Абукире, однако предметом постоянных жалоб в его переписке был недостаток морского опыта у наших офицеров, недостаток военного навыка у наших капитанов, недостаток уверенности у матросов, общий недостаток во всем.
Бриз, позволивший кораблям Вильнёва и Гравины выйти из порта, неожиданно ослабел. Задерживаемый неопытностью нескольких испанских судов, которые, беря рифы, увалились под ветер, объединенный флот медленно отдалялся от берега.
Нельсон, извещенный своими фрегатами о выступлении нашего флота, уже мчался на всех парусах, чтобы сразиться с ним. Однако сильные порывы ветра вскоре сменились очередным штилем, и, прежде чем два флота успели разглядеть друг друга, наступила ночь.
В разных точках горизонта стали вспыхивать огни; пушечные выстрелы, раздававшиеся все ближе и ближе, своим звуком дали знать адмиралу Вильнёву, что он напрасно пытался скрыть от неприятеля свое передвижение, и вызвали у него понимание необходимости построить свой флот в более плотный порядок.
На другой день, в семь часов утра, адмирал подал сигнал сформировать линию баталию в естественном порядке, правым галсом.
При виде этого маневра Нельсон понял, что столь желанное сражение случится в тот же день. Он распорядился укрепить перед боем мебель на своем корабле и снять со стены галереи портрет леди Гамильтон, чтобы укрыть его от вражеских ядер, спустив на нижнюю палубу.
Между тем объединенный флот приближался в плотном боевом порядке, с решительностью и быстротой, сокращавшей расстояние до него с каждой волной.
Слабый западно-северо-западный бриз едва наполнял самые верхние паруса кораблей, но, подталкиваемый длинными волнами зыби, верного признака неминуемой бури, английский флот, тем не менее, двигался вперед со скоростью одного льё в час; в соответствии с планом Нельсона, он был разделен на две колонны.
«Виктория», с Нельсоном на борту, возглавляла первую эскадру, ведя за собой два 98-пушечных корабля, «Отважный» и «Нептун», бронзовые тараны, имевшие задачу пробить первую брешь во вражеской линии. 74-пушечные «Завоеватель» и «Левиафан» шли позади «Нептуна», опережая 100-пушечную «Британию», на которой реял флаг контр-адмирала графа Нортеска.
Следом, отделенный от этой первой группы довольно большим расстоянием, шел «Агамемнон», один из первых кораблей, на которых довелось плавать Нельсону; он вел за собой в кильватере «Британии» четыре 74-пушечных корабля: то были «Аякс», «Орион», «Минотавр» и «Спартиат».
Стороны сблизились на пушечный выстрел. Адмирал Вильнёв, из предосторожности, к которой нередко прибегают в море, но едва ли уместной на сей раз, приказал не стрелять, пока противник не окажется в пределах уверенной досягаемости, хотя английские колонны являли собой огромное скопление судов, и каждый выстрел мог бы попасть в цель: ядрам просто некуда было бы отклониться в сторону.
Около полудня южная колонна под командованием адмирала Коллингвуда, на четверть часа опережавшая северную колонну, которой командовал Нельсон, приблизилась к середине линии наших кораблей, поравнявшись со «Святой Анной». За флагманским кораблем «Ройял Соверен» следовали «Бель-Иль» и «Марс»; «Гремящий» и «Беллерофонт» шли в непосредственной близости за «Марсом»; «Колосс», «Ахилл» и «Полифем» следовали за «Беллерофонтом» на расстоянии одного кабельтова; правее «Ревендж» вел за собой корабли «Свифтшур», «Тандерер» и «Дифенс»; между двумя колоннами, но также составляя часть эскадры Коллингвуда, плыли два тихоходных парусника, «Дредноут» и «Принц».
Английская эскадра имела на вооружении 2 148 пушек; французская — 1 356, испанская — 1 270.
Флаг адмирала Вильнёва был поднят на борту «Букентавра», флаг адмирала Гравины развевался на борту «Принца Астурийского», 112-пушечного корабля. Контр-адмирал Дюмануар находился на борту «Гневного», а контр-адмирал Магон — на борту «Альхесираса»; два великолепных трехпалубных испанских корабля, 130-пушечная «Пресвятая Троица» и 112-пушечная «Святая Анна» несли на себе флаги, соответственно, контр-адмирала Сиснероса и контр-адмирала Алавы.
Десять кораблей, которым в их перестроениях мешали безветрие и зыбь, не успели занять место в боевом строю и составили нечто вроде второго ряда позади линии баталии.
Это были: «Нептун», «Сципион», «Неустрашимый», «Райо», «Гневный», «Дюге-Труэн», «Монблан» и «Святой Франциск Ассизский».
Три первых корабля из главных сил объединенного флота сосредоточились рядом с «Букентавром»: находившаяся впереди него «Пресвятая Троица», расположившийся в его кильватере «Грозный» и, наконец, «Нептун», шедший с подветренной стороны, между «Букентавром» и «Грозным».
Капитан Люка, предвидя мгновение, когда должны были сойтись две английские колонны, одну из которых вела за собой «Виктория», а другую возглавлял «Ройял Соверен», стал маневрировать таким образом, чтобы в момент столкновения оказаться между «Букентавром» и «Святой Анной». Рядом с ним, на верхней палубе, стоял никому не известный молодой офицер; то был не кто иной, как Рене.
Он был вооружен абордажной саблей и карабином.
Уже можно было разглядеть Нельсона, который тоже стоял на верхней палубе, держа подле себя Блэквуда, капитана «Эвриала», пользовавшегося, наряду с Харди, капитаном флагманской «Виктории», его доверием и любовью.
Как раз в эту минуту, вызвав к себе одного из офицеров, прикрепленных к его штабу, Нельсон сказал ему:
— Господин Паско, обратитесь к флоту со следующим призывом: «England expects that every man will do his duty!» («Англия ждет, что каждый выполнит свой долг!»)
Нельсон был облачен в синий мундир, и грудь его украшали знаки ордена Бани, ордена Святого Фердинанда и Заслуг, ордена Иоакима, Мальтийского ордена и, наконец, оттоманского ордена Полумесяца.
К Нельсону подошел капитан Харди и, обращаясь к нему, произнес:
— Во имя Неба, капитан, смените мундир, эта куча звезд у вас на груди служит прекрасной мишенью для всех.
— Слишком поздно, — ответил Нельсон, — все видели меня в нем, и я уже не могу облачиться в другой.
Тогда Нельсона попросили подумать о его звании главнокомандующего и, находясь на флагманском корабле, не бросаться первым в гущу кораблей объединенного флота.
— Позвольте «Левиафану», который идет вслед за вами, — сказал Харди, — обогнать вас и первым принять на себя огонь французов.
— Хорошо, — ответил он с улыбкой, — пусть «Левиафан» обгонит меня, если сможет. А пока, — добавил он, обращаясь к Харди, — прибавьте парусов.
И только тогда его капитаны покинули палубу «Виктории», чтобы вернуться на свои корабли.
Прощаясь с ними у кормового трапа, он сердечно пожал руку капитану Блэквуду, горячо пожелавшему ему победы.
Под скоплением кораблей французского флота буквально исчезло из виду море.
— Сколько этих кораблей, захваченных или потопленных, покажутся нам достаточным доказательством великой победы? — смеясь, спросил Нельсон у Блэквуда.
— Ну, двенадцать или пятнадцать, — ответил Блэквуд.
— Этого недостаточно, — промолвил Нельсон. — Меня устроит никак не меньше двадцати. — Затем лицо его омрачилось, и он добавил, обращаясь к своему другу:
— Прощайте, Блэквуд. Да благословит вас Всемогущий Бог; на этом свете мы больше не свидимся.
Между тем честь произвести первые выстрелы была уготована не Нельсону. Двигаясь наискось, головная часть колонны адмирала Коллингвуда обошла колонну, находившуюся под командованием Нельсона. Именно она разорвала линию баталии испанцев и французов.
Корабль «Ройял Соверен», с Коллингвудом на борту, обрушился на испанский трехпалубный корабль «Святая Анна» и, встав своим правым бортом вплотную к его правому борту, накрыл его картечным огнем и окутал дымом.
— Храбрый Коллингвуд! — воскликнул Нельсон, указывая на брешь, проделанную в центре вражеской линии. — Смотрите, Харди, смотрите, как он устремляет свой корабль в огонь, не глядя ни вперед, ни назад, ни по сторонам! Дорога открыта, ставьте все паруса!
Пока Нельсон восклицал так, стоя на юте «Виктории», Коллингвуд, находившийся в самом горниле сражения, в свой черед воскликнул, обращаясь к Ротерему, своему флаг-капитану:
— О, как был бы счастлив Нельсон, будь он сейчас здесь!
Но Нельсон вскоре и сам оказался в подобном пекле. Над его головой уже пролетали ядра семи кораблей объединенного флота, разрывая паруса «Виктории» и бороздя ее палубу.
Первым убитым на борту «Виктории» оказался молодой человек по имени Скотт, секретарь Нельсона; в тот момент, когда он беседовал с адмиралом и Харди, его надвое разорвало ядром. Поскольку Нельсон очень любил молодого человека, Харди тотчас же приказал убрать труп, чтобы его вид не удручал адмирала.
Почти в то же мгновение два ядра, соединенные цепью, повергли на палубу восемь морских пехотинцев, буквально перерезав их тела пополам.
— О! — произнес Нельсон. — Огонь чересчур плотный, такое долго не продлится.
В тот же момент воздушная волна от пушечного ядра, просвистевшего у самого его рта, сперла ему дыхание и едва не вызвала у него удушья.
Он уцепился за руку одного из своих адъютантов, с минуту пошатывался и тяжело дышал, но затем, придя в себя, произнес:
— Пустяки… Это пустяки.
Ядра были пущены с «Грозного».
В те времена, как мы уже отмечали, правилом было стрелять по мачтам и снастям, но Люка его не придерживался и, перед тем как открыть огонь, сказал канонирам:
— Друзья, стреляйте ниже! Англичанам не нравится быть убитыми.
И канониры стреляли ниже.
Между тем «Виктория» еще не вела огня.
— Рядом с нами три корабля, какой из них следует атаковать? — спросил у Нельсона капитан Харди.
— Тот, что ближе всего, — ответил Нельсон. — Впрочем, выбирайте сами.
К этому моменту наибольший урон «Виктории» нанес «Грозный». Так что Харди приказал рулевым направить «Викторию» к «Грозному» и прижаться своими пушечными портами к портам этого корабля.
— Полагаю, — произнес Рене, обращаясь к Люка, — что для меня настало время занять пост на марсе.