Те, кто понятливым взором наблюдал за ним, разгадали его намерения и сразу же узнали его.
— Это француз! Француз! — раздались возгласы десятка человек.
И тотчас же семь или восемь опытных моряков, стыдясь видеть, что француз выполняет работу, которую ни один из них осмелился предпринять, бросились к выбленкам, чтобы подняться к ураганному небу.
— Спускайтесь вниз! — закричал в рупор капитан. — Спускайтесь все, кроме француза, спускайтесь!
Слова эти слова донеслись до слуха моряков, но, возбужденные и одновременно уязвленные в своей гордости, они сделали вид, будто не слышали их.
Но Рене, добравшись до места раньше всех, полоснул острым лезвием ножа толстый канат, который крепил к нижнему рею один из углов раздутого и готового лопнуть паруса. Парус, казалось, только и ждавший такой помощи, в ту же секунду разорвал все удерживавшие его связи и на глазах у всех заполоскал в воздухе перед кораблем, словно развернувшийся флаг. Корабль поднялся на огромную медленную волну, а затем грузно спустился с нее, увлекаемый вниз собственным весом и силой урагана.
В этот момент от сильного толчка лопнул один из фалов нижней оснастки мачты, которая с чудовищным треском наклонилась над бушпритом.
— Спускайтесь! — закричал в рупор капитан. — Спускайтесь по штагам, спускайтесь! Речь идет о вашей жизни, все до одного спускайтесь!
Повиновался один Рене. Он соскользнул на палубу с быстротой молнии, которая по железной проволоке уходит в колодец, где ей предстоит исчезнуть.
С минута мачта качалась и, казалось, выбирала, в какую сторону горизонта ей упасть, а затем, повинуясь бортовой качке, рухнула в море; поломанные реи и разорванные, словно нитки, канаты и штаги стряхнули с себя кучку людей, часть из которых упали на палубу и разбились, а другие показались в волнах.
— Шлюпку на воду! Шлюпку на воду! — закричал капитан.
Но в одно мгновение все обломки мачт и такелажа, включая те, за которые цеплялись люди, скрылись в тумане, обступавшем судно со всех сторон и заполнявшем все пространство от моря до самых туч.
После того как стало понятно, что людей, упавших в океан, спасти невозможно, а тех, кто разбился о палубу, доверили попечению хирурга, капитан протянул руку Рене, который оставался столь же спокойным и невозмутимым, как если бы не принимал никакого участия в этом страшном происшествии.
В ту самую минуту, когда капитан поинтересовался у Рене, не ранен ли тот, к нему подошел матрос и доложил, что в трюме набралось четыре фута воды. Корабль подвергся натиску такого огромного количества высоких волн, которые моряки называют морскими лавинами, что трюм оказался наполовину затоплен, прежде чем кому-либо пришло в голову озаботиться этим.
— В других обстоятельствах, — промолвил капитан, — такое было бы пустяком; но вы же знаете, насколько матросы терпеть не могут откачивать воду: они всегда занимаются этим с отвращением, а теперь, когда их и так уже одолела усталость, я не осмелюсь возложить на них эту тяжелую нагрузку.
— Капитан, — произнес Рене, протягивая ему руку, — вы согласны довериться мне?
— Вполне, — ответил капитан.
— Ну так вот! У меня в твиндеке есть шестьдесят семь или шестьдесят восемь человек, которые только и делали, что отдыхали, пока экипаж был занят тем, что спасал им жизнь; правда, спасая жизнь им, он одновременно спасал и собственные жизни. Теперь пришло время моим людям поработать, а другим — отдохнуть. Предоставьте мне моих матросов на четыре часа; через четыре часа у вас в трюме не останется ни капли воды, и за эти четыре часа мои люди в свой черед сделают для вашего экипажа то же, что сделал для них ваш экипаж за эти два дня.
Рене, благодаря распространившимся слухам, что это он убил Нельсона, и благодаря тому, как он вел себя во время бури, приобрел определенный авторитет в глазах английских моряков; тот, кто убил Нельсона, на протяжении сорока лет боровшегося против французов, против бурь, а порой и против Бога, не мог быть рядовым человеком.
Капитан воспользовался минутой затишья, собрал на палубе всех своих людей и обратился к ним со следующими словами:
— Ребята, мне надо сообщить вам плохую новость: в трюме у нас набралось от четырех до пяти футов воды; если мы дадим ей прибывать и дальше, еще до завтрашнего утра корабль пойдет ко дну; напротив, если вы согласитесь взяться за помпы, у нас еще есть шанс избежать этой новой опасности, самой страшной из тех, каким мы подвергались до сего дня.
Произошло именно то, что предвидел капитан Паркер: более половины экипажа легли на палубу, заявив, что скорее утонут вместе с судном, чем согласятся утруждать себя откачкой воды помпами. Другая половина экипажа молчала, но капитану было нетрудно понять, что именно эти матросы, если он будет настаивать, окажут его предложению самое упорное противодействие.
