Эктор, получивший боевое крещение на флоте под начальством вашего отца, попросил разрешения вернуться во флот. Ему была предоставлена полная свобода выбора.
Рассудив, что в добровольческом флоте он будет не так стеснен, как в государственном, Эктор отправился в Сен-Мало и записался в экипаж к Сюркуфу, на бриг «Призрак».
Как вы знаете, случаю было угодно, чтобы «Штандарт», на котором вы находились вместе с сестрой и отцом, встретился с «Призраком». Вы были свидетелями состоявшегося между ними сражения, в котором обрел смерть ваш отец.
Эктор, как я уже сказал вам, состоял в экипаже Сюркуфа. Он услышал имя виконта де Сент-Эрмина и увидел его мертвое тело; он услышал высказанное вами желание не предавать тело вашего отца морю; он ходатайствовал об этом у Сюркуфа, и тот оставил мертвое тело на борту; более того, Сюркуф позволил Эктору сопровождать вас и вашу сестру, куда бы вы ни направились, и не расставаться с вами до тех пор, пока на глазах у него вы не водворитесь в своем имении.
Теперь, милая Джейн, вы знаете все. Нет нужды рассказывать вам остальное; однако для меня важно, чтобы все сказанное мною вы держали в полнейшей тайне, даже в отношении вашей сестры.
Этот мальчик, который под руководством вашего отца постигал начала морского ремесла и, будучи отозван в свою семью в тысяча семьсот девяносто втором году, с такой болью покинул вас; этот юноша, на глазах у которого обезглавили отца, расстреляли старшего брата и гильотинировали второго и, который, несмотря на все предшествующие ужасы, пошел по тому же пути, что и его родные; тот, кто, поверив в окончание войны, признался в своей любви к мадемуазель де Сурди; тот, кто, из-за того что его помолвка расстроилась с таким скандалом, дал самому себе клятву не принадлежать никакой другой женщине, кроме нее; тот, кто, вместо того чтобы быть расстрелянным, три года находился в тюремном заключении в Тампле; тот, наконец, кому император сохранил жизнь при условии, что он поступит как рядовой солдат в сухопутную армию или как рядовой матрос во флот; этот молодой человек, дорогая Джейн, — это граф де Сент-Эрмин, это ваш кузен, это я!
И он упал на колени перед кушеткой Джейн, держа ее руки и покрывая их слезами и поцелуями.
— Ну а теперь, — продолжил Рене, — решайте сами: могу ли я, не нарушая долга порядочного человека, быть мужем какой-либо другой женщины, кроме мадемуазель де Сурди?
Джейн издала приглушенное рыдание, обвила руками шею кузена, ледяными губами припала к его лбу и лишилась чувств.
LXXVIОТСРОЧКА
Первым побуждением Рене при виде упавшей в обморок сознание Джейн было достать из кармана флакон английской соли и дать девушке вдохнуть ее; но затем он рассудил, что приводить Джейн в чувство означало бы вновь погружать ее в горе, и предоставил организм девушки его собственным силам, полагая, что, пока длится это оцепенение чувств, она восстанавливает энергию, которая понадобится ей при пробуждении, подобно тому как день черпает свои силы во мраке ночи и в утренней росе.
И действительно, вскоре Джейн вздохнула, давая тем самым знать, что она понемногу приходит в себя; Рене, поскольку она опиралась на него, мог сосчитать, сколько ударов сердца отделяют жизнь от смерти. Наконец она открыла глаза и, еще не сознавая, где находится, прошептала:
— О, как же мне хорошо!
Рене ничего не сказал ей в ответ; еще не настало время лишать ее этих первых смутных упований пробуждающегося сознания; напротив, посредством своего рода магнетизма он продолжал продлевать это неопределенное состояние, которое не является ни жизнью, ни смертью и, так сказать, позволяет душе витать над телом.
Наконец, одна за другой, к ней начали возвращаться все ее мысли, а вместе с ними и осознание своего положения. Ее отчаяние, подобное отчаянию людей, которые ничего не сделали для того, чтобы накликать на себя беду, было печальным и кротким и вскоре перешло в смирение. Слезы продолжали литься из глаз, но без горячности и рыданий, как весной сочится сок из молодого дерева, которому топор невольно нанес увечье. И, вновь открыв глаза и увидев подле себя молодого человека, она произнесла:
— Ах, Рене! Вы оставались рядом со мной, вы так добры; но вы правы, такое положение не может более длиться ни для вас, ни для меня. Останьтесь здесь еще на мгновение, позвольте мне набраться у вас сил против меня самой, и вы увидите: все, что могут сделать, объединившись, разум и воля, будет мною сделано. Что же касается вашей тайны, нисколько не бойтесь за нее, она так же глубоко погребена в моем сердце, как мертвые в своих могилах, и будьте уверены, Рене, что, невзирая на все мое горе, невзирая на все мои былые страдания, невзирая на все мои грядущие страдания, я не жалею о том, что мы встретились. Сравнивая все мои нынешние страдания с тем, какой была моя жизнь до того, как мы впервые увиделись, и с тем, какой она станет, когда мы не будем более видеться, я отдаю предпочтение моей нынешней жизни, со всеми ее страданиями, той бесцветной жизни, какую я вела прежде, и той бесцельной жизни, какую я буду вести дальше. Я хочу остаться в своей комнате наедине с воспоминаниями о вас. Ступайте вниз; скажите, что я не спущусь, скажите, что в моей болезни нет ничего серьезного, что я всего лишь плохо себя чувствую и утомлена и что вы посоветовали мне оставаться в комнате; присылайте мне цветы и приходите навещать меня, если у вас найдется для этого свободная минута, и я буду признательна вам за все, что вы для меня сделаете.
