В этот момент сэр Джеймс, Элен и Жюль подверглись опасности еще более серьезной, нежели та, которой удалось избежать Джейн, Бернару и Рене. В то время как один тигр напал на их слона спереди, второй бросился на него с противоположной стороны, прыгнул ему на круп и вцепился в него когтями. Но, к несчастью для себя, он открыл таким образом Рене весь свой левый бок. Рене прицелился в него и выстрелил: пуля пронзила зверю сердце.
Тигр, вначале не ослабевая хватки, закрутился на месте, прикусил свою рану и рухнул на землю.
Голова другого тигра была уже всего в паре футов от старшей из сестер, когда сэр Джеймс, упер свое двуствольное ружье, даже не прикладывая его к плечу, в зверя и выстрелил. Пули, пыжи и пламя разом вошли в двойную рану. Тигр рухнул, убитый наповал.
Все перевели дух.
Всего было убито пять тигров.
Франсуа, его загонщики и свора собак вместе вышли из джунглей; загонщики не досчитались в своих рядах двоих: одному размозжили голову, а второму разорвали грудь те тигры, которые только что были убиты и которые, перед тем как выйти из джунглей, встретили бедняг на своем пути. Их смерть была столь быстрой, что они даже не успели закричать, а если и успели, то их вопли затерялись в шуме, который производили охотничьи рога, лай собак и крики других загонщиков.
Но, увидев пять мертвых тигров, распростертых на земле не более чем в сорока или пятидесяти футах друг от друга, загонщики забыли про своих убитых друзей. Страсть к охоте на тигров у бенгальцев и бирманцев настолько сильна, что пять убитых тигров казались им щедрой платой за двух убитых людей.
Что же касается слонов, то ранены были оба, но их ранения не представляли никакой опасности.
Тела погибших, положенные на носилках, были доставлены к дому.
Адда, восседая на своей маленькой бирманской лошадке, похожей на лошадь Жюстена, двинулась впереди каравана, а затем пустилась галопом к дому, чтобы принести весть о том, что четверо гостей и трое ее братьев целы и невредимы.
Слоны, Омар и Али, обрели теперь новые права в отношении сестер.
И потому Элен выразила желание их приобрести: на этих умных животных можно было возложить обязанности по охране и защите дома. Рене заявил сестрам, что отныне они могут считать слонов своей собственностью; он взялся уладить сделку с хозяином животных, прибегнув к посредничеству шахбундара.
Вечером Джейн охватила лихорадка; все приписали это недомогание усталости, накопившейся за день. Сестра осталась подле нее.
Тем временем Рене и сэр Джеймс беседовали.
Адда, которую они позвали, чтобы справиться о самочувствии Джейн, сказала им, что, подойдя к ее комнате, она услышала рыдания и, опасаясь быть бестактной, удалилась.
Сэр Джеймс, видя, с каким сочувствием относится Рене к печали сестер, а точнее, к печали младшей сестры, ибо Адда утверждала, что рыдала лишь Джейн, пообещал Рене, что на следующий день скажет ему причину этого уныния.
Свежесть ночей в этом жарком поясе восхитительна. Двое молодых людей прогуливались допоздна, до часу ночи, и сквозь кисею оконных занавесей, словно блуждающую в тумане звезду, видели дрожавший огонек свечи в комнате Джейн.
Точно так же, как Рене был сведущ почти во всех науках, он не раз доказывал, либо после боя, либо в случае серьезных недомоганий, что хирургия и медицина ему не чужды.
Вот почему он был скорее опечален, чем удивлен, когда на другой день к нему явился сэр Джеймс и от имени Элен попросил его посетить Джейн, которая с каждым часом страдала все сильнее.
Учитывая близкие и доверительные отношения, установившиеся между ним и обеими сестрами, Рене было бы нелепо отказываться от этого приглашения.
Несомненно, Джейн заявила, что она хочет говорить с Рене наедине, ибо, когда он предложил Элен пойти к больной вместе с ним, та ответила, что, как ей кажется, ее присутствие повредит искренности разговора.
Так что Рене поднялся наверх один, осторожно постучал в дверь и услышал в ответ дрожащий голос:
— Войдите.
LXXVБОЛЕЗНЬ ДЖЕЙН
Джейн лежала на кушетке; все жалюзи в ее спальне были закрыты, чтобы полумрак поддерживал в комнате прохладу и сквозь их щели внутрь проникало дуновение ветерка.
Увидев входящего Рене, Джейн привстала и протянула ему руку.
— Вы пожелали видеть меня, милая сестра, — промолвил Рене. — Я перед вами.
Джейн указала ему на кресло, стоявшее у изголовья ее кушетки, и легла снова, тяжело при этом вздохнув.
— Вчера, — начала она, — по возвращении в колонию, когда моя сестра выразила желание приобрести храбрых животных, оказавших нам столь огромные услуги, вы попросили ее считать этих животными нашими, а затем заявили о своем намерении покинуть нас через несколько дней.
— Это правда, — ответил Рене, — все диктует мне необходимость скорого отъезда. Я получил от своего командования, причем по особой милости, отпуск лишь на то время, какое было безусловно необходимо, чтобы сопроводить вас в пути и водворить вас в вашем доме. Теперь моя задача выполнена. Слава Богу, вы и ваша сестра прибыли к себе домой целыми и невредимыми. Ваша сестра обрела покровителя, которого она ждала, и первый же священник, который окажется здесь проездом на пути в Китай или Тибет, освятит их брак.
