ить из тины, на поверхности которой он распахивает свою пасть, способную проглотить в один прием лошадь вместе с всадником. Короче, именно так все обстоит в Индии, то есть самой плодоносной и самой смертоносной стране на свете.
Рене предавался всем этим размышлениям, проезжая под безмолвным и сумрачным сводом деревьев, который местами одной из своих огненных стрел с великим трудом пробивало солнце. Внезапно, словно кто-то отдернул занавес, путешественники вышли из самых темных сумерек на самый яркий свет; они оказались перед озером, и, чтобы подойти к нему, оставалось лишь пересечь одну из тех полян, какие видишь во сне: островок потерянного рая, упавший на землю. Множество цветов, не внесенных ни в один справочник флоры, источали настолько насыщенное благоухание, что оно явно сулило смерть. Небо над этой землей бороздили сказочные птицы с удивительными голосами и изумрудными, сапфировыми и рубиновыми оперениями, в то время как на горизонте раскинулось озеро, подобное лазурному ковру.
Восторженный возглас вырвался у всех из груди, настолько разителен был контраст между этим мрачным лесом и этой волшебной поляной с ее сияющим озером; все, наконец, свободно вздохнули.
Они пересекли поляну; шорох, раздававшийся в траве, указывал на то, что они спугнули перед собой несколько змей. Проводник, все время державшийся настороже, ударил палкой и убил змейку в желтых и черных квадратиках, длиной не более фута, укус которой смертелен и которую на бирманском языке именуют шашечницей.
Проводник объяснил путешественникам особенность ее укуса: в зависимости от часа, когда человек был ужален, он умирал либо вечером, на закате солнца, либо утром, на его восходе. Однако ни с людьми, ни с животными никаких неприятностей пока не случилось.
Наконец они добрались до берега озера: именно там заранее было намечено устроить обеденный привал.
Пересекая поляну, Рене убил нескольких птиц, похожих на куропаток, и нечто вроде небольшой газели, величиной с зайца. Франсуа, в своем качестве парижанина бравший уроки кулинарии в харчевне у городской заставы, сумел приготовить из газели и куропаток весьма достойное кушанье.
Не стоит и говорить, что Рене, как всегда, не забыл позаботиться о слонах и, заметив, что они с вожделением тянут хоботы к листьям дерева с большими красными и белыми цветами наверху, похожими на цветы фуксии, но не могут дотянуться до них, поинтересовался у Франсуа, включало ли его образование парижского гамена умение взбираться на деревья. Получив утвердительный ответ, он вручил Франсуа небольшой кривой нож и попросил его влезть на дерево и срезать как можно больше веток.
Слоны с явной радостью наблюдали за тем, как проходила эта операция: они гладили руки Рене, словно хотели поцеловать их.
Рене помог спуститься вниз девушкам, которым доставляло большое удовольствие наблюдать за этими проявлениями инстинкта, едва ли не вплотную приближающегося к человеческому разуму. Как только сестры ступили на землю, оба слона бросились к куче веток и принялись поглощать их, урча от удовольствия и с нежностью поглядывая на Рене и его подруг, выражая тем самым признательность, которую они испытывали к ним.
Все постарались расположиться как можно лучше, приготовившись к обеду и к отдыху, который должен была за ним последовать. Путешественники утратили всякий страх; почти невозможно было поверить, что в такой чудесный день и в таком чудном месте им грозит опасность.
LXVIIIИМПЕРАТОРСКАЯ ЗМЕЯ
Вдоль берега озера, на котором они расположились, тянулись густые заросли, прилегавшие к джунглям.
Франсуа, отправившись на разведку в эти джунгли, спугнул там двух или трех павлинов. Ему пришла в голову честолюбивая мысль убить парочку этих птиц, чтобы сделать из их хвостов два веера для девушек.
Он попросил у Рене разрешения заняться по окончании обеда этой охотой.
Рене было известно, что в джунглях, там, где водятся павлины, обязательно водятся и тигры; он обратил на это внимание Франсуа, у которого, с его беспечностью парижского гамена, желание убить павлина тут же сменилось стремлением убить тигра; Парижанин взял с собой свою абордажную саблю и одно из двуствольных ружей Рене и ушел.
Он не сделал еще и десяти шагов, как Рене стал раскаиваться, что отпустил столь неопытного охотника одного; молодой человек огляделся по сторонам, увидел, что все вокруг совершенно спокойно, и дал Франсуа знак подождать его: он хотел, прежде чем покинуть лагерь, предпринять определенные меры безопасности в отношении сестер.
Путешественницы сидели рядом, образуя очаровательную пару среди варварских одеяний конвойных. Подойдя к слонам, Рене дал каждому из них по куску хлеба, затем подвел их к дереву, огромные густые ветви которого свисали в двадцати футах от земли, и, пальцем указывая на девушек, сказал великанам, как если бы они могли понять его:
— Присмотрите за ними.
Элен и Джейн посмеялись над этой предосторожностью, которую они посчитали бесполезной, и над опасностью, в вероятность которой они не верили.
Прежде чем покинуть девушек, Рене дал им еще целый ряд наставлений, и среди прочего посоветовал прятаться, в случае нападения какого-нибудь дикого зверя, между ног слонов, словно в неприступной крепости.
