лакомствами, рассчитывая с их помощью сделать слонов своими друзьями и друзьями обеих путешественниц.
Ночь прошла достаточно спокойно, если не считать того, что несколько пантер пришли на водопой и несколько кайманов вышли из джунглей попытать удачу, но тут же были замечены дежурным слоном; ибо слоны тоже сочли ненужным бодрствовать вдвоем и, как это сделали Рене с Франсуа, поделили ночь, доверяя, однако, друг другу в большей степени, нежели Рене доверял Парижанину.
И в самом деле, в полночь первый слон согнул колени и уснул, уступив место своему товарищу, который пробудился и занял его пост.
На рассвете слон затрубил, призывая всех проснуться.
Девушки, убежденные в том, что под охраной Рене с ними не может случиться ничего плохого, спали спокойно, словно в собственной комнате, и встали освеженными, в прекрасном расположении духа, вдыхая благоуханный утренний воздух.
Рене подошел к ним, держа в руках охапку растений, которым, как он заметил во время вчерашнего пути, слоны выказывали большое предпочтение.
Приближаясь к этим великанам, Элен и Джейн испытывали определенный страх. Но, при виде того, как ласково смотрели на них слоны, девушки поняли, что никакой опасности для них эти животные не представляют; так что сестры взяли из рук Рене принесенные им ветки и протянули их слонам. Слоны приняли подношение, довольно ворча. Когда ветки были съедены, Рене получил свою долю ласки, ибо животные прекрасно понимали, что начинание это исходит от него и то, что он делает из доброжелательного отношения к ним, девушки делают исключительно из страха.
Покончив с ветками, слоны стали смотреть по сторонам, показывая, что им чего-то недостает. Они не понимали, по какой причине их лишили сахарного тростника. Поскольку правда была на их стороне, Рене сходил за тростником, передал его в руки Элен и Джейн, и слоны разжевали его с таким же удовольствием, что и накануне.
Путешественники лишь слегка перекусили, поскольку в течение дня впереди у них было еще два привала: первый, в одиннадцать часов утра, у озера, где они смогут переждать самое жаркое время дня, и второй, в семь часов вечера, на лесной поляне, где они проведут ночь.
Девушки снова взобрались на своего слона, явно обрадованного той честью, какую ему опять оказали. Рене сел на лошадь, равно как и Франсуа, разместившийся в нескольких шагах позади него, и ехал бок о бок со слоном, на котором восседали сестры. Проводник занял место впереди колонны, а десять конвойных верхом на лошадях, разделившись на две колонны, прикрывали оба фланга главной группы. Второй слон, на котором сидел лишь его погонщик, шел вслед за первым. Лес, куда вступил караван, был столь сумрачным и имел столь угрожающий вид, что, равнодушный в отношении самого себя, Рене не смог удержаться от чувства страха за своих спутниц. Он подозвал проводника, который немного понимал по-английски.
— Не следует ли нам опасаться нападений разбойников в этой части леса? — спросил молодой человек.
— Нет, — ответил проводник, — разбойники промышляют в другом лесу.
— А какого рода опасности подстерегают нас здесь?
— Только хищные животные.
— И что это за животные?
— Тигры, пантеры и огромные змеи.
— Ну что ж, — сказал Рене, — едем.
Затем, повернувшись к Франсуа, он добавил:
— Ступай к погребцу с провизией и принеси мне два больших куска хлеба.
Франсуа принес разрезанный пополам каравай.
Заметив хлеб, слоны догадались, что его принесли ради них.
Тот, что шел под пустым паланкином и держался позади, приблизился к Рене, оказавшемуся стиснутым между двумя этими великанами.
Девушки с ужасом свесились с паланкина. Еще мгновение, и Рене и его лошадь будут раздавлены слонами.
Но Рене ободрил их улыбкой и показал им два куска хлеба.
Хоботы слонов, вместо того чтобы угрожать молодому человеку, любовно оплели его двумя кольцами.
Рене, заставляя просить себя, словно кокетка, которая набивает цену своей милости, с минуту подержал слонов в ожидании лакомства, а затем внезапно дал каждому из них по куску столь желанного хлеба.
Это стало очередным камнем, добавленным в кладку храма дружбы с гигантскими четвероногими, который возводил молодой человек.
— Что вам сказал сейчас проводник? — поинтересовалась Элен.
— Всем другим я ответил бы, что, по его словам, лес изобилует дичью и мы можем не беспокоиться о нашем пропитании вплоть до Земли бетеля. Но вам, моему храброму спутнику, я отвечу, что он посоветовал нам спать вполглаза или, по крайней мере, иметь того, кто бдит во время нашего сна. Так что спите спокойно, поскольку заботу печься о вас взял на себя я.
С той минуты, как путешественники вступили в лес, им казалось, будто они вошли в церковь: голоса их, словно опасаясь быть услышанными, достигли самого тихого тона человеческой речи. Стемнело, как если бы уже было шесть часов вечера, свод деревьев сделался настолько густым, что не слышно было никакого пения птиц и, казалось, наступила ночь, но без тех странных звуков, которые составляют ночной концерт животных, пробуждающихся на исходе дня. Солнцем для них служит тьма. Ночью они охотятся, спариваются, едят и пьют; днем они спят.
Людей всегда пугала мощь той природы, где буря обращает в океан песчаную пустыня, где одно-единственное дерево становится целым лесом, где в самых темных глубинах этого леса, куда, казалось бы, не проникает ни единый луч света, распускаются цветы ослепительно ярких красок и с дурманящим запахом. В то же время другие, чахнущие в тени и окрашивающиеся лишь солнцем, устремляются к свету, цепляются за нижние ветви, пробираются сквозь следующие, достигают макушек деревьев и распускаются на самом верху, похожие на рубины и сапфиры, оправленные в изумруды; они настолько огромные, мощные и пышные, что вначале их принимаешь за цветы этих исполинских гигантских деревьев, но, если поискать их стебли, не обнаружишь ничего, кроме тонкой лианы, похожей на веревочку воздушного змея. В этих лесах все есть тайна, и тайна эта ведет к самой зловещей из всех мыслей — мысли о смерти.
Дело в том, что смерть и в самом деле окружает вас со всех сторон. Вот в этих кустах вас поджидает тигр. На этой ветке вас подстерегает пантера. А этот побег, гибкий и покачивающийся, похожий на деревце, перерубленное на высоте шести-восьми футов над землей, — голова змеи, тело которой свернуто спиралью и которая, разжавшись, словно пружина, схватит вас на расстоянии в пятнадцать — двадцать футов. Это озеро, кажущееся широким зеркалом, таит в себе, помимо таких известных животных-убийц, как кайманы, крокодилы и аллигаторы, еще и гигантского кракена, хотя его никогда еще не удавалось вытащ