— Вот именно, — ответила Джейн, — и сестра хотела бы, чтобы вы остались и присутствовали при ее венчании.
Рене грустно посмотрел на Джейн и, взяв ее руку в свои ладони, произнес:
— Джейн, вы ангел, и мне нужны очень веские причины, чтобы не отвечать вам.
— Стало быть, вы отказываетесь? — со вздохом спросила Джейн.
— Так надо, — ответил Рене.
— Признайтесь, что вы так и не назвали мне подлинной причины вашего отъезда.
Рене посмотрел Джейн в лицо.
— Вы хотите, чтобы я назвал ее вам, какой бы она ни была? — спросил он.
— Да, какой бы она ни была, — ответила Джейн, — я этого хочу. Правда порой самое болезненное, но почти всегда самое действенное из лекарств. Я жду!
— Джейн, — начал Рене, призвав на помощь себе все свое мужество, — на свое несчастье вы влюблены в меня.
Джейн вскрикнула.
— Что же касается меня, — продолжал Рене, — то я не могу принадлежать вам.
Джейн спрятала в ладони лицо и разразилась рыданиями.
— Я предпочел бы не говорить вам то, что вы сейчас услышали, Джейн, — промолвил Рене, — но счел своим долгом порядочного человека поступить так, как поступил.
— Хорошо, — произнесла Джейн, — оставьте меня.
— Нет, — ответил Рене, — я не оставлю вас в таком состоянии; сейчас вы узнаете, что разлучает нас, и рассудите нас обоих.
— Рене, — сказала Джейн, — вы знаете мою слабость, у меня нет сил отпираться; вы говорите, что между нами стоит какая непреодолимая преграда, препятствующая нашему союзу. Доведите дело до конца! Вы нанесли мне рану, так прижгите ее.
— Позвольте мне коснуться вас ласковыми руками брата, Джейн, а не жесткими руками хирурга: забудьте о том, что завеса разорвана и что сквозь эту прореху я увидел то, что вы хотели от меня скрыть. Вложите свои руки в мои, опустите свою голову мне на плечо. Джейн, я вовсе не хочу, чтобы впредь вы не любили меня, Боже упаси! Я лишь хочу, чтобы вы любили меня по-иному. Милый друг, вы родились в восемьдесят восьмом году; вам было два года, когда в ваш дом, имея целью отправиться в плавание вместе с вашим отцом и обучаться под его руководством морскому ремеслу, прибыл ваш молодой родственник по имени Эктор де Сент-Эрмин; это был третий сын старшего брата вашего отца, графа де Сент-Эрмина. Если вы не сохранили о нем воспоминаний, ваша сестра непременно должна помнить его.
— Я тоже его помню, — промолвила Джейн, — но что общего у этого молодого человека с той непреодолимой преградой, которая разлучает нас?
— Джейн, позвольте мне рассказать обо всем по порядку, ибо, когда я закончу, у вас точно не останется сомнений в моем прямодушии.
Мальчик уехал вместе с вашим отцом, трижды участвовал в морских плаваниях и уже начал пристращаться к морскому ремеслу, как вдруг грянула Революция, и в конце тысяча семьсот девяносто второго года отец молодого человека призвал его к себе. Вы, должно быть, помните его отъезд, Джейн, ибо он был горестным и тогда было пролито много слез; юноша не хотел разлучаться с вами, называя вас своей маленькой женушкой.
Будто молния озарила сознание Джейн.
— Не может быть! — воскликнула она, с испуганным видом глядя на Рене.
— Эктор, — не делая остановки и словно не замечая изумления Джейн, продолжал Рене, — вернулся в отцовский дом и стал свидетелем того, как его отец был обезглавлен, старший брат расстрелян, а второй брат гильотинирован. Верный своим клятвам, он вступил на их путь. Затем наступил мир; казалось, все закончилось и Эктор может открыть глаза, оглядеться вокруг, любить и надеяться.
— И он полюбил мадемуазель де Сурди, — дрогнувшим голосом сказала Джейн.
— И он полюбил мадемуазель де Сурди, — повторил Рене.
— Однако что стряслось с ним потом? — спросила Джейн. — Куда он исчез в момент подписания брачного договора, да так, что никому не было известно, как это произошло и почему? Что с ним стало? Где он?
— В тот момент появился один из его друзей и потребовал от него исполнять взятые на себя обязательства; Эктор помнил о данной им клятве и предпочитал утратить надежду на счастье и рисковать жизнью, нежели хоть мгновение сомневаться, держать ли данное слово. Он отбросил перо, которым намеревался подписать брачный договор, незаметно покинул зал и помчался туда, куда его звали голоса покойных братьев и отца. Его схватили и, благодаря высокому покровительству, вместо того чтобы расстрелять, о чем он сам просил, три года продержали в тюрьме Тампля. По прошествии трех лет император, считавший его мертвым, узнал, что он все еще жив, и, рассудив, что три года тюрьмы недостаточно для человека, осмелившегося восстать против него, обрек его служить рядовым солдатом или рядовым матросом, причем без всякой надежды на продвижение.