Рене влекла совсем иная надежда, нежели надежда подстрелить павлинов; он, как мы видели, уже имел дело с некоторыми из индийских чудовищ, но еще ни разу не сталкивался лицом к лицу с тигром. Пожав руки сестрам, молодой человек отправился догонять Франсуа. Вскоре оба скрылись в зарослях.
Из этих зарослей они перешли в джунгли, настолько дремучие, что туда невозможно было проникнуть, не располагая каким-нибудь орудием, чтобы проложить себе проход.
Франсуа уже обнажил свою абордажную саблю, как вдруг Рене разглядел свежепротоптанную тропинку и на ней кости, обглоданные всего лишь за несколько часов перед тем; все это свидетельствовало о том, что недавно там прошел какой-то крупный хищник.
Подозвав Франсуа, Рене вступил на эту тропинку.
Попетляв по джунглям, где вершины деревьев смыкались над их головами, словно крытая аллея, охотники вышли к лежбищу зверя.
Это было логово пары тигров, но ни того, ни другого из их величеств в нем не было, и лишь два тигренка, размером с крупную кошку, играли там, ворча, друг с другом.
Увидев существ иной породы, нежели их, тигрята, при всей своей беспомощности, приготовились защищаться. Но Рене протянул руку, схватил одного за шкирку и, бросив его Франсуа, крикнул:
— Уноси его, уноси!
Затем, схватив второго, он и сам поспешил выбраться из логова, где у него не было бы возможности защищаться. Тигрята, со своей стороны, ворчали и громко мяукали, словно извещая мать о вольностях, которые допускали по отношению к ним.
В эту минуту шагах в четырехстах или пятистах раздалось ужасающее рычание.
Это мать отозвалась на призыв детенышей.
— Прочь из джунглей, живо, — крикнул Рене, — или мы пропали!
Франсуа не надо было подгонять, поскольку донесшееся до него рычание дало ему представление о мере угрожавшей им опасности; он ускорил шаг и, не выпуская из рук тигренка, которого рассчитывал отвезти во Францию и подарить Ботаническому саду, выбежал из джунглей, оказавшись в окружавших их зарослях.
В этот момент рычание послышалось снова, причем на сей раз явно не более чем в ста шагах от охотников.
В двадцати шагах от них стояло дерево и рос кустарник.
— Бросай тигренка! — крикнул Рене, выпуская из рук своего. — Ты — на дерево, я — в кустарник.
Не дожидаясь понуканий, Франсуа в точности подчинился приказу.
Едва каждый из них оказался на своем месте, один — на дереве, а другой — в кустарнике, рычание послышалось в третий раз, но теперь словно гром прогремел у них над головой, и тигрица, которая скорее летела в воздухе, чем неслась по земле, обрушилась вниз в двадцати шагах от них.
Какое-то мгновение она, казалось, колебалась между материнской любовью и жаждой мести, но материнская любовь возобладала. Она поползла к своим детенышам, мяукая, словно кошка, но мяуканье ее было ужасно.
В это мгновение она подставила бок Франсуа, который прицелился и выстрелил.
Тигрица, врасплох застигнутая этим выстрелом, подпрыгнула на месте и рухнула.
Выстрел Франсуа раздробил ей верхнюю часть левого плеча.
По дыму, еще окутывавшему Франсуа, она тут же различила, кто из двух охотников стрелял в нее, повернулась к нему и в один прыжок, хотя и была покалечена, преодолела расстояние в семь или восемь шагов.
Франсуа рассудил, что незачем подпускать ее ближе, и выстрелил во второй раз. Тигрица повалилась на спину, издала ужасающее рычание, сделала усилие, вновь встала на ноги и оставшейся здоровой лапой стала рыть землю и жадно грызть траву, заливая ее кровью, струившейся из пасти.
— Есть! Готова! Господин Рене! — словно ребенок, впервые подстреливший зайца, закричал Франсуа.
Он уже намеревался подойти к тигрице и добить ее ударом приклада.
— Стой, несчастный! — крикнул ему Рене. — И перезаряди ружье.
— Зачем, господин Рене, ведь она мертва?
— А ее самец тоже мертв, болван? Послушай!
Рычание, донесшееся в этот миг до охотников, было страшнее самого ужасного рева, когда-либо касавшегося человеческого слуха.
— Перезаряди ружье, ну давай же, перезаряди и встань позади меня, — сказал Рене, обращаясь к Франсуа.
Но, видя, что тот дрожит одновременно от радости, возбуждения и страха, да еще так, что сыплет порох на землю, вместо того чтобы сыпать его в ружейный ствол, Рене дал ему подержать свое ружье и взял из рук товарища разряженное ружье.
Минуту спустя каждый их двух стволов получил свою порцию пороха и спаренные пули. Затем состоялся обмен ружьями.
— Больше он не рычит, — шепнул Франсуа.
— Он и не будет больше рычать, — ответил Рене. — Не дождавшись ответного рева своей самки, он понял, что она или мертва, или попала в западню. И, вместо того чтобы подвергать себя опасности, как она, постарается провести разведку. Так что будем начеку и глядим по сторонам.