— Следует ли мне повиноваться вам? — спросил Рене. — Или же мне следует остаться с вами вопреки вашему желанию, пока ваши силы не восстановятся окончательно?
— Нет, повинуйтесь мне; лишь когда я скажу вам: «Не уходите», надо будет ослушаться меня.
Рене поднялся, с подлинной нежностью поцеловал руку своей кузине, с минуту грустно глядел на нее, затем направился к двери, остановился, чтобы еще раз взглянуть на нее, и вышел.
Одна лишь Элен догадалась о серьезности недомогания Джейн, которое она не относила ни на счет испытанной усталости, ни на счет пережитых опасностей, ибо постигла его истинную причину.
Элен, обладавшая нежной и прекрасной душой, но имевшая ум скорее холодный, чем восторженный, выходила замуж не по любви. Встретившись в светском обществе с сэром Джеймсом, она усмотрела в нем сразу три благородства: духа, происхождения и сердца. Сэр Джеймс ей нравился, но, на самом деле, она не любила его настолько, чтобы счастье или несчастье ее жизни зависело от этого брачного союза. Сэр Джеймс, со своей стороны, испытывал к ней почти такие же чувства; он приехал из Калькутты в условленное время, но скорее как порядочный человек, который держит свое слово, нежели как влюбленный, который стремится вновь встретиться с любимой женщиной. Он совершил бы кругосветное путешествие с такой же пунктуальностью, с какой преодолел четыреста или пятьсот льё, отделяющие Калькутту от Земли бетеля; но если бы, совершив кругосветное путешествие, он не обнаружил бы Элен в условленном месте, это бы его удивило, ибо, по его мнению, любая женщина благородного происхождения является рабом слова, как и джентльмены, но не повергло бы в отчаяние; эти два сердца были созданы друг для друга, эти два существа были созданы, чтобы быть счастливыми.
Но совсем иначе обстояло дело с Джейн. Джейн, яркая душа, горячая голова и пылающее сердце, нуждалась в том, чтобы любить и быть любимой: ее не остановила обманчивая внешность, ее не обеспокоил простой матросский наряд, который носил Рене, она не спрашивала, богат ли он или беден, дворянин или простолюдин; он явился ей как спаситель, когда она отбивалась от объятий и поцелуев пирата; она видела, как Рене бросился в море, чтобы спасти простого матроса, оставленного без помощи всеми его товарищами и преследуемого акулой; видела, как он сражался и победил чудовище, наводящее ужас на всех моряков; видела, как, дабы защищать ее и сестру, он предпринял плавание длиной в полторы тысячи льё, во время которого ему пришлось сражаться против малайских пиратов, тигров, змей и разбойников; она видела, как в своей щедрости он сыплет золотом, словно набоб. Чего еще ей было нужно? Он был молод, красив, утончен. Она говорила себе, что их соединило Провидение, а не случайное стечение обстоятельств, и полюбила его так, как в первый раз любят женщины с подобным душевным устройством, полюбила его всеми силами своего сердца. И теперь ей предстояло утратить надежду быть любимой, надежду, которую она питала с первого дня их встречи вплоть до того момента, когда ей было дано ясно увидеть, что творилось одновременно в сердце Рене и в ее собственном сердце. Что будет с ней здесь, в четырех тысячах льё от Франции, в этой пустыне, которую отъезд Рене сделает вдвойне безлюдной? Как счастлива сестра! Она любит, и она любима.
Правда, любви, на которую был способен сэр Джеймс Эспли, было бы недостаточно для такой любви, как ее. Что толку в этих горящих сердцах, обреченных жить в одиночестве и угасать в стуже беспросветной жизни?
Женщина, которая не была красивой, никогда не была молодой, но женщина, которая не была любимой, никогда не жила.
И в своем отчаянии Джейн принималась яростно рвать мокрые от ее слез батистовые платки, в углах которых, как ей мечталось прежде, однажды должен был появиться ее вензель, сплетенный с вензелем Рене.
Так прошел весь день. Недомогание служило для Джейн предлогом не выходить из комнаты. Элен, нисколько не сомневавшаяся в том, что болезнь сестры имеет другую причину, нежели усталость и пережитый страх, послала спросить Джейн, что само по себе было необычно, угодно ли той принять ее.
Джейн ответила утвердительно, и почти тотчас же в коридоре послышались шаги Элен.
Она попыталась сдержать слезы и улыбнуться, но, стоило ей увидеть любимую сестру, от которой у нее никогда не было тайн, как рыдания ее разразились с новой силой и она воскликнула, раскрыв Элен свои объятия:
— О, сестра, как я несчастна! Он не любит меня, и он уезжает.