— Ребята, — промолвил капитан, — мне понятна ваша усталость и еще больше — ваше отвращение к этой работе. Вот лейтенант Рене, который признателен вам за то уважение, какое вы проявляете к нему и его людям на протяжении всего плавания, и он хочет сделать вам некое предложение.
Старый матрос первым снял свою шапку и тряхнул ею.
— Лейтенант Рене, — сказал он, — моряк заправский и храбрый, как никто другой, так что выслушаем его предложение.
И в разгар бури, которая, казалось, никого более не занимала, все в один голос закричали:
— Выслушаем лейтенанта Рене! Ура лейтенанту Рене!
Рене со слезами на глазах поклонился и, к великому изумлению всего экипажа, никогда до этого не слышавшего от Рене ни единого слова на английском языке, заговорил на нем столь же правильно и чисто, как это мог бы сделать житель графства Саффолк:
— Спасибо! Во время сражения мы были врагами, после сражения мы остаемся противниками, в минуту опасности — мы братья.
Такое начало было встречено возгласами одобрения.
— Вот что я вам предлагаю: у вас на борту шестьдесят девять пленных, которые отдыхали все два дня, пока вы трудились за них; и хотя в вашей самоотверженности была толика эгоизма, хотя, возможно, все то время, пока длилась буря, вы не думали о них, они в моем лице просят вас дать им возможность потрудиться теперь за вас.
Английские матросы слушали, но пока не понимали, к чему он ведет.
— Предоставьте им свободу на четыре часа; за это время они выкачают за вас воду; за эти четыре часа корабль будет спасен, вы все вместе по-братски выпьете по стакану джина, а затем все они вернутся в свое положение пленных, счастливые тем, что вы сохраните о них память, равную той, какую они сохранят о вас. Я ручаюсь за них своей честью.
Англичане застыли в изумлении. Никогда еще ни одному из них не приходилось обдумывать подобного предложения. Было нечто настолько рыцарское в этом предложении пленников передать им судно, что их врагам требовалось некоторое время, чтобы понять его.
Однако старый капитан Паркер, ожидавший нечто подобное, обнял Рене за шею и воскликнул:
— Ребята, лейтенант Рене ручается за них, а я ручаюсь за него.
На палубе поднялся невообразимый шум, но тем временем старший помощник уже получил от капитана приказ, отданный вполголоса, и внезапно на глазах у всех из люка появилась первая партия из дюжины пленников, удивленных тем, что в такой час и в такую погоду их заставили подняться на палубу; однако они увидели палубу, которую оголила буря, подобно тому как палубу «Грозного» оголила битва, и увидели своего лейтенанта, улыбавшегося и протягивавшего к ним руки.
— Друзья мои, — обратился к ним Рене, — вот храбрецы, которые уже два дня противостоят буре; вам нет нужды видеть ее, чтобы оценить ее ярость; они спаслись, но умирают от усталости. Между тем в трюме набралось пять футов воды.
— Поставьте нас к помпам, — произнес боцман «Грозного», — и через три часа ее там не будет.
Рене перевел на английский то, что сказал боцман; тем временем капитан Паркер распорядился принести бочонок джина.
— Ну что, друзья, — обратился Рене к англичанам, — вы согласны?
В ответ послышался единодушный крик:
— Да, лейтенант! Да, мы согласны!
И эти люди, за несколько часов перед тем готовые безжалостно выпустить друг другу последнюю каплю крови, сейчас, охваченные братскими чувствами, бросились друг другу в объятия.
— Скажите своим людям, что они могут пойти отдохнуть, — шепнул Рене капитану Паркеру. — Да и вы последуйте их примеру. Скажите мне только, где вы намереваетесь причалить, а на эти четыре часа я беру на себя все, вплоть до управления судном.
— Сейчас, должно быть, мы на широте пролива Святого Георга, и ветер и волны гонят нас к небольшому порту Корк. Поставьте запасную короткую мачту с каким-нибудь парусом и держите курс на Корк, между десятью и двенадцатью градусами долготы. Стакан джина, ребята, — продолжил капитан и подал экипажу пример, чокаясь стаканами с Рене.
Десять минут спустя все были заняты делом; победители спали, побежденные работали, а узники сами направляли судно к своей тюрьме.
На исходе четвертого часа в трюме не осталось ни капли воды, англичане снова вступили во владение своим кораблем, и на другой день истерзанный «Самсон» бросил якорь в глубине залива, в двух кабельтовых от небольшого городка Корк.
XCVПОБЕГ
На другой день стало понятно, что нет никакой возможности оставлять французских пленников на корабле, хотя, лишившись мачт, он вполне напоминал плавучую тюрьму.
Дело в том, что им не представляло никакого труда броситься в воду и вплавь добраться до берега. Ну а на суше, учитывая сильные взаимные симпатии французов и ирландцев, беглецам не стоило бы остерегаться последних. Было очевидно, что ни один ирландец не станет доносить на французского пленника.
Между двумя народами всегда существовало нечто вроде пакта.
В итоге было решено поместить пленников в городскую тюрьму.
Спустившись по трапу с корабля, один из пленников подошел к Рене и с сильным ирландским выговором, не оставлявшим сомнений в том, откуда он родом, сказал ему: