Между тем Королевство обеих Сицилий было связано с Францией мирным договором, предусматривавшим строжайший нейтралитет, так что удовлетворить просьбу Нельсона означало просто изменить этому договору и нарушить данные обещания.
Но Фердинанд и Каролина до такой степени ненавидели французов и питали к Франции такую вражду, что все, о чем просил Нельсон, было ему цинично предоставлено, и Нельсон, понимавший, что спасти его может только крупная победа, покинул Неаполь еще более влюбленным, более безрассудным, более безумным, чем когда-либо, дав себе клятву либо победить, либо погибнуть при первой же возможности.
Он победил, хотя и был на волосок от гибели.
С тех пор как изобрели порох и появились пушки, никогда еще не было морского сражения, закончившегося столь ужасающим разгромом.
Из тринадцати линейных кораблей, составлявших, как мы уже говорили, французский флот, только два смогли избегнуть пламени и ускользнуть от врага.
Один из кораблей, «Восток», взорвался; другой корабль, а также фрегат отправились на дно, девять были захвачены противником.
Нельсон вел себя героически; все время, пока длился бой, он предлагал себя смерти, и смерть от него отказывалась, но все же он был тяжело ранен: ядро, пущенное с «Вильгельма Телля», на излете сорвало рею с «Авангарда», на котором находился Нельсон, и ее обломок свалился ему на лоб в тот самый миг, когда он поднял голову, чтобы посмотреть, по какой причине раздался такой страшный треск; кусок кожи, сорванный со лба, закрыл ему единственный остававшийся у него глаз, и Нельсон, обливаясь кровью, рухнул на палубу, словно бык, сраженный дубиной.
Решив, что ранение смертельно, Нельсон приказал позвать капеллана, дабы получить последнее напутствие и передать семье слова прощания; но вместе со священником явился и хирург.
Он осмотрел голову: череп оказался целым, была лишь сорвана кожа на лбу; кожу уложили на прежнее место и закрепили черной повязкой. Нельсон подобрал рупор, выпавший у него из руки, и, крикнув «Огонь!», вернулся к своей разрушительной деятельности.
В ненависти этого человека к Франции чувствовалось дыхание титана.
Второго августа, к восьми часам вечера, от французского флота, как уже было сказано, осталось лишь два корабля, которые поспешили укрыться на Мальте.
Легкое судно доставило двору Обеих Сицилий и английскому адмиралтейству весть о победе Нельсона и разгроме нашего флота.
По всей Европе пронесся радостный крик, докатившийся до самой Азии, настолько все боялись французов, настолько все ненавидели Французскую революцию.
Особенно неистовствовал неаполитанский двор: прежде терявший разум от ярости, теперь он терял его от счастья.
Само собой разумеется, леди Гамильтон получила от Нельсона письмо с сообщением о победе, навсегда запершей в Египте тридцать тысяч французов, а вместе с ними и Бонапарта.
Бонапарт, герой Тулона и 13 вандемьера, прославившийся в битвах при Монтенотте, Дего, Арколе и Риволи, победивший Больё, Вурмзера, Альвинци и принца Карла, выигравший сражения, в итоге которых менее чем за два года было взято в плен полтораста тысяч солдат, захвачено сто семьдесят знамен, пятьсот пятьдесят крупнокалиберных пушек, шестьсот легких орудий, пять понтонных парков; честолюбец, назвавший Европу кротовой кучей и заявивший, что великие царства и великие революции бывали только на Востоке; отважный полководец, который, уже к двадцати девяти годам превзойдя Ганнибала и Сципиона, задумал завоевать Египет, чтобы обрести такую же великую славу, как Александр Македонский и Цезарь, — и вот он связан по рукам и ногам, уничтожен, вычеркнут из списка сражающихся; в великой игре, именуемой войною, он в конце концов встретился с игроком более удачливым и ловким. На гигантской шахматной доске — долине Нила, где пешками служат обелиски, конями — сфинксы, ладьями — пирамиды, где слоны носят имя Камбиса, короли — Сесостриса, королевы — Клеопатры, — ему был объявлен шах и мат!
Ужас, внушаемый европейским государям сочетанием слов «Франция» и «Бонапарт», любопытно оценить посредством подарков, полученных Нельсоном от этих государей, которые обезумели от радости, видя Францию униженной и полагая Бонапарта обреченным.
Перечислить эти подарки не составит никакого труда; мы приводим копию перечня, написанного рукой самого Нельсона.
От Георга III — достоинство пэра Великобритании и золотая медаль.
От Палаты общин — титул барона Нильского и Бёрнем-Торпского для него и двух его ближайших наследников, с рентой в две тысячи фунтов стерлингов, начисляемой с 1 августа 1798 года, то есть со дня сражения.
От Палаты пэров — такая же рента, на тех же условиях, с того же дня.
От парламента Ирландии — пенсион в тысячу фунтов стерлингов.
От Ост-Индской компании — десять тысяч фунтов стерлингов единовременно.
От султана — бриллиантовая пряжка с эгреткой, символ храбрости, стоимостью в две тысячи фунтов стерлингов, и роскошная шуба, оцененная в тысячу фунтов стерлингов.
От матери султана — ларец, усыпанный бриллиантами, стоимостью в тысячу двести фунтов стерлингов.
От короля Сардинии — табакерка, усыпанная бриллиантами, стоимостью в тысячу двести фунтов стерлингов.
От острова Закинф — шпага с золотым эфесом и трость с золотым набалдашником.
От города Палермо — золотая табакерка и золотая цепь на серебряном подносе.
Наконец, от его друга Бенджамина Хэллоуэлла, капитана «Swiftsure»,[6] — чисто английский подарок, который нельзя обойти молчанием, ибо иначе наш список будет далеко не полным.
Как уже было сказано, корабль «Восток» взлетел на воздух; Хэллоуэлл подобрал грот-мачту и приказал поднять ее на борт своего судна; затем он велел корабельному плотнику и железных дел мастеру изготовить из этой мачты и ее металлических частей гроб, украшенный медной пластинкой, которая удостоверяла его происхождение:
«Удостоверяю, что настоящий гроб сделан из дерева и металла грот-мачты корабля "Восток”, бо́льшая часть коей была подобрана кораблем Его Величества, вверенным моему командованию, в бухте Абукира.
Гроб с такой удостоверяющей надписью он преподнес Нельсону, сопроводив этот подарок следующим посланием:
«Достопочтенному Нельсону, К. Б.
Милостивый государь!
При сем посылаю Вам гроб, изготовленный из мачты французского корабля "Восток", дабы Вы могли, покидая земную жизнь, вначале вкусить покой в своих собственных трофеях. Да пройдут до того дня еще многие годы — таково искреннее желание Вашего преданного и покорного слуги.
Поспешим заметить, что из всех подношений, полученных Нельсоном, больше всего его тронул именно подарок Хэллоуэлла: он принял его с явным удовольствием, велел поместить в своей каюте, прислонив к стене как раз за креслом, в которое он садился, принимаясь за еду. Но старый слуга, которого очень огорчала эта похоронная принадлежность, упросил адмирала, чтобы ее перенесли на нижнюю палубу.
Когда Нельсон покинул «Авангард», страшно потрепанный в сражении, и перешел на «Громоносный», гроб, который вначале не обрел места на новом судне, долгое время хранился на его полубаке.
Однажды, услышав из своей каюты, как офицеры «Громоносного» восторгаются даром капитана Хэллоуэлла, Нельсон крикнул им:
— Любуйтесь сколько угодно, господа, но никому из вас я его не уступлю!
Наконец, при первой же возможности, Нельсон отправил гроб в Англию, поручив своему обойщику немедленно обить его бархатом, поскольку, принимая во внимание то ремесло, каким он сам занимался, гроб мог понадобиться ему в любой момент, и он хотел иметь его к этому времени полностью готовым.
Нет нужды говорить, что Нельсон, убитый семь лет спустя при Трафальгаре, был похоронен именно в этом гробу.
Вернемся, однако, к нашему повествованию.
LXXXVIIIЭММА ЛАЙОННА
Небесному правосудию было угодно, чтобы в качестве кары победителю при Абукире и Трафальгаре имя Эммы Лайонны было навечно связано с его именем.
Выше мы сказали, что, воспользовавшись легким судном, Нельсон отправил весть о победе при Абукире в Неаполь и Лондон.
Получив письмо, извещавшее ее об этой победе, Эмма Лайонна тотчас же бросилась к королеве Каролине и подала ей уже вскрытый конверт.
Пробежав глазами строки письма, королева вскрикнула, а лучше сказать, взвыла от радости.
Затем, пренебрегая тем, что подумает об этом французский посол Гара́, тот самый, что зачитал Людовику XVI смертный приговор и, несомненно, был послан Директорией к королевскому двору как предостережение неаполитанской монархии, она, полагая, что ей больше не надо бояться Франции, распорядилась начать гласно и подчеркнуто открыто все приготовления для того, чтобы встретить Нельсона в Неаполе так, как встречают триумфатора.
И, дабы не отставать от других монархов, она, во всеуслышание заявляя, что считает себя обязанной Нельсону более, чем все прочие, ибо над ней нависали одновременно две угрозы — из-за присутствия французских войск в Риме и из-за провозглашения Римской республики, — и действуя через своего любовника, первого министра Актона, дала королю на подпись грамоту о пожаловании Нельсону титула герцога Бронте (так звали одного из тех трех циклопов, что ковали молнии) с годовой рентой в три тысячи фунтов стерлингов, в то время как король решил, что, вручая Нельсону эту грамоту, он преподнесет ему от себя лично шпагу, которую Людовик XIV подарил своему внуку Филиппу V, когда тот уезжал, чтобы царствовать в Испании, а Филипп V позднее подарил своему сыну дону Карлосу, когда тот уезжал, чтобы завоевать Неаполь.
Помимо исключительной исторической ценности этой шпаги, которая, согласно наказу короля Карла III, могла перейти только к защитнику или спасителю Королевства обеих Сицилий, она, будучи украшена бриллиантами, оценивалась в пять тысяч фунтов стерлингов, то есть в сто двадцать пять тысяч франков на наши